тем меньше сможете рассказать… — Георгий замялся, — в случае провала… Все может случиться… — Решил притвориться простачком. Но поверят ли? — Ребята, между нами говоря, я вам полностью доверяю, и мы не теряли бы времени на пустые разговоры. Но не все зависит от меня, поймите. Я всего-навсего рядовой… — Он замолчал, наблюдая за каждым из тройки.
Долговязый стоял перед ним, широко расставив ноги, большими крючковатыми пальцами вцепившись в пояс. Думал.
— Нам не верят? — нарушил молчание долговязый, глаза его зло сузились.
— Дело не в этом. Впрочем, не знаю. Николаю что-то надо проверить. Потом… в случае успеха он хочет, чтобы вы побыли некоторое время на нелегальном положении в городе, и как только вопрос будет согласован с командованием, перебросит вас в отряд. Так что вам решать, соглашаться на такие условия или нет…
— Это, конечно, несколько меняет дело, — пролепетал долговязый, сосредоточенно смотревший куда-то вдаль. Потом сказал тихо: — К нам кто-то приближается…
Георгий обернулся и тут же почувствовал острую боль в лопатках. Руки его с силой заломили назад, а голову зажали в ладонях. «Засада!» — обожгла мысль.
Из кустов выскочили несколько человек. Его обыскали, вытащили из-за пояса пистолет «ТТ», из карманов — патроны, гранаты.
Георгий старался вырваться, но освободить удалось только левую руку. Он отчаянно схватил ею «вальтер», направленный на него, и в это мгновение раздался выстрел, обожгло руку и грудь. Георгий с ожесточением рванулся в сторону. Никто, видимо, не ожидал такого сопротивления. Он бросился в воду, но двое гитлеровцев, схватив его за руки, потащили на берег.
Почти безжизненное тело Георгия поволокли по косогору к ожидавшей здесь машине. Его бросили на заднее сиденье, и машина, набрав скорость, помчала в город.
11
Мы настолько уверовали тогда в успех нашей затеи, что и похищение документов, и укрытие русских военнопленных в городе казались нам пустяком. Мое воображение и самонадеянность сыграли со мной скверную шутку.
Время шло. Георгий не возвращался. Я мысленно «дал» ему еще двадцать минут. Они тянулись очень долго, но на лестнице не было слышно ничьих шагов. Все до ужаса спокойно. Теряя всякую надежду, я прибавил еще сорок минут… В шесть часов вечера стало ясно: Георгий не вернется. «Может быть, в городе облава?» — подумал я.
Я ходил по комнате, нервно поглядывая на часы, бесцельно переставлял вещи, останавливался, прислушивался…
Теперь я по-иному смотрел на все события последней недели. Как глупо попались мы на приманку врага. Я представил себе все и содрогнулся. Да, я подозревал, что эти трое провоцируют нас, но что я сделал, чтобы обезопасить Георгия?
Мы мнили себя опытными разведчиками, кичились своей бдительностью. Сомневались, говорили о недоверии, гарантиях, о проверке, а они делали свое дело. Мы говорили, а они присматривались, с какой стороны к нам лучше подойти, чтобы взять голыми руками. Мне было стыдно за себя, страшно за брата и горько от собственного бессилия. Я должен был что-нибудь предпринять. Меня тянуло на место встречи Георгия с власовцами. Но что это могло дать, я не знал. Может, кто видел, что произошло?
Я проверил, заряжен ли пистолет. Чувство вины перед братом было невыносимым, — ведь это я послал его на верную гибель, и он теперь расплачивается за мою оплошность. Нет ничего мучительнее, чем чувство вины перед близким человеком, оно может толкнуть на самые бессмысленные поступки. Только бы скорее избавиться от него и осознать, что ты сделал все возможное для спасения. Я не знал, как быть дальше. Решил уйти с явочной квартиры. Осмотрел комнату, проверил, надежно ли спрятаны документы, оружие. Оставалось предупредить хозяйку.
— Георгий не вернулся, — сказал я ей. — Я предполагаю самое худшее — его схватили. Передайте, пожалуйста, это Петру Мамонцу. Необходимо также предупредить Леню и Надю Стукало. И сами, я вас прошу, будьте осторожны. Ну вот и все, пожалуй…
— Подождите, Коля, одну минуточку подождите, — остановила меня Софья Войцеховна и выбежала из комнаты, прежде чем я успел что-нибудь возразить.
Я остановился у окна. Двор перед домом был пуст. Мне все еще казалось, что вот-вот из-за поворота появится Георгий и быстрым шагом направится к дому. Я вспомнил, как ему трудно давалась вначале степенная ходьба по улицам оккупированного города. В его походке вразвалку до сих пор было что-то от мальчишеского желания сорваться и бежать, просто так, беспричинно…
В комнату вошла Софья Войцеховна. В руках она держала корзинку, в которую были брошены какие-то вещи.
— Так будет безопаснее. Пойдемте вместе, — и накинула на голову платок.
— Никуда вы не пойдете, — возразил я, но в моем голосе уже не было прежней решительности.
— Коля, так будет безопаснее и для меня, — сказала она, ласково улыбнувшись.
Мы прошли по тем улицам, по которым Георгий направлялся на встречу, а затем по тропинке мимо мельницы добрались к дому Домбровского.
Наш приход не был оговорен раньше, и поэтому, увидев меня и Софью Войцеховну, Казимир заволновался. Здесь оказался и Петр Мамонец.
— Что случилось? — спросил хозяин, когда дверь за нами закрылась.
— Георгий исчез. По-моему, он в гестапо…
— Не спеши с выводами. Надо обойти все явочные квартиры, — посоветовал Петр Мамонец.
Оставив Софью Войцеховну и Домбровских, мы с Петром, не теряя времени, отправились вначале к Иосифу Богану, но там ничего не выяснили. К концу дня успели обойти еще восемь подпольщиков, предупредив всех о возможном провале. Никто в этот день Георгия не видел и ничего о нем не знал.
Комендантский час застал нас у Лени и Нади Стукало. Поиски, — а мы еще надеялись на то, что Георгий где-то скрывается, — были приостановлены до утра. Ночь тянулась бесконечно долго.
На следующий день стало ясно, что искать Георгия нет смысла.
Вскоре я был отозван в отряд. Исчезновение Георгия явилось большим ударом для всей нашей подпольной группы, ударом непредвиденным, а поэтому особенно чувствительным. Я хорошо понимал, что существование ровенского подполья зависит от поведения Георгия — скажет он гитлеровцам что-нибудь или нет? В гестапо не надо говорить много, достаточно назвать только одну фамилию, только один адрес — и потянется нить арестов.
Медведев слушал меня с каким-то странным выражением лица. Время от времени морщился. Взгляд его был неподвижен. Командир сосредоточенно смотрел на маузер, лежавший на столе. Мне казалось, что он не слышит меня, а думает о чем-то своем. С самого начала он дал мне понять, что хорошо представляет, какую непростительную глупость совершил я вместе с братом, и что детали его не интересуют, а теперь для него важно только одно: что с Георгием, где он? Я смотрел в