согласились помогать, выйдяна свобод у. Но он боялся здесь всех и никому не верил. Ведь любой из двадцати мог оказаться провокатором.
«Кого еще арестовали? — думал Георгий. — На последнем допросе били, стараясь попасть в рану. Я им уже не нужен. Да, они так и сказали: «В твоих сведениях мы не нуждаемся». Значит, кто-то уже многое выдал… «Нам нужно проверить достоверность некоторых фактов и заодно дать тебе возможность спасти свою шкуру». Неужели Николая взяли? Может, Казимира Домбровского? Чепуха! Они бы никого не выдали… Кого же могли арестовать? А может, это хитрая уловка заставить меня раскрыться? Как все болит! Особенно в животе жжет огнем… Надо лечь на холодный пол, станет легче…»
Георгий начал бредить… Очнувшись, он ощутил на лбу чью-то руку. Открыл глаза и увидел, что рядом на корточках сидит человек и тревожно смотрит на него.
— Я бредил? — спросил пересохшими губами Георгий, и страх, что в бреду он мог выдать то, чего не могли вытянуть из него гестаповцы, заглушил боль.
— Немного. Но ты ничего такого не сказал. Правда, Казика какого-то называл. Послушай, — еле слышно спросил его человек. — Ты случайно не Казика Домбровского вспоминал?
Георгий недоуменно посмотрел на него.
— Кто вы?
— Я — Рахонь.
«Рахонь, лучший друг Казика! Свой! Рахонь… Да, да, Казик говорил, что его арестовали…»
— Что я еще говорил? Чьи фамилии называл?
— Не знаю. Я больше ничего не слышал.
— Спасибо. Казик о вас много рассказывал…
Когда заключенных выводили на работу, им разрешались встречи с родными. Первая записка от Георгия из тюрьмы была передана Домбровскому через жену Рахоня…
Дмитрий Николаевич протянул мне маленький, но увесистый мешочек.
— Здесь золото, — объяснил он, — попробуй подкупить кого-нибудь из надзирателей. Правда, это не самый надежный вариант, но наиболее безопасный и наименее рискованный. Только найди человека, жадного к деньгам. Золото всегда обладало огромной притягательной силой. Попробуй…
Несколько дней было потрачено на поиски подступов к тюремному персоналу. Нашли, наконец, людей, согласившихся взять золото и передать его тюремщикам. Но стоило им узнать, что речь идет об освобождении партизана, как они отказывались.
Я был в отчаянии. Шло время. Брата все еще пытали, оттягивая расстрел — последнее, что могло принести ему облегчение.
Несмотря на то, что возможности подпольщиков освободить Георгия, казалось, исчерпывались, мы всё же продолжали вести активную борьбу за его спасение.
13
На город опускались сумерки. Прохожих становилось все меньше. Люди спешили укрыться в своих домах до наступления темноты. Приближался комендантский час. С этого времени все находилось во власти патруля.
Я отошел от окна и задернул штору. Нам не следовало задерживаться у Казимира Домбровского, а тем более оставаться у него на ночь. Ведь здесь находилась квартира Николая Грачева, надежная и безопасная. К тому же Казимир Домбровский входил в число самых активных разведчиков отряда. Всяческую помощь в выполнении поручений оказывали ему жена Мария и ее сестра — Тоня Жукотинская. Но другого выхода не было: часы показывали без девяти минут восемь, и если бы я сейчас пошел домой, комендантский час застал бы меня на улице.
Мария уложила сынишку в постель и, убрав посуду со стола, удалилась на кухню. В комнате осталось нас трое: Казимир, Петр Мамонец и я. Свет не включали. На улице зажгли фонари, и их тусклые отблески, пробиваясь сквозь густую зелень клена, проникали в комнату, пятнами ложились на пол, диван, столик.
Петр только что вернулся из отряда, и по его долгому молчанию мы поняли, что у него серьезное задание от командования.
— Одно время я собирал сведения о фон ден Бахе, — наконец заговорил он. — Полковник очень заинтересовался этой персоной. — Петр называл Медведева только по званию. — Генерал фон ден Бах вместе с генералом Ильгеном инспектирует эсэсовские и полицейские части и координирует их работу, связанную с уничтожением партизан на всей территории Украины. Теперь же, по некоторым сведениям, работа фон ден Баха стала более конкретной. Он как-будто занимается только Клеванскими и Цуманскими лесами. Полковник говорит, что это враг умный и очень коварный, и если он решил заняться исключительно нами, то нам будет нелегко… Единственное, что может помешать ему…
— Ясно, — перебил я его. — Кому поручено задание?
— Мне, — в голосе Петра послышалась гордость.
— И что ты намерен делать?
— Стрелять. И чем раньше, тем лучше.
— Ты, Петр, поумерь немного свою воинственность. Раньше обдумать надо… — Меня возмущало его мальчишество. Я считал непростительной глупостью мысль об уничтожении фон ден Баха любой ценой, даже ценой собственной жизни. — Нам не нужны смертники. Генерал ездит только на машине, и стрелять придется, когда он будет садиться в нее или же выходить. Конечно, ты рассчитываешь сделать это на улице Шлесс, у его дома. Но там всегда много людей, и уйти вряд ли удастся. Этот вариант отпадает. Теперь, надеюсь, все ясно?
Петр смотрел на меня неподвижным взглядом:
— А если нет другого выхода? Это задание дано лично мне, и я должен его выполнить.
— С умом выполнить! А выход всегда можно найти, и его надо искать.
— Николай прав, — вмешался в разговор Казимир. — Нам нужно беречь людей. Подполье существует не для того, чтобы только стрелять. Тем более — на авось!
— Здесь время важно, — вспылил Петр. — Пока будем искать выход, весь отряд могут уничтожить.
— Несколько дней ничего не решают. А за это время ты мог бы ознакомиться с обстановкой, разведать все… Да и прописаться в городе тебе надо… — посоветовал Домбровский.
— Легко советовать… Как я пропишусь?
— Ты же имеешь документы. Николай говорил, что их для тебя изготовили в отряде. Если бы еще раздобыть справку, подтверждающую, что твоя семья оставила село из-за партизан, которые постоянно терроризировали ее.
— Справка будет, — предложение Казимира заинтересовало меня. — А что она даст?
— Я познакомлю Петра с шпицлем, и если парень ему понравится, я думаю, тот все устроит в течение нескольких дней.
— Кто он, этот шпицель? — спросил я.
— Это мой сосед, некий Корженевский. Не встречал такой фамилии? Официальный сотрудник немецкой полиции в Ровно. Я его знал еще до войны, мы всегда поддерживали добрососедские отношения. Он, как и я, был шорником. Правда, сейчас несколько зазнался, но если я его попрошу о таком одолжении, думаю, не откажет. Как только представить тебя? — задумался он. — Пожалуй, как сына моего знакомого.
— Доброе утро, пан Корженевский! Давно я вас не видел, — протянул руку Домбровский, заискивающе улыбаясь. Около сорока минут они с Петром поджидали Корженевского, и как только тот появился из-за угла, подхватили ведра и вышли ему навстречу.
— Пан Корженевский, скажите, — вы как-то