я выхожу из-за стола и бешеным шагом бегу через весь ресторан к двойной двери возле фойе, мимо которой мы проходили по дороге сюда.
Я врываюсь в уборную и припадаю к противоположной стене, когда дверь за мной закрывается. Я стою и дрожу, удивляясь, как, черт возьми, он заставляет меня чувствовать себя такой обнаженной, когда все, что я чувствовала последние два года, было похоронено.
Он растопил меня своим первым взглядом. Его первый взгляд, который ищет, который видит.
Я опускаю лицо в ладони и стону.
Это была глупая идея. Я явно не готова к этому. Наивно думать, что эмоции не вмешаются, если я даже не могу сидеть с ним за одним столом, не срываясь в панике.
И это же не первый раз. Каждый раз, когда я разговариваю с ним, я убегаю. Если бы я с ним переспала, то, наверное, окончательно вышла бы из строя!
Я представляю себя скрученной голышом в рыдающий клубок на его кровати, а он беспомощно смотрит на меня, гадая, в какую психиатрическую больницу позвонить в первую очередь.
— Оливия.
Я поднимаю глаза и выпускаю писк ужаса. Джеймс стоит напротив меня в дверях женского туалета, материализовавшись так же беззвучно, как призрак.
Я открываю рот, чтобы заикнуться о каком-то жалком оправдании, почему я веду себя, как сумасшедшая, но прежде чем я успеваю заговорить, Джеймс сокращает расстояние между нами и подхватывает меня в свои объятия. Все мои страдания мгновенно утихают. Я перехожу от безумного хаоса в голове к реальному и заземляющему присутствию его тела.
О, Господи. О, Боже...
Если раньше мне казалось, что я таю от его взгляда, то его большое, теплое, крепкое тело на фоне моего оказывается совсем другой формой расплавления. Части меня, о которых я даже не подозревала, тают и начинают гореть.
— Просто дыши, — тихо говорит он, прижавшись губами к моему уху, — Просто чувствуй меня и дыши.
Еще никогда не было сказано семи более прекрасных слов.
Я припадаю к нему с облегчением, как будто прозвучало заклинание. Я обнимаю его за плечи, прячу лицо в его шею и вдыхаю запах его кожи. Когда я выпускаю его, я почти пьянею от желания.
Его сердце колотится так же бешено, как и мое.
Он прижимается щекой к моей. Он вплетает руку в мои волосы, сжимая мою голову в своей ладони. Он изгибается вокруг меня, защищая меня от чего? От моего собственного страха, я думаю. Моего воображения. От моего прошлого и всего и всего багажа.
От меня самой.
Кто-то толкает дверь и направляется к кабинке, будто мы невидимы. Она пользуется туалетом, моет руки и выходит, не сказав ни слова, будто двое влюбленных, переплетенных в дверях уборной, - это совершенно неприметная вещь, настолько обыденная, что даже не стоит того, чтобы на нее взглянуть.
А может, так оно и есть. Это же Париж, в конце концов. Переплетенные влюбленные - такое же привычное зрелище, как и уличные фонари.
— Лучше? — шепчет Джеймс, его шершавая челюсть щекочет мою щеку.
— Намного лучше, — шепчу я в ответ, прижимаясь к нему ближе. — Ты случайно не подрабатываешь приручением диких животных? Потому что если нет, то ты был бы настоящим мастером в этом.
Его смех - это низкая грохочущая вибрация на моем лице. Это смешно, насколько мне нравится этот звук. Я хочу записать его и воспроизводить, когда у меня стресс, пусть он успокаивает меня, как гипнотическое пение тысячи буддийских монахов.
Да, я пробовала петь в группе с монахами. Я все перепробовала. Горе толкает людей на отчаянные поиски любого облегчения.
— Когда я был ребенком, я хотел стать ветеринаром, — говорит Джеймс, немного отстраняясь, чтобы улыбнуться мне в глаза. — Это считается?
— Значит, помимо всего прочего, ты еще и любишь животных. Отлично.
— Почему у тебя такой разочарованный голос?
— Я пытаюсь найти фатальный недостаток для страховки.
— Страховки? От чего?
Я открываю рот, но останавливаюсь, чтобы не проговориться: От влюбленности в тебя. Вместо этого дарю ему загадочную улыбку.
— Я забыл, — говорит он, изучая мое лицо, — Мы же не переходим на личности.
— Хотя секунду назад ты сделал ошибку, сказав мне, что в детстве хотел быть ветеринаром.
— Нам лучше обсудить условия за ужином, чтобы я больше не открывал рот. Мне нужно знать, какие основные правила.
Его взгляд падает на мой рот. Когда он просто смотрит на мои губы, я начинаю стесняться. — Только не говори мне, что ты сейчас думаешь о сравнении фруктов с частями тела.
Он грубо отвечает: — Я думаю о том, как сильно я хочу тебя поцеловать, и как сильно я не хочу, чтобы наш первый поцелуй был в десяти шагах от туалета.
Это вызывает у меня легкое волнение. Мне нравится, как он говорит то, что у него на уме, безо всяких попыток скрыть это или приукрасить.
Этот человек очень полезен для моего эго. Действительно, очень полезен.
Улыбаясь и гораздо спокойнее, чем раньше, я разглаживаю ладони на его твердой груди.
— Придержи эту мысль, пока мы не закончим ужин. Если я скоро не получу что-нибудь поесть, ты вообще не сможешь меня поцеловать, потому что меня заберут в тюрьму за то, что я погрызла всю мебель.
Его глаза теплые, а улыбка снисходительная, Джеймс проводит большим пальцем по моей нижней губе. — А я думал, что это из-за меня у тебя кружится голова.
Я улыбаюсь ему. — Нет. Гипогликемия виновата, мой друг.
Мы оба удобно игнорируем тот факт, что я еще десять минут назад рассказывала ему о его влиянии на мою нервную систему.
Он поворачивается и выводит меня за руку из туалета, крепко держа ее даже после того, как мы садимся за стол и начинаем пить.
Глава 7
В итоге мы заканчиваем, когда заведение закрывается.
Мы кушаем, пьем, смеемся и разговариваем, пока не остаемся последними в ресторане, а официанты скапливаются у дверей кухни, коллективно глядя в нашу сторону.
Не то, чтобы меня это волновало. Я лучше всего провожу время за последние годы. Никогда не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась.
Я говорю, — Не могу поверить, что тебе нравится Хемингуэй! Он такой невыносимо мачо.
Я закатываю глаза, но улыбаюсь, слизывая с ложки последний кусочек вкусного шоколадного мусса, который мы разделили. Джеймс заказал не менее четырех разных десертов, потому что я не