Поняв это, я понял и еще одну простую истину, - Лицинии теперь недолго придется оставаться в Парадиз Ланде. Именно мне посчастливилось стать её первым мужчиной, открыть в ней всю полноту источника, дарующую Господу Богу энергию любви, но и мне предстояло теперь отдать свою сестру её будущему мужу, с которым она будет жить вечно. Кажется это внезапно поняла и Лициния. Посмотрев на меня своими огромными, прекрасными, золотисто-карими глазами, девушка, словно поняв это, спросила меня:
- Ольгерд, что будет со мной потом?
Прежде, чем ответить своей возлюбленной Лицинии, я заставил её белоснежные крылья взлететь под самый потолок нашего зала для новобрачных, чтобы обнять девушку так крепко, как только это было возможно. Как я не крепился, а из моих глаз все-таки выкатилось несколько горьких капель сожаления, что не она была первой девушкой, которую я встретил в Парадиз Ланде и что я сделал это прекрасное, небесное создание своей родной сестрой. Преодолев свое будущее горе, всю боль расставания, я тихо сказал своей Лицинии:
- Мне отчего-то кажется, что теперь тебе уготована иная судьба, чем я думал сначала, моя драгоценная Лициния. Если мне полностью не изменила интуиция, то вскоре именно ты станешь тем выкупом, который Терраглорису придется выплатить за свою свободу и прощение. Ты станешь подругой самого Создателя и поверь мне, Лициния, ты сможешь полюбить его всем сердцем и он будет любить тебя так, как более никто во всех владениях Господа Бога, во всех миллиардах его Вселенных. Однако, вместе с тем ты всегда будешь моей родной сестрой и дочерью нашего неведомого отца, - Великого Маниту. Правда, все это будет потом, а сейчас ты моя возлюбленная и горе тому, кто посмеет сунуть свой нос или клюв в эту комнату. Не будем же терять времени даром, любовь моя, ведь нас ждет самое чудесное брачное ложе, какое я только смог придумать для нас двоих.
- Да, любимый, не будем терять времени, давай выпьем оставшиеся сто девятнадцать часов счастья до последней капельки, не потеряв ни единой секунды, чтобы я могла всегда помнить тебя, когда стану твоей самой любимой сестрой. - Ответила мне моя любимая крылатая девушка, давая понять, что Создателю теперь придется здорово извернуться, чтобы завевать её прекрасное тело и пробудить его для любви.
После этих слов, сказанных с такой страстью и таким желанием, мне сразу стало ясно, что Лициния собирается отобрать у меня все три оставшиеся родинки, заполучив полностью укомплектованную Звезду Великого Маниту на свой очаровательный животик. Впрочем, это было для меня совсем не страшно, так как в тех местах, где еще недавно были родинки, уже наметились их крохотные зародыши и уже через двенадцать часов они должны были восстановиться в прежнем виду.
Когда я донес Лицинию до нашего брачного ложа, это уже была совсем не та робкая, крылатая девушка, которая так боялась плотской любви. Теперь она страстно желала меня и эта страсть была подобна степному пожару во время засухи, испепеляющему густые заросли травы. Её любовь была подобна тайфуну, обрушившемуся на тропический остров всей своей мощью. Не будь я сыном Великого Маниту, то мне, пожалуй, уже в первые же минуты пришлось бы распроститься с жизнью потому, что мне прежнему, обычному человеку, было бы не перенести такого наслаждения.
Время для меня, словно бы остановилось, и я сам удивлялся тому, сколько любовных приемов мы успели применить за эти короткие часы нашей ночи любви. Вместе с тем время промчалось так быстро, что я и не успел заметить того, как на таймере пошел последний час моего невероятного блаженства, но уже в следующее мгновение время побежало назад и мы вновь вернулись в самый первый час нашей волшебной брачной ночи.
Не знаю, как это все выходило, но мы с Лицинией занимались любовью гораздо дольше, чем нам было отведено моими заклинаниями, состоящими из магических формул то ли восьмого, то ли девятого порядка. То, что с нами происходило в эту ночь, можно было лишь немного описать магией двенадцатого уровня, но право же я еще не рисковал забираться в её дебри, боясь полностью разрушить великое творение Создателя Яхве, - Парадиз Ланд, после чего непременно рухнула бы вся его Вселенная. Впрочем, я все-таки вполне четко осознавал, что во всей этой чехарде со временем была задействована магия.
