По поручению ЦК ЛКСМУ мне и еще одному студенту старшего курса нашего института было поручено написать брошюру об опыте работы комсомольско-производственной коммуны на заводе «Серп и Молот». Книжечка была нами написана и издана, по отзывам, получилась неплохая, нам даже был выплачен гонорар по 150 рублей. Правда, впоследствии, спустя почти шесть лет, мне чуть было не предъявили обвинение в «левацком загибе» за эту брошюру.
Получил печальное известие — в телеграмме сообщалось, что умер мой отец. Отца я любил и глубоко уважал за его мужество, честность, неподкупность, за смелость в военных действиях в турецкой войне. Известие о его смерти меня очень огорчило, хотя я знал, что он последние годы болел. Отец умер на девяносто втором году жизни, покинул этот мир старый солдат, повидавший виды на своем веку. Мне отца было очень жалко, ушел из жизни потомок казацкого рода.
Мы с младшим братом Митей, который учился в Харьковском университете, поехали на похороны отца, но, к великому огорчению, опоздали на сутки — подвела телеграмма. На похороны приезжал старший брат Яков, он тогда работал на железной дороге на станции Лихая. Мы с братом до слез были огорчены, что не смогли проводить отца в последний путь и проститься с ним, взглянуть последний раз на его лицо. Пошли с братом на кладбище посмотреть могилу отца и подправить ее. И тут у меня родилась дерзкая мысль, неотступное желание посмотреть на отца. Я предложил Мите открыть гроб отца, посмотреть на него в последний раз и проститься с ним навсегда. Молодые, здоровые, мы решили совершить самостоятельно этот «акт». Через полчаса мы вскрыли гроб отца, посмотрели его и простились с ним. После этого у меня на всю жизнь запечатлелся образ отца. Никаких изменений и искажений мы не заметили на его лице. Он как будто бы спал спокойно. Нам стало как-то легче, что отдали свой последний сыновний долг.
Говорили, что мы поступили с братом по-кощунски, нарушив покой усопшего. Но по-другому мы поступить не могли, пусть простит нас отец. Горечь на душе и сердце огромная. Мать нам рассказала о последних днях его жизни. Он часто нас вспоминал, хотел видеть, наказал нам беречь нашу мать. Мать нам говорила, что отец умирал спокойно, в полном сознании, сделал все распоряжения по дому. Умер отец от «антонова огня» (так в народе называли заражение крови).
Простились мы с матерью, оставили ей денег немного и уехали в Харьков. Жизнь требовала своего.
Едем на производственную практику в Днепропетровск на металлургический завод имени Петровского. Увлекся технологическим процессом всего металлургического цикла, много читаю литературы по металлургии, пытливо присматриваюсь — пытаюсь, по крайней мере, понять весь металлургический процесс. После доменного производства прохожу практику в мартеновском и прокатном цехах завода.
У меня зародилась дерзкая мысль написать краткую техническую, популярную брошюру по доменному производству. Много упорного труда, и все же книжечка с чертежами, иллюстрациями, изложением технологического процесса доменного производства получилась. Рецензировал мою брошюру профессор Харьковского института стали Штерн. Я у него был на консультации несколько раз. Он ко мне очень доброжелательно относился и во многом мне помог. Говорили, что брошюра «очень удалась», а моя популярность в институте возросла. Именно тогда я решил связать свою судьбу с металлургической промышленностью, даже убедил сам себя в том, что я кое-что начал понимать в металлургическом производстве.
Но мечта одно, а жизнь всегда диктует свое. В 1932 году пригласили меня в ЦК ЛКСМУ, где предложили без отрыва от учебы быть редактором радиогазеты «Комсомолец Украины». Откровенно говоря, в этом деле я ничего не понимал, да и не было никакого желания идти на эту работу. Я отказывался от предложенного доверия. Все же меня утвердили редактором. Во всей моей редакторской деятельности меня основательно выручал секретарь газеты, квалифицированный журналист, который в свое время работал еще в петроградских газетах. Он мне рассказывал много интересных и забавных историй из своей старой журналистской деятельности. Относился ко мне очень хорошо, многому научил по приемам журналистики и газетной техники. У нас были своя радиостудия, дикторы, отведенное нам время. Три раза в неделю в эфире звучал голос «Комсомольца Украины». Газета пользовалась большой популярностью. Год работы редактором «Комсомольца Украины» мне многое дал для общего развития, политического и культурного кругозора.
Такие разные 30-е. «Работали, не считаясь со временем»
1932 год. Вышло постановление ЦК КП(б)У о направлении в Донбасс группы коммунистов для оказания помощи в работе металлургической и горнорудной промышленности. В число этой группы попал и я. Изъявил желание попасть на металлургический завод и рассказал об этом управляющему «Югостали» Селиванову. Он порекомендовал мне поехать на Мариупольский металлургический завод имени Ильича и тут же написал рекомендательное письмо директору завода Радину.
При встрече с Любой Банной, студенткой нашего института (мы симпатизировали друг другу), я ей сказал, что еду в Донбасс. Она предложила: «И я поеду с тобой, если ты не возражаешь». Я ей ответил: «Приезжай, буду рад». И все это как-то получилось полушутя-полусерьезно, но мы твердо условились писать друг другу.
В конце сентября 1932 года я прибыл на станцию Сартана, на завод имени Ильича. Меня приняли директор завода Радин и главный инженер Кравцов, старый специалист. Тут же присутствовал и Мосяков, заместитель главного инженера завода-шефа «Провиданс». Разговор с руководством завода был хорошим, доброжелательным. Завод имени Ильича был по тем временам огромным предприятием, работали на нем около ста двадцати тысяч человек.
Я и сейчас многих вспоминаю с большой теплотой по совместной работе в то сложное и трудное время. Высокой квалификации был инженер Голубицкий — специалист прокатного производства, заместитель начальника цеха. Он хорошо разбирался в политических вопросах. Когда в 1933 году Гитлер пришел к власти, Голубицкий мне, точно помню и сейчас, сказал: «Ну, теперь войны не миновать». Он очень остро реагировал на все внешние и внутренние политические вопросы, вплоть до критики культа Сталина. Впоследствии мне стало известно, что его в 1936 году арестовали, после чего он бесследно исчез. Жалко, талантливый был человек. Обер-мастером прокатного цеха работал Зуев — это был малограмотный человек, но прокатное производство на практике знал лучше любого инженера. В цехе работали его четыре сына. Это была настоящая рабочая династия. Старшим сварщиком всех нагревательных печей работал высокой квалификации своего дела Шумаков, довольно грамотный и начитанный. Заведующим мастерской калибровки и расточки прокатных валков был Яготинский, специалист своего дела. Главным механиком всего завода был мой однофамилец Шелест, работавший на заводе 35 лет и знавший каждый уголок заводской территории, все механизмы и инженерные сооружения. На заводе он был непререкаемым авторитетом по всем машинам и заводским коммуникациям. Шелест ко мне относился очень хорошо, и это помогало нам решать многие вопросы по нашему цеху. Всем этим и многим другим инженерам, мастерам, рабочим я обязан, от них я многому научился и перенял хорошее.
Затребовал документы из Харьковского инженерного института и в порядке перевода поступил на третий курс вечернего отделения Мариупольского металлургического института на факультет по горячей обработке металлов. Учиться и работать было нелегко. Я как-то быстро вошел в жизнь завода и был избран членом правления клуба ИТР. Добавилась мне общественная работа.
С Любой мы переписывались почти регулярно, я ее приглашал приехать. Она обещала. И вот я получаю телеграмму: Люба приезжает! Я ее встретил, разместил в гостинице. Ей обстановка понравилась. Договорились, что она приезжает ко мне насовсем, переводится в Мариупольский институт. Мне выделяют комнату в общежитии ФЗО, но там жить и заниматься было совершенно невозможно — страшный шум, зимой неимоверный холод, нет удобств. Вскоре мы с Любой расписались. Оба учимся в вечернем институте, и оба работаем. Меня назначили заместителем начальника цеха — повысился ранг, но жить, по существу, негде. Все же добиваюсь квартиры из двух комнат в коттедже. Это уже хорошо, тем более что мы ждем «наследника»: почему-то решили, что будет обязательно «он» — мальчик. Устраиваемся, обживаемся, работа, учеба, общественные обязанности. Я по-прежнему в правлении клуба ИТР. Люба участвует в художественной самодеятельности, поет, и неплохо, имеет успех, даже популярность. Все постепенно налаживается.
1933 год. Началось строительство металлургического завода «Азовсталь». Его контуры с каждым днем все ярче вырисовываются, и это все видно из нашего прокатного цеха с территории «Провиданса». В ночное время беспрерывно вспыхивают молнии от сварочных аппаратов, идет сварка конструкций будущего металлургического гиганта «Азовсталь». На новое предприятие набирают кадры. Предложили и мне перейти на «Азовсталь» — отказался. Надо закончить институт, защитить диплом, а там будет видно. Мне пошел двадцать четвертый год, Любе — двадцать второй. Мы уже вполне самостоятельные люди, тем более по тем временам. Жить приходится самостоятельно, да еще помогать моей матери, которая живет одна в Харьковской области, и живет впроголодь, несмотря на нашу помощь. В то время — 1932–1934 годы — на Украине был страшный голод. На селе вымирали от голода семьями, даже целыми деревнями. Во многих местах было даже людоедство — это была трагедия. Все же когда-нибудь станет известно, сколько же от голодной смерти в эти годы погибло людей. Это было просто преступление нашего правительства, но об этом стыдливо умалчивается, все списывается на успехи и трудности «роста».