Я взбежал по выщербленным ступенькам, толкнулся в стальную тяжелую дверь, пытавшуюся вернуться на свое место на пружине, и словно в своей школе оказался, в которой до десятого класса учился. Вестибюль, колонны, за ними коридор, правда, отделенный серьезной решеткой от вестибюля. По бокам у нас раздевалки были, а здесь такая только с одной стороны. С другой привычная уже клетка-дежурка, рядом с ней дверь с табличкой: "Комендант комплекса. Оразбердыев Нурберды Овесдурдыевич".
- О как, - только и сказал я, прочитав табличку.
Слышавший звук дежурный, сидящий над кроссвордом, негромко хмыкнул.
- На месте комендант? - спросил я его.
- Ага, пока на месте. Заходи.
Постучавшись, ждать ответа не стал, а толкнул дверь, поптуно вытаскивая из кармана предписание на заселение.
- Товарищ Оразбердыев?
Среднего роста коротконогий сухощавый мужик с длинным лицом и восточными глазами обернулся ко мне от шкафа, в котором что-то искал, и спросил:
- Чего хотель?
- Пожить типа, - доложил я, протягивая бумагу.
Тот кивнул, взял ее, прищурившись, поднес к свету. Я попутно разглядел его повнимательней. На нога сапоги хромовые, с глажеными голенищами, синие комсоставовские бриджи, дорогая и наглаженная до хруста коверкотовая гимнастерка без погон. Подворотничок на фоне темной шеи пугает белизной. Есть подозрение, что большую часть своего времени комендант уходу за собой посвящает. И одеколоном от него немилосердно.
- Ага, фонарщик, - удовлетворенно заключил он, складывая бумагу. - Оружие получил?
- Нет пока.
- Как дадут, сразу дневальным заступишь, - объявил он мне радостно.
- Чего это?
- Дневальный все ходят, - объяснил он. - Только без оружия такой дневальный как овца, кушай его кто хочет.
- Понял, Нурберды Овец...
Тут я растерялся и почувствовал желание повторно взглянуть на табличку. У меня уже и фамилия коменданта из головы успела выветриться, не то что невыразимое отчество.
- Э, Нурик зови, не старый, да. - сказал он, небрежно, но вполне величественно махнув рукой. - Овец не зови, баран не зови. Ты какого года?
- Шестьдесят пятого.
- Вот, ровесники. Я шестьдесят восьмого даже, но тут уже три года, - блеснул он знаниями математики. - Сам откуда?
- Москва.
- Я из Ашхабад. В Москву командировка приехал, бритоголовые погнались. Я от них в темный подъезд спрятался, они за мной. Там дверь подвал. Спрятался там, а потом прямо сюда вышел. Теперь комендант, - погордился он напоследок.
- Повезло, - позавидовал я.
- Что повезло? Везет баран, когда не его на шашлык пускают, а другого. А меня за заслуги назначили, сам глава администрация приказал.
- Ух ты... - только и сказал я, тщательно изображая зависть.
- Ладно, третий этаж тебя заселю, вторая комната, второй пенал.
- Чего второй?
- Комната.
- А после комнаты?
- Пенал, - пояснил комендант Нурик с интонацией, с какой с детьми говорят. - Ты что думал, тут гостиница такой? Горничный-морничный завтрак носит? Школа был, классы большие, их поделили. По трое живут, но вас пока двое будет, один сосед твой погиб недавно. Тоже фонарщик был. Ключи держи, пошли в каптерка, я тебе белье дам. На неделя, аккуратно надо, понял? Тут как армия.
Как в армии и было. И одеяло шерстяное с тремя полосами, и плоская подушка, и два вафельных полотенца, и даже тапочки "ни шагу назад" с номером на них, нанесенным по трафарету. Со всем этим барахлом поднялся по лестнице, прислушиваясь к звукам и запахам вечернего общежития - откуда-то явно тянуло жареным мясом, вызвав очередной приступ слюноотделения. Ладно, если буфет открыт, то недолго терпеть осталось, аванс мне выдали.
В коридоре третьего этажа столкнулся с каким-то голым по пояс парнем, на бегу вытиравшим мокрые волосы и поздоровавшимся со мной, хоть и не были знакомы, затем нашел нужную комнату. Быстро нашел, потому что она от лестницы как раз второй по счету и была. Обратил внимание на женский смех из-за следующей двери, вошел внутрь.
Сразу вспомнился старый фильм "12 стульев", еще с актерами Филипповым и Гомиашвили. Там тоже была такая вот квартира, где большой-большой зал был поделен на деревянные клетушки. Здесь, правда, перегородки были до самого потолка, и даже оштукатуренными, но все же ассоциации вызвали.
Достал из кармана ключ, но услышав за дверью возню, просто повернул ручку. Вошел и сразу же поздоровался с Федором, сидящим с книгой на кровати.
- О! Вова! - обрадовался он мне. - Сюда подселили?
- Вроде того, - подтвердил я, вываливая на пустую металлическую кровать свои вещи.
Выбрал из двух пустых ту, что стояла ближе к окну. Койки были разделены ширмами вроде медицинских, для вящей приватности, но если кто храпит то всем хана, звуку они не препятствуют. Окно, возле которого стояла койка, кстати, было заметно меньше того, которое в свое время украшало фасад музыкальной школы имени Второго Коминтерна. Его тщательно заложили кирпичом эдак на три четверти, оставив вместо былого огромного вполне скромное, да еще и с решеткой по типу тюремной.
- Федь, буфет открыт, не в курсе? - сразу перешел я к главному.
- Открыт, куда он денется, до полуночи работает. Голодный?
- А ты как думал? Как на том свете чашечку кофе в себя залил с утра с печеньицем, так и все.
- Ну так в чем проблема, пошли, - сказал он, резко откладывая книгу и поднимаясь с кровати. - Я и сам не против чайку. Можно и покрепче за знакомство, но я перед дежурством ни-ни, а завтра на смену. Вот после - это с моей великой и полной готовностью, куда там юным пионерам.
- Ну, сегодня я и сам не готов, наверное, - не очень уверенно сказал я. - И мне тоже завтра в Горсвет с утра пораньше, да еще и сфотографироваться можно.
- А чего, сто грамм фотографию засветят? - гыгыкнул он.
- Сто не засветят, но у меня друг был фотографом, как раз на документы снимал, - принялся объяснять я. - И вот мы с ним поддали плотно прямо в ателье у него, здорово так, после работы, а тут я вспомнил, что шел к нему за фото на служебный паспорт, меня в загранкомандировку отправляли, впервые в жизни.
- И чего? - заинтересовался он.
- Ну вот и снял в дрова пьяный фотограф в дымину пьяного клиента. Сразу отпечатали, утром сдал куда надо снимки.
- И?
- И потом ни один паспортный контроль по этому документу нормально пройти не мог. Все в отказ сразу шли, не ты, мол, и все, езжай откуда приехал. Хоть волком вой. И под смех трудящихся вынужден был каждый раз убеждать, что это я, просто напился до синевы. И даже рожу похожую корчить.
Федя поржал. А я между делом кровать заправил, вспомнив еще армейские навыки. Ничего так, навсегда, похоже, вколотили. Затем мой взгляд упал на балалайку, висящую над фединой кроватью. Не удержался, спросил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});