Мне так и не удалось выяснить, чья магия была в этом замешана, моя собственная или чья-либо еще, но как это не казалось парадоксальным, в моем сознании четко отпечаталось то, что я триста два раза, всякий раз с новыми силами, вступал в эту любовную схватку и все триста два раза в ней побеждала наша обоюдная страсть. При этом нам больше не было необходимости вставать с ложа, чтобы вернуть себе силы и свежесть ощущений с помощью магических купален. Золотые и изумрудные струи чистой энергии, сами собой поднимались от бассейнов и проходили сквозь нас, напитывая наши тела любовью и желанием.
Какая-то неведомая и таинственная сила заставляла Лицинию раз за разом отдаваться мне и делать это каждый раз по новому, с новым чувством и новыми желаниями. Не менее ста раз за эту ночь она вновь становилась девственна, чиста и невинна. Точно так же и я сам брал её раз за разом, проявляя всю свою мужскую фантазию и выдумку, всякий раз доставляя Лицинии массу удовольствия и наслаждения. Мне даже показалось на какое-то время, что все то, что со мной происходило в Парадиз Ланде до этого дня, все мои пылкие и страстные любовницы, перебывали в этой постели сегодня ночью. И всякий раз это была одна только Лициния.
Все закончилось внезапно и самым невероятным, непостижимым образом. В обоих бассейнах, которые я до этой ночи считал неиссякаемыми, вдруг, закончилась вода. Они были исчерпаны до последней капельки и были сухими, словно пустыня Сахара в середине лета. Взглянув на таймер, я, вновь, в который уже раз увидел, что идет последний, сто двадцатый час нашей ночи и что мне нужно поторапливаться с восходом солнца, ведь и на этот раз я снова остановил тот процесс, который не прерывался ни разу за все тысячелетия, что стояла гора Обитель Бога.
Быстро вскочив на ноги я превратил ложе и верхнюю часть нашего подводного отеля в небольшую подводную лодку. В результате этой метаморфозы, наша огромная кровать превратилась в небольшой мягкий диван, заставивший Лицинию изменить свою манящую позу. Белоснежные крылья оказались совсем низко над моей головой и мне лишь осталось закрыть переходной люк прежде, чем двинуться в обратный путь и поэтому я громко позвал Конрада:
- Конни, старина, срочно поднимайся на борт нашей подводной лодки, если ты не хочешь остаться в своей комнате навсегда. - Целуя Лицинию, которая не показалась мне слишком измученной, я сказал ей - Любимая, у нас осталось чуть меньше часа. Мы можем позавтракать любуясь подводными видами или заняться любовью, если тебя не смутит присутствие ворона-гаруда. Что ты выбираешь, любовь моя?
Лициния резко откинулась спиной назад, но спинка дивана не подалась. Видя это, я вновь сделал руками магические пасы и мягкий, велюровый диван голубенькой расцветки разложился пусть в не очень большое, но достаточно удобное для любовных утех ложе. Радостно улыбающаяся Лициния легла на спину и вся раскрылась навстречу мне. Делая руками зазывные движения, она насмешливо сказала мне:
- О, Ольгерд, какой ты все же глупый! Уж если ты лишил меня девственности прямо на крыле Конрада, когда я была глупенькой, наивной, черненькой девочкой, которую этот чернокрылый бесстыдник довел до экстаза своими мягкими, шаловливыми перышками, то неужели ты думаешь, что теперь меня сможет хоть как то смутить его возня и восторженное карканье? Да, он, к твоему сведению, проковырял в двери нашей спальни здоровенную дыру и все время наблюдал за нами и, похоже, ему очень нравилось смотреть на то, как мы любим друг друга. Так что даже в том случае, если он будет сидеть прямо на изголовье нашей кровати, меня это нисколько не смутит, только пусть не лезет ко мне со своими шустрыми перышками. Мне это совершенно не требуется, ведь теперь я хорошо знаю разницу между ними и твоими нежными руками, любимый, но не обижайся пожалуйста на то, что я стану ласкать тебя еще и своими крыльями, дорогой.
Конрад влетел в подводную лодку с веселым карканьем и действительно сел на спинку нашего дивана. Не давая этому плуту насладиться видом прекрасного девичьего тела, я моментально бросился в объятья Лицинии, закрывая её от нескромных взглядов этого пернатого жулика. Конрад оглушительно расхохотался над моей головой и, скосив свой желтый, плутоватый глаз на мою любимую, громко сказал:
- А ведь признайся, Лициния, это именно я первым проложил тебе дорогу к величайшему из наслаждений, дарованному ангелам и людям самим Господом Богом! Без моих ласковых и нежных перьев мастеру пришлось бы долго уговаривать тебя испить из этого источника блаженства.