Преемство православной веры тогда на определённый период прервалось. На место Илариона был поставлен грек Ефрем. Поэтому объяснением разбираемых обстоятельств может быть тот смысл, что Константинопольская власть могла рассчитывать в лице Олега «самодержца» и его жены Феофании «архонтиссы» на то, что они будут поборниками и представителями византийской Церкви и защитниками её прав на Руси. Об этом же (о стремлении Олега) говорит и его высокомерное отношение к остальным русским князьям, засвидетельствованное летописцем уже после того, как Олег отвоевал у Владимира Мономаха Чернигов, русское княжение. В 1096 г. великий князь Киевский Святополк и князь Переяславский Владимир Мономах звали Олега в Киев на княжеский съезд с целью прекращения междоусобиц. Этот съезд должен был проходить с участием духовенства и киевлян. «Олег же, въсприимъ смыслъ буй и словеса величавы, рече сице: несть мене лепо судити епископу, ли игуменомъ, ли смердомъ». – «Олег же, исполнясь отваги и словес величавых (гордых), сказал так: не подобает судить меня епископу, или игуменам, или народу» (перевод наш).
В этом жесте не только личное высокомерие Олега, но слова эти – слова князя-«автодуки», стремившегося стать самодержцем Русской земли. После отказа Олега участвовать в коллективном управлении Русской землей Святополк и Владимир заподозрили, что он зло мыслит на них, и вызвали его на «суд Божий»: «а Бог промеж нами будет» – объявили ему войну и силою принудили к согласованным действиям коллективного управления государством. Однако Олег не стремился к упрочению такого порядка и не раз уклонялся от обязанностей соправителя Русской земли. Но самодержцем он не стал. И все же есть основания полагать, что отец его, Святослав, готовил его в самодержцы. Он завещал построить в Вышгороде новый каменный храм Бориса и Глеба и перенести туда мощи святых из ветхой церкви. Он даже указал Олегу, в каком месте будущего храма поставить раки (гробницы) их, – на правой стороне, в устроенной комаре.
Со стороны Олега это был бы патриотический шаг, и он привлек бы к нему симпатии народа, так как св. Борис и Глеб являлись небесными заступниками Руси. Поэтому когда в 1115 г. Владимир Мономах, уже будучи великим князем Киевским, принял решение вместе с Олегом и его братом Давыдом перенести мощи святых, и они были перенесены в построенную церковь, и Владимир хотел поставить их посредине церкви, – то возникла распря между ним и Олегом и Давыдом. Олег хотел поставить их в комару, «где отец мой, по его словам, назнаменовал». По совету священства был брошен жребий; и вынулись жребии Давыда и Олега (Шахматов, 1916. С. 352–354). Это было 1 мая, а через три месяца, 1 августа, Олег скончался. Перед его смертью «бысть знамение: погыбе сълньце, и бысть яко месяцъ» (солнечное затмение).
Олег не стал самодержцем, но сын его Всеволод в 1139 г. взял штурмом Киев, выгнал Вячеслава, сына Мономаха, стал великим князем Киевским и передал столицу по наследству своему брату Игорю О́льговичу. Однако киевляне, не любившие О́льговичей, вынудили Игоря отречься от престола, он принял схиму. Но киевляне на этом не успокоились. Собираясь идти войной на Черниговских О́льговичей, они схватили Игоря в церкви монастыря св. Феодора «в самый час Божественной литургии», вывели в город и убили. Причтен к святым. Память 25 июня. Впоследствии икона, перед которой, по преданию, молился Игорь О́льгович во время литургии в день его убийства, была названа «Игоревская Богоматерь» и передана в Успенский собор Киева-Печерского монастыря. Игорь был предан земле в монастыре св. Симеона; кроме того, в Киеве был родовой монастырь О́льговичей, основанный Всеволодом-Кириллом О́льговичем, братом Игоря. Однако примечательно, что икона была передана в Киево-Печерский монастырь, что обращает внимание на связь этого монастыря с О́льговичами по завету св. Феодосия.
И для автора «Слова о полку Игореве» О́льговичи – «храброе гнездо», оно «не было обиде порождено», умело постоять за свою честь. А самого Олега, поднявшего оружие за свою честь и права наследственного самодержца Русской земли, несмотря на бедствия, причиненные Русской земле его войнами, и что прав своих он не добился, потерпел поражение и вынужден был просить князей-соправителей не лишать его Русской земли, а дать ему «хлеб» – волость в управление, – автор сочувственно называет «Гориславичем». Что напоминает сочувственное отношение летописца к прабабке Олега Рогнеде, которую называет «Гориславой», возможно, в связи с тем, что она подняла оружие (нож) на мужа, Владимира I, за то, что он предпочел ей других жен, то есть отстаивая свою честь великой княгини, – и после покушения она была удалена из Киева.
Таким образом, с высокой степенью вероятности можно предположить, что именование Игоря Святославича в «Слове о полку Игореве» солнцем и главою Русской земли свидетельствует о том, что автор принадлежал к Киево-Печерскому монастырю, знал о благословении св. Феодосием рода О́льговичей на киевский престол и чтобы столицу они передавали по наследству, – и своим произведением поддержал завет Феодосия.
Глава 3
СОВОКУПНОСТЬ ОКРУЖАЮЩИХ О́ЛЬГОВИЧЕЙ УБЕЖДЕНИЙ, КАК МОДЕЛЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ПОМЕШАЛА ИМ СТАТЬ МОНАРХАМИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ
Олег одарен был красотой, как и его брат Глеб и его дядя Изяслав (Словарь, 1793. С. 137; Шахматов, 1916. С. 253, 256). По происхождению он славяно-рус с коренным значением второй части этого термина; представитель активного, организующего меньшинства, и не только по происхождению, а именно в силу психофизической своей природы он «глава или главнейший», «наилучший», – таково значение самого слова рос (Об управлении, 1991. С. 296).
Жестокость, храбрость и достоинство отличали весь род О́льговичей. Киевляне ненавидели их и называли врагами Мономахова рода. О́льговичи не находили удовлетворения в том, чтобы думать и поступать как все. По отцу Олег прибалтийский славянин Рюрикович, седьмое колено от Рюрика, а его матерью была немка, бабка – шведка, а прабабка – дочь «варяга», прибалтийского славянина Рогволода, Рогнеда-«Горислава» (Топоров, 1988. С. 26, № 31). Автор «Слова о полку Игореве» говорит об Олеге, что он мечем крамолу ковал. И его сын Всеволод-Кирилл в 1139 г. мечем утвердился на киевском престоле.
В усыпальнице О́льговичей на окраине древнего Киева, в Дорогожичах, в Кирилловской церкви, в центральном нефе изображен, как предполагают, основатель церкви Всеволод-Кирилл. Ростовая фигура богатырского склада, в горделивой позе, с рукой на правом бедре, левой придерживает щит. В парадной княжеской одежде, стянутый сухожильями, как целительный лист подорожника, – О́льгович. Рука Всеволода на бедре напоминает позу воина-всадника, поражающего копьем змея, на шиферной плите XI в. из Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве, – жест достоинства и уверенности (Заповедник, 1984. С. 160, 197). Великим и грозным назвал наш автор Святослава III, Олегова внука, героя «Слова о полку Игореве». О других внуках Олега, Игоре и Всеволоде, автор сказал, что их храбрые сердца из крепкого харалуга, священной стали, скованы, а в заносчивости и отваге, «в буести», закалены. Правнук Олега Владимир, сын Игоря, заняв галицкий престол, пытался истребить весь род своего предшественника, галицкого князя Романа. Брат Владимира, Роман, занял тогда звенигородский престол. И чтобы обезопасить себя от местного боярства, «Игоревичи сговорились против галицких бояр, как бы их истребить… всего было убито пятьсот человек, а другие разбежались», – сообщает Галицко-Волынская летопись (ПЛДР, 1981. XIII в. С. 239, 243 и след.). Вскоре оба брата попали к венграм в плен и по требованию галицких бояр были повешены.
Страшны и дивны (горды и славны) были Ульговичи, но монархами не стали. Помешали обстоятельства, но обстоятельства в данном случае – это русское общество второй половины XI – до начала XIII в. и совокупность окружающих О́льговичей убеждений. Недаром в 1142 г., когда убит был киевлянами Игорь, сын Олега, киевские бояре и дружинники говорили Изяславу, великому князю Киевскому, который по сговору с киевлянами изгнал Игоря из Киева, чтобы он (Изяслав) не имел веры О́льговичам и в путь с ними не ходил, а если нужно, то они на О́льговичей и с детьми пойдут. Ненависть к избранному меньшинству и к представителям результата вообще, – в конечном счете ненависть к наследственной власти и к государству. Данный подход позволяет нам привести сообщение летописи о знамении, случившемся в год смерти Игоря (1202), героя «Слова о полку Игореве», последнего из О́льговичей, который замышлял крупные перемены в Русской земле (отвоевание у половцев древних русских земель и свое главенство в Русской земле). «Знамение было в пятый час ночи, и потекло небо все, и было красно, на земле же, и по домам, и на снегу виделась как будто кровь пролитая, и многие с небес звезды отторгались». И еще один «мистический» факт, имеющийся в нашем распоряжении. Есть возможность настаивать на том, что благодаря О́льговичам Москва вошла в историческое письменное бытие. В 1147 г. Юрий Долгорукий дал роскошный пир в Москве, в одном из своих сел, в честь Святослава О́льговича, отца Игоря. Это и послужило поводом летописцу сделать запись о Москве. И с этого года, как известно, ведется отсчет существования Москвы, со временем ставшей «главою обширнейшей монархии в свете» (Н. Карамзин).