Читать интересную книгу История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

В то же время Пётр был крайне нетерпим к суевериям и боролся с ними всеми доступными ему средствами. Однажды во время его отсутствия в Петербурге разнесся слух, что в церкви на Петербургском острове большой образ Богородицы проливает слёзы. Туда стало собираться множество народа. Говорили, что Матерь Божия опечалена и что её слезы предвещают великое несчастье новому городу, а может быть, и всему государству. Вот что произошло далее по Я. Штелину: «Петр Великий, немедленно прибывши в Петербург, тотчас пошел в упомянутую церковь. Государь, рассматривая некоторое время образ весьма пристально, приметил нечто подозрительное. И скоро нашел в глазах у образа весьма малые и почти неприметные дырочки. Оборотивши доску и отодрав оклад, открыл обман и источник слез: а именно в доске против глаз у образа сделаны ямки, в которые положено было несколько густого деревянного масла. „Вот источник чудесных слез!“ – сказал государь. Каждый из присутствующих должен был подойти, видеть своими глазами сей хитрый обман».

Штелин литературно обработал услышанное в своё время от неизвестного нам рассказчика. Изустная легенда, дошедшая до наших дней, более откровенна. Согласно ей, гнев императора, раскрывшего тайну плачущего образа, был неописуем. Он размахивал иконой Богородицы перед носом испуганного не на шутку настоятеля, приговаривая: «Если иконы ещё раз заплачут маслом, жопы попов заплачут кровью».

Между тем чудотворные иконы на Руси чтились. По случаю тех или иных чудес, совершаемых ими, устанавливались местные праздники. Так, в Колпине, при Ижорских заводах, ежегодно чуть ли не два столетия отмечался день 9 мая. Бесчисленные толпы богомольцев стекались в этот день к церкви, что стояла посреди селения. Праздник установлен был в честь иконы святого Николая Чудотворца. Икона эта в золотой оправе и серебряной раме известна как чудотворная по следующему преданию. Глубокой осенью 1713 года рабочие первой ижорской лесопильной мельницы подверглись неизвестной повальной болезни. Однажды одному умирающему явился во сне древний образ святого Николая, никем до того не виданный. «Когда по настойчивому желанию больного этот образ нашли на чердаке, то рабочие выздоровели, и болезнь прекратилась».

В 1930-х годах старинная Троицкая церковь в Колпине была закрыта, а затем и снесена. Чудотворный образ святого Николая, будто бы исцеливший некогда ижорских рабочих, вместе с другими иконами был отправлен в один из цехов завода для сожжения. Однако чудом уцелел. Он был найден в мусоре рабочим и тайком передан на хранение в Троицкую церковь в Петербурге, известную в народе под именем «Кулич и Пасха». Здесь икона находится и поныне.

Отделение от православной церкви части верующих, не признававших реформ патриарха Никона, вызвало в России мощное движение, известное как Раскол. Раскол надолго стал знаменем антиреформаторских сил, противостоявших стремлению Петра повернуть Россию лицом к Европе. Множество следов этого противостояния мы находим в городском фольклоре. Уже известный нам Штелин рассказывает следующий исторический анекдот. Однажды, когда Пётр, проводив гостей, возвращался через переднюю Летнего дворца в свои покои, незнакомец с мешком, сшитым из разноцветных лоскутков, преградил ему дорогу Из мешка выпал длинный нож, завёрнутый в рогожу Когда незнакомца схватили, Пёетр спросил у него, кто он такой и что собирался делать. «Убить тебя», – ответил тот. «За что? Разве я чем-нибудь тебя обидел?» – спросил Пётр. «Нет, ты ничего худого мне не сделал, но сделал много зла моим единоверцам и нашей вере», – ответил злоумышленник, который оказался раскольником. «Хорошо, – сказал царь, – мы разыщем это. Отведите его теперь под караул и не делайте ему ничего худого, а завтра сам я расспрошу его обо всем». О дальнейшей судьбе злоумышленника анекдот умалчивает, а в других источниках нет вообще никаких упоминаний о попытке покушения раскольника на царя, однако, действительно, по указу Петра I все раскольники обязаны были носить на одежде особую мету: лоскут красного сукна с жёлтой нашивкой. Эти меты стали называть на Руси козырями. Они прочно вошли в петербургский фольклор, и не только в легенды. В XIX веке Владимир Даль записывает пословицу: «Лоскут на ворот, а кнут на спину».

