их шесть.
Шесть швов.
Моя грудь сжимается, и жгучее пламя обжигает мою кожу до такой степени, что ожог проникает в органы, воспламеняя их.
Я прикусываю губу, чтобы сдержать слезы. Как сильно это было больно? Что он чувствовал, когда ему было больно, когда он лежал, истекая кровью, когда его пронзила деталь автомобиля?
Как он мог вести себя так, будто это пустяк?
— Больно? — шепчу я, почти боясь говорить громче.
Ремо кладет обе руки на раковину позади меня, обнимая меня по обе стороны.
Я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит на меня с нежностью. Его ресницы трепещут, когда он моргает, а его ленивый взгляд заставляет мое сердце биться чуть громче.
— Я в порядке, любимая. Это не больно. Я справлялся и с худшим, — пробормотал он, заправив рукой мои волосы за ухо.
Я резко вдыхаю, стены ванной комнаты смыкаются вокруг меня, пока Ремо держит меня в ловушке под своими опасными темными глазами. Его руки обхватывают меня, вены вздуваются на предплечьях по обе стороны от меня. Мои глаза не могут найти себе места.
— Что значит "худшим"? — Мои глаза возвращаются к его глазам, но он только пожимает плечами.
Его взгляд смягчается. — Это значит, что я не слабак. Я сражался в битвах и раньше, и делал это всю свою жизнь. Разница лишь в том, что на этот раз ты здесь. Я не сплю с кровоточащими ранами, не выбрасываю бутылочку с лекарством, и мне ни разу не пришлось кричать, чтобы Изабелла пришла и дала мне лекарство, пока я сам меняю повязку.
Я дышу быстрее. Более короткие вдохи.
Мой взгляд постоянно переключается на него, пытаясь найти ложь, найти что-то, что скажет мне, что я ему не нравлюсь и все, что он только что сказал, — ложь. Но это не так.
Ответ, который я искала, написан в каждом его действии. Ответ, который я пыталась найти, был спрятан в каждом слове, которое вылетало из его уст.
Я не в тех местах искала кусочки своего сердца, которые он украл.
— К твоим услугам лучшие врачи, Ремо, — шепчу я, качая головой, но Ремо хватает меня за подбородок.
Он наклоняется, и наши губы оказываются прямо над губами друг друга.
Наши дыхания смешиваются, пока он медленно наклоняется.
Не касаясь, но все же касаясь друг друга.
— У отставного боксера в подпольных боях нет врачей, которые бы за ним ухаживали.
Мои глаза расширяются.
Боксер?
Подпольные бои?
Ремо был боксером?
— Что? — шепчу я.
Голова становится легкой, как будто я слышу все неправильно, но это не так.
Ремо хихикает мне в губы, звук глубокий и насыщенный мужской силой.
— Поторопись и закончи перевязывать меня. Из-за того, что ты держишь руку на моей груди, мне хочется опустить ее, чтобы ты могла позаботиться об очередной проблеме, которую сама же мне и создала.
Я мгновенно убираю руку с его груди, словно она меня обожгла.
Ремо. Мой муж. Это полная загадка, а я даже не знала. Я не знала, что он боксер.
Что он делает, щеголяя в костюмах и заботясь об империи, которая ему, похоже, не нужна? Наследник империи Кэйн, империи винной компании был боксером?
Нарушителем правил?
— Ремо, о чем ты? С каких пор?
Он поднимает на меня бровь, словно раздумывая, что мне сказать.
— Когда я поступил в университет, я попал не в ту компанию и нашел подпольный бойцовский ринг. Я ненавидел то, что ждало меня после окончания университета — стать будущим генеральным директором Vino Cooperation, поэтому я занялся боксом, чтобы восстать против своих родителей.
В его словах звучит горькая нотка, но Ремо говорит как ни в чем не бывало.
— К двадцати годам я сидела в своей квартире и пыталась создать эскизы для своей первой коллекции. Я знала, чем хочу заниматься, и хотела сделать это своей карьерой. Я находила покой в том, что создавала их, сшивала вместе и видела, как мои замыслы воплощаются в жизнь. — Я тоже предлагаю ему частичку себя.
Он хмыкает, его глаза следят за мной.
— Вот почему жизнь поместила тебя в идеальное место, чтобы держать меня в тонусе, когда все вокруг рушится, чтобы поддерживать меня, когда я собираюсь все разрушить, и чтобы поддерживать меня в здравом уме, когда я собираюсь потерять рассудок.
Он мягко убирает прядь волос с моего лба. Затем он нежно проводит пальцем по раковине моего уха. Кожа там горит под его прикосновением.
— Если это не жизнь, которая говорит тебе, что ты моя, то я не знаю, как еще это объяснить.
Моя грудь расширяется от его слов, а в голове срабатывает сигнал тревоги. Я падаю и не пытаюсь спастись от этого.
Я постоянно смотрю на Ремо, пока обрабатываю его раны — на груди, животе и руке, а затем наношу прозрачную мазь на лицо, где остались синяки. Интересно, как он выглядел после боя?
Его рельефная грудь на виду, черные шорты в обтяжку, когда он наносил удары противнику с такой силой и скоростью, что они опрокидывались навзничь, а из разбитого при ударе носа текла кровь.
В животе что-то горячее, и я не могу перестать думать.
Ремо дерется.
Его большое твердое тело снимает напряжение, нанося удары и ломая людей своей силой.
И сейчас он выглядит аккуратно, собранно, на его костюме не видно ни пылинки. Ему около тридцати.
Так много вопросов, но я их сдерживаю.
— Готово, — объявляю я, разворачиваясь и укладывая вещи обратно в коробку. Пока я это делаю, Ремо делает шаг ближе и прижимает меня к стойке. Я смотрю на него через зеркало и вижу, что он ухмыляется.
Он наклоняется, чтобы его лицо оказалось рядом с моим ухом, а его рука путешествует по моему животу, забирается под рубашку и обхватывает мою талию сбоку. Я вдыхаю воздух, а в животе порхают бабочки.
— Спасибо, любимая. — Он крадет у меня быстрый поцелуй и спешит уйти.
Только когда я понимаю, что он ушел, я могу нормально дышать. Я резко вдыхаю, пытаясь отдышаться, потому что я задыхаюсь. Он был вокруг меня, его мужественный запах, его сильное тело, покрывающее мое собственное.
Ремо был боксером.
А сейчас он — генеральный директор итальянской винной империи своего деда.
Собравшись с мыслями, я выбираю сверкающий розовый корсет, сочетая его с белыми брюками и розовыми туфлями на каблуках с кружевными бантиками. Я завязываю волосы нежно-розовым бантом в прическу, наполовину поднятую, наполовину опущенную.
Будем надеяться, что тональный крем и консилер скроют мое усталое состояние.
Улыбаясь себе