единственному человеку с тремя шпалами в петлице. Как понял Борис, это и был начсандив. Подойдя к столу, Борис остановился и приняв положение «смирно», стараясь унять неизвестно откуда появившуюся дрожь левой ноги, довольно чётко и ясно отрапортовал, глядя на начальника санитарной службы:
— Старший лейтенант Алёшкин по вашему вызову прибыл.
Тот недоумённо взглянул на Скуратова, затем на Бориса и спросил:
— Вы врач?
— Да. Врач, хирург, товарищ военврач первого ранга, — заверил Борис.
— А почему старший лейтенант?
— Служил в армии до мединститута, а после окончания его нового звания ещё получить не успел.
— Значит, в прошлом строевой командир, — уточнил начсандив, — ну и отлично. Вот его и надо назначить старшим врачом 41-го полка, правда ведь? — обернулся он к Краснопееву и Скуратову.
Но у тех мнение, видимо, было иным, потому что они пригнулись к начсандиву и быстро что-то ему зашептали. Тот полистал дело Бориса Яковлевича, прочёл его анкету и вновь спросил:
— Вы, товарищ Алёшкин, в прошлом году окончили курсы усовершенствования хирургов? Документы об этом при вас?
— Да, — ответил Борис.
Во время совещания комиссии он покрылся от волнения потом, ему вдруг стало как-то всё безразлично, куда бы его не назначили, только бы скорей решили его судьбу. Хуже всего было стоять вот так, навытяжку, и находиться в неизвестности. Хотя предложение начсандива ему показалось даже и почётным, но он, заметив перешёптывания других членов комиссии, понимая, что полк ему могут не доверить, пришёл в совершенное смятение.
— Да, — повторил он, вынимая из кармана свой диплом, в котором лежала справка об окончании курсов усовершенствования, и протянул его начальнику санитарной дивизии.
Развернув документ, начсандив сказал:
— О, да вы к тому же ещё и отличник!
Затем усмехнувшись, добавил:
— Очевидно, мне придётся уступить. Раз вы в 1940 году окончили с отличием курсы сельских хирургов, где главным предметом была военно-полевая хирургия, то, очевидно, что вас готовили не на должность старшего врача полка. Ну что же, товарищ Скуратов, запишите его хирургом в операционно-перевязочный взвод, к товарищу Симоняку.
— Всё, товарищ Алёшкин. Зачисляем вас хирургом в медицинскую роту, в операционно-перевязочный взвод, останетесь в медсанбате. Как это совпадет с вашим желанием?
Такого счастливого поворота событий Борис даже и не ожидал:
— Да, да, конечно! — совсем не по-уставному ответил Алёшкин.
— Ну, тогда можете идти!
Борис чётко повернулся кругом и выскочил из палатки. Около входа стояла группа товарищей, ожидавших свою очередь, среди них были и все прибывшие из Нальчика, в том числе Перов, Тая, Дурков и другие. Они расспрашивали его, и он сказал, что оставлен хирургом в медсанбате.
Когда Борис отошёл немного в сторону, к нему подбежала Тая и, взяв его за рукав, сказала:
— Я очень рада за тебя, Боря, ведь ты всегда любил хирургию, и на курсе считался самым лучшим студентом-хирургом, и Кирилл Степанович тебя всегда хвалил. А вот что со мной, куда меня пошлют?..
Перед комиссией в это время стоял Перов. Поскольку он был в военной форме и имел в петлице одну шпалу, то есть являлся врачом третьего ранга, с ним разговор проходил на других тонах. Узнав, что он по специальности дерматолог и хорошо знаком с санитарным делом, начсандив предложил ему должность командира санспецзащиты, которую Перов с удовольствием принял. Во взводе имелось два отделения: эпидемиологическое и противохимическое, возглавлять их должны были врачи. Виктора Ивановича спросили, кого бы из прибывших он мог рекомендовать на эти должности. С назначением командира эпидемиологического отделения вопрос решился быстро: Дора Игнатьевна Краевская — эпидемиолог, а вот с кандидатурой на вторую должность вышла заминка. И тут Перов решился сделать ход конём. Дело в том, что после первой ночи, проведённой в шалаше Скуратова, Тая старалась не оставаться наедине с Перовым. Естественно, что своим защитником от его продолжавшихся назойливых ухаживаний она выбрала самого близкого, самого знакомого ей человека — Бориса Алёшкина, поэтому их очень часто можно было видеть втроём. Это никого не удивляло, принципы землячества пока ещё сохранялись, но Тая всё чаще и чаще давала понять Виктору Ивановичу, что в этой троице есть один лишний, и этот лишний — именно он.
Неудачливого поклонника это заело, и он решил отомстить. Перов заявил, что на должность командира отделения химзащиты может рекомендовать Таисию Никифоровну Скворец, которую он хорошо знает по совместной работе в г. Нальчике и полагает, что она с поручаемой работой справится. Этим он хотел оторвать Таю от Бориса, подчинив её себе по службе. С предложением Перова согласились.
Комиссия продолжала работу, и вскоре все врачи, поступившие в последние дни, получили свои назначения. Те, что прибыли с первыми партиями, — мобилизованные, главным образом, москвичи, ленинградцы и одесситы — получили назначения раньше.
Из наших знакомых «кавказцев», кроме уже упомянутых Перова, Краевской и Скворец, в медсанбате был оставлен Дурков хирургом в операционно-перевязочном взводе. Остальные врачи получили назначение в стрелковые полки и другие подразделения. Вслед за врачами таким же образом были распределены фельдшеры и медсёстры.
В начале войны, в 1941 году отдельные медсанбаты, придаваемые стрелковым дивизиям, имели совсем не такие штаты, как в её середине (1943 г.) или в конце (1945 г.). Это были солидные подразделения, насчитывавшие более двухсот человек личного состава, оснащённые значительным количеством санитарного транспорта и большим медицинским и хозяйственным имуществом. Правда, и дивизия-то, которую должен был обслуживать такой медсанбат, по своему численному составу (более 22 000 человек) тоже значительно отличалась от тех, какими они стали уже к 1942–1943 году.
Для того, чтобы лучше представить себе, в каких условиях протекала боевая служба людей, нами описываемых, и прежде всего, конечно, нашего героя Бориса Алёшкина, необходимо, хотя бы вкратце, остановиться на описании структуры медсанбата № 24 и дать характеристику окружавших его людей.
Командиром был военврач третьего ранга Краснопеев, его мы уже охарактеризовали. Комиссаром медсанбата был назначен батальонный комиссар Барабешкин, до этого он служил где-то в стрелковых частях приграничной зоны и был комиссаром стрелкового полка. При внезапном наступлении фашистских войск он каким-то не совсем понятным образом от своей части отстал и очутился в Москве, где и был направлен комендантом города во вновь формируемую дивизию. В политотделе дивизии Барабешкина встретили не очень приветливо, и, возбудив дело о его «путешествиях» в соответствующих партийных инстанциях, временно направили его комиссаром медсанбата. Почему-то в начале войны медицинским учреждениям должного значения не придавали и считали, что там могут служить любые проштрафившиеся политработники.
Барабешкин был высоким, худым, сутулым человеком с трескучим голосом. В его карих глазах, никогда не смотревших прямо на собеседника, временами можно было видеть отражение