Но в народе была известна и относительная терпимость Петра в вопросах веры. Так, появлению масонства в России способствовал не кто иной, как Пётр. По возвращении из Англии он будто бы основал в Москве, при Школе навигацких и математических наук, масонскую ложу, «мастером которой был Лефорт, главным надзирателем Гордон, а младшим надзирателем лично государь». Первая масонская ложа в Петербурге, по преданию, была основана им же в Кронштадте после его возвращения из второго заграничного путешествия 1717 года. Якобы именно тогда он вывез из Европы масонский статут. Может быть, поэтому Пётр I пользовался в XVIII веке необыкновенным уважением у русских масонов. На своих собраниях они даже распевали «Песнь Петру Великому», сочиненную Державиным. Впрочем, многие исследователи считают, что эта легенда не имеет под собой никакого основания, кроме желания связать Петра с европейским масонством. Будучи в Англии, Пётр действительно познакомился с известным британским архитектором К. Реном, который считался «великим мастером оперативного масонства». Но из этого вовсе не вытекает интерес Петра к тайному обществу, и уж тем более вступление русского царя в ложу.

Отрицательным было отношение Петра к проживанию в Петербурге цыган и евреев, хотя, например, евреи были в самом близком окружении императора. Среди них – первый государственный вице-канцлер П.П. Шафиров и первый генерал-полицмейстер Петербурга А.М. Девьер. Легенда о том, как однажды Пётр праздновал еврейскую пасху вместе с Шафировым, Девьером и шутом Лакостой не имеет под собой никаких оснований и, скорее всего, является чистым вымыслом. Потом, правда, была придумана легенда о том, будто это само провидение позаботилось о том, чтобы евреи не жили в Петербурге, так как в период белых ночей невозможно установить время вечерней и утренней молитв, которое определяется по восходу и заходу солнца. И уж совсем невероятной кажется старообрядческая легенда о том, что Петра во время его пребывания в Голландии подменили на еврея.

О первом и неудачном появлении в Петербурге цыган сохранилось предание, записанное Столпянским. Когда Петру доложили, что в Петербург приехали «плясуны, балансёры и фокусники, представляющие разные удивительные штуки», то царь будто бы сказал полицмейстеру Девьеру: «Здесь надобны художники, а не фигляры. Я видел в Париже множество шарлатанов на площадях. Петербург не Париж: пусть чиновные смотрят дурачества такие неделю, только с каждого зеваки брать не больше гривны, а для простого народа выставить сих бродяг безденежно перед моим садом на лугу; потом выслать из города вон. К таким празднествам приучать не должно. У меня и своих фигляров между матросами довольно, которые на корабельных снастях пляшут, головами вниз становятся на мачтовом верхнем месте. Пришельцам-шатунам сорить деньги без пользы – грех».

И цыган выслали «из города вон», на правый берег Невы. Там они расположились табором, горланили по ночам песни и веселились. Говорили, что Пётр ссылал туда из Петербурга безнадёжных пьяниц. А посёлок прозвали Весёлым.

И в дальнейшем цыганские меты городского фольклора не раз оставались на страницах петербургской истории. Так, при Екатерине II родилась легенда о цыганке Маше, поразившей своим необыкновенным голосом знаменитую итальянскую певицу Анжелику Каталани. От пения Маши она пришла в полный восторг, сняла с плеч шаль, подаренную ей самим папой Римским, и бросила её к ногам цыганки. А затем исчезла из России, сказав на прощание: «Пока есть такая певица, как Маша, делать мне здесь нечего».

Через сто лет появилась легенда о другой цыганской певице, Степаниде, или Стеше, как её называли в таборе. Голос у неё был такой необыкновенный, что сам Наполеон отправил за ней карету и личного посланника, чтобы привезти в Париж. Но Стеша отказалась. Тогда Наполеон сказал, что если она не идёт к нему, то он сам пойдёт к ней. И во главе армии двинулся на восток. Дошёл до Москвы и снова послал за Стешей. В это время она жила в Бессарабии. И снова Наполеон услышал отказ. В гневе он сжёг Москву и двинулся в Бессарабию, чтобы хоть раз услышать её голос. Но был настигнут русскими войсками и разбит при Березине.

Однако вернёмся к последовательности нашего рассказа. Долгое время в Петербурге сохранялись традиции, заложенные Петром. Так, с 1700 года праздник Нового года стали отмечать не 1 сентября от сотворения мира, а 1 января от Рождества Христова. На Новый год Пётр повелел жечь костры, пускать фейерверки и украшать дома вечнозелёными ёлками. От Петра, если верить легендам, пошел на Руси и Дед Мороз. Будто бы, обнародовав указ о Новом годе, Пётр пошёл проверять его исполнение. И обнаружил одного ослушника – какого-то пьяного боярина. Велел одеть его в шутовской наряд и приказал ходить по домам и напоминать о царском указе. Так якобы и зародилась традиция Дедов Морозов. Надо сказать, что после смерти Петра обычай ставить ёлки сохранили только трактирщики. Свои заведения они продолжали украшать ёлками, не убирая их в течение целого года. Понятно, что хвоя осыпалась и через какое-то время деревья представляли собой колючие палки. Говорят, отсюда пошло выражение «ёлки-палки».