Я поехал в Боровую, на свою новую и совершенно незнакомую мне секретарскую работу. Но я думал: «Свет не без добрых людей». Так и получилось.
Районный центр Боровая находится в 36 километрах от окружного центра города Изюма. Сообщение только конной тягой. Боровской район считался глубинным, но не глухим. В то время были районы и поглубже и поглуше. Вся комсомольская организация насчитывала 300–320 человек, из них почти половина в райцентре. Во многих селах, а тем более в хуторах не то что не было комсомольских ячеек, а не было ни одного комсомольца. Район по своему составу был довольно сложный. Много было сел довольно зажиточных, таких как Верхняя и Нижняя Соленые. Немало было и голоты. По национальному составу в основном были украинцы, но немало было сел и хуторов с русским населением старообрядческого вероисповедания. Райцентр — большой населенный пункт. Посредине райцентра была огромная площадь. На ней собирались ярмарки и базары, тут же было и футбольное поле.
Райком комсомола размещался в одном здании с райкомом партии и занимал две небольшие комнаты, окна которых выходили на площадь. На противоположной стороне площади стояла двухэтажная паровая мельница, большой двухэтажный каменный дом, в котором располагался РИК со всеми своими службами. Чуть правее находилась библиотека и читальный зал. В большом длинном деревянном амбаре был оборудован районный клуб мест на 300–350. Рядом с клубом — действующая православная церковь.
На техническом «вооружении» в райкоме комсомола была старая пишущая машинка «Ундервуд». От РИКа было закреплено две лошади с седлами, тарантасом и санями — это были наши транспортные средства. Работать приходилось в довольно тяжелых условиях. Вокруг еще свирепствовали банды. Кулаки и их сынки проявляли особую активность, чувствуя, что на них идет наступление. Молодежь, в особенности на селах и хуторах, неохотно шла в комсомол, главным образом из-за боязни, угроз и недопонимания роли и значения комсомола. А окружком комсомола ставил задачу в ближайшее время резко увеличить рост комсомольских рядов, и по этому вопросу шли непрерывные циркуляры.
Председателем РИКа был Рябцев, огромного роста человек, по своей натуре добродушный и добрый, в работе требовательный и строгий. В прошлом он работал на доменной печи, был активным участником Гражданской войны и партизанского движения. Член партии с 1916 года, прямой и смелый человек. Он часто брал меня с собой в поездки по селам и хуторам. Был строг со мной, и в то же время он меня полюбил как родного сына. Я много от него получил житейских уроков. Однажды зимой при переезде из одного села в другое поздним вечером мы попали в балке под интенсивный обстрел. Очевидно, была специальная засада какой-то группы бандитов. Я из своего нагана успел произвести только два-три выстрела, как Рябцев закричал: «Ложись!» — и тут же повалил меня в розвальни, по существу прикрыв меня своим телом, а сам повел в ответ огонь из маузера и нагана, крикнув вознице, чтобы тот гнал лошадей, и те стремительным рывком успели вовремя вынести нас из балки и зоны обстрела.
Приехали мы в село. В школе собрали мужиков, «уговаривали» их принять решение о самообложении. Дело шло довольно туго и напряженно. Мужики курили и молчали, при голосовании внесенного нами предложения никто руки за самообложение не поднимал. Тогда Рябцев, разозлившись, сказал: «Поднимите руки, кто против самообложения и советской власти?» Конечно, никто не смел поднять руки, тогда Рябцев объявляет «решение»: «Против нет. Решение о самообложении принимается единогласно». В это самое время происходит выстрел через окно в керосиновую десятилинейную лампу — погас свет, поднялась паника. Рябцев своим громовым голосом закричал: «Всем оставаться на местах!» Но когда было зажжено два свечных огарка, то в помещении осталось пять-шесть стариков, которые просто не в состоянии были убежать. Вот так и было принято «единогласно» постановление о самообложении. Опасаясь нападения, мы тут же выехали из села. Вопрос самообложения был своеобразной пробой наших сил, возможностей, влияния перед предстоящей сплошной коллективизацией, в которой было много «наломано дров». Письмо И. В. Сталина «Головокружение от успехов»[17] немного охладило «горячие головы», но к этому времени много было сделано такого, что уже ничем поправить невозможно было. Да и успехов никаких не было. Был просто голый административный напор за «добровольную» сплошную коллективизацию.
В то время было еще модно отмечать день 9 января 1905 го да — расстрел мирной рабочей демонстрации, что шла с «просьбой к царю-батюшке», — все это возглавил поп Гапон, он и в историю вошел как провокатор. В одном из сел района комсомолец-активист, член бюро райкома комсомола Федя Сыкало несколько раз проводил собрание по самообложению, но сход не принял решения. Тогда Федя решил использовать «политическое» воздействие: собрал сход села на площади, сделал доклад о 9 января. После доклада спросил: «Вы поняли, что было 9 января?» Раздались возгласы: «Поняли! Поняли!» Тогда Сыкало громогласно заявил: «Так вот. Если вы не примете решение о самообложении, я вам устрою 9 января». К этому же добавил нецензурные слова и подал знак комсомольцам, предварительно расставленным по периметру площади. Те вверх начали стрелять, народ в панике ринулся с площади. Мы с Рябцевым в это время подъезжали к этому селу. Услышав выстрелы, подумали, что произошел какой-то налет банды. Так часто случалось. Мы насторожились. Но, когда мы увидели бегущих людей и прибыли на опустевшую площадь, Сыкало в окружении своего вооруженного отряда стоял как «победитель». Много мне пришлось приложить энергии и выслушать справедливых укоров, чтобы добиться того, чтобы Ф. Сыкало не отдали под суд. Но все же он получил строгий выговор за свои действия.
В райкоме ЛКСМУ мы принимали самое активное участие в проведении коллективизации. Проводили политическую, массово-агитационную работу среди молодежи, обеспечивали рост рядов комсомола. Устраивали мы и военизированные походы комсомольцев и молодежи под руководством райвоенкома. Была создана футбольная команда, которая играла неплохо, даже выезжала в другие районы. Активно участвовали и в самодеятельности. Нами даже был создан небольшой духовой оркестр. Мне неоднократно приходилось в составе окружного комсомольского конного отряда участвовать в описи зажиточных хозяйств на предмет их определения, являются ли они «кулацкими» хозяйствами, и выявлять их «реакцию» на вопросы «сплошной коллективизации». Нелегкое это было дело. С отрядом я попал и к своему бывшему хозяину Земляному, у которого работал в батраках. Теперь уже меня хозяин называл не Петькой, а Петром Ефимовичем, хотя мне это было и ни к чему. У него тоже пришлось описывать хозяйство. Даже спустя столько лет неприятно это время вспоминать. На квартире я жил и там же столовался у Радиных. Это была местная мещанская семья. Отношение ко мне было неплохое, но из-за чрезмерного ухаживания за мной хозяйки и ее дочери пришлось переменить квартиру. Я перешел на квартиру к Колисниченкам. Это была сама по себе интересная семья. Старший сын хозяина был заведующим клубом, его жена учительствовала. Оба они обладали артистическим и режиссерским талантом. На них держалась вся работа клуба и вся самодеятельность. Впоследствии эти молодые муж и жена переехали в Изюