же. Нищета довела меня до таких эмоций. До дешевых эмоций. Я испытываю голод и чувствую себя ненужной, мне нужна любовь, любовь, любовь, больше любви, чем кто-либо в состоянии дать. Даже Родриго не сможет так любить. Даже десять тысяч Родриго. Я должна различать деньги и любовь. Вот в чем сейчас моя проблема. Я устала не делать различий. Я знаю, когда время работать, а когда – собирать урожай. Я знаю, что прямо сейчас пора учиться зарабатывать деньги. Не нужно усложнять. Работа – это только деньги, и больше ничего. Нужно просто найти работу. Устроиться официанткой, подойдет любая дурацкая должность. Только не становиться жертвой. Что до любви, то я оставила письмо, сделала свой шаг, теперь дело за Родриго. Если он не ответит, я это переживу; узнаю, как принимать последствия несдержанности. Кто знает, может быть, моя большая ошибка, мой сумасшедший взрыв эмоций разрушил нашу связь, но это не разрушит мою жизнь. Я отпущу его, его любовь, наверное, как-нибудь отпущу и дружбу, но я не дам этому ужасному хаосу победить и обесценить всё, что происходило. От одного сильного удара прошлое никуда не денется. Всё, что было между нами, было реально для каждого из нас, было реально для нас обоих. Все эти годы были полны впечатлений, мы работали и постигали новое. Это были годы моего взросления. С Родриго или без него, что бы ни случилось, это время останется со мной. Оно – моя опора. Это то, на чем я стою, и с этим ничего не поделаешь.
Годы их взросления разительно отличались от детства, которое и для Шарлотты, и для Родриго оказалось незапоминающимся. Никаких ярких моментов. Они не знали, что такое идеальное детство наследников привилегированной элиты: безопасное, беспечное начало жизни, когда дом – полная чаша, когда ты окружен благополучием и помещен в культурную среду, благословленную предками, где царят ласка и нега и можно предаваться детским играм. Они не знали и мрака трущоб, в которых жило большинство, где голод, насилие и нищета были обычным делом. Их ничем не примечательное детство прошло в семьях среднего класса, в темных углах, где бесконечно только течение дней, а в обыкновениях, взглядах, интересах сквозят лишь пошлость и ограниченность.
Родриго родился 17 июля 1948 года. Город Берия, пригород Кливленда.
Шарлотта родилась 4 сентября 1946 года. Город Клейтон, пригород Детройта.
У их семей уже были кое-какие средства, когда Шарлотта и Родриго появились на свет. Это был скромный достаток американцев второго поколения, которые продолжали бороться с нищетой и не желали останавливаться на достигнутом. Они лезли из кожи вон, все их мысли вращались вокруг работы и сбережений. Матери в этих семьях не могли позволить себе сидеть дома и не работать. В семьях Родриго и Шарлотты детям уделяли мало внимания. Родриго и Шарлотта были прилично одеты и накормлены, но особенных щедрот жизни не ведали – жизнь не улыбалась им. Предоставленные сами себе, они днями напролет били баклуши. Но верили, что жизнь – если она вообще умеет улыбаться – еще улыбнется им. И улыбнется шире, чем другим. Родриго мечтал, что станет врачом или юристом. Он собирался получить профессию, а не просто работать кем придется. Шарлотта тоже хотела развиваться, мечтала реализовать себя. Она думала, что выйдет замуж за врача или юриста, за милого юношу, такого, как Родриго. Всё было бы прекрасно, если бы не одно обстоятельство: Родриго был евреем.
Когда, едва познакомившись, они стали рассказывать друг другу о детстве, Шарлотта сразу заметила, что у Родриго есть еврейские корни. Она сопоставила обрывки услышанных от него историй, и у нее в голове сложился образ семьи Кортесов. Перед ее мысленным взором предстала целая вереница темноволосых мужчин с горящими черными глазами, и все они были смуглыми красавцами. Длинная процессия из Авраамов, Моисеев и Иаковов шествовала прямиком в Мадрид. Чтобы жениться на испанских красавицах, в чьих темных косах непременно алела роза. Предки Родриго жили в домах из светло-желтой глины в еврейском квартале, который кипел торговлей, а трижды в день, во время молитвы, торжественно затихал. В этот момент Родриго напомнил Шарлотте, что после изгнания евреев в 1492 году в Испании не осталось Кортесов, а жизнь в Берии похожа на ее собственную. Его отца звали Авраам, но старый Абраша был лишь блеклой тенью своих предков. Он называл Родриго только по второму имени – Иаковом. «В остальном детство в Берии мало чем отличалось от твоего», – постоянно твердил Родриго. И больше не желал об этом говорить.
«Но ведь она другая», – в который раз думала Шарлотта. Она мысленно продолжала историю его рода, уже за пределами Испании. Она воображала, как сефарды расселились у испанской границы и кочевали по всей Европе. Где бы они ни оказались, везде они сохраняли свою уникальность. Их выдавали глаза и волосы, они сохраняли свои промыслы и верования. Ни одно место на земле не смогло их изменить, даже город Берия. Ей достаточно было бросить взгляд на Родриго, чтобы убедиться, что картина, созданная ее воображением, совпадает с реальностью. Подперев голову рукой, она наблюдала за тем, как Родриго молниеносно поглощает завтрак. Да, это точно про него. Горящие черные глаза и копна черных как смоль волос. Худое лицо, как у сефарда. Его занятия. Совпадало всё, кроме религии. Однако, размышляла она, в нем есть и религиозность. Его вера существует в иной форме: в форме самоопределения его личности. Его вера из области духовного перешла в область мирского: он верил в свою музыку. Могла ли она сказать об этом?
– А я говорю, что твоя жизнь не такая, как моя, Родриго, – сказала она. – Тебе известны твои корни. Даже если ты не разделяешь традиции предков, ты всё равно принадлежишь своему народу. Ты его плоть и кровь, прими это. Твой народ ведет свою историю до самого конца двадцатого века. Он не прерывался с самого…
– Только не говори, что с самого начала времен, потому что это не так, – отозвался Родриго.
– А всё равно это интересно.
– Почему?
– Прежде всего потому, что между нами есть большая разница.
– Не такая большая, как ты думаешь.
– Откуда ты знаешь, как я думаю?
– Хорошо. Расскажи мне.
– Мне неважно, в чем мы похожи, потому что это очевидно. Иначе мы бы тут не сидели и не завтракали вместе.
– В смысле, мы бы не делали кое-что прошлой ночью.
– Очень смешно.
– А я и не пытался быть смешным. Я хотел сказать что-нибудь сальное и грубое.
– Зачем?
– Мне хочется, чтобы ты рассказала, в чем же разница между нами. А еще мне нравится, когда у тебя глаза на лоб лезут.
– Разница есть. Мы – американцы, но разного типа.
– Что ты пытаешься мне сказать?
– Я говорю, что ты родился и вырос в этой стране, но не в плавильном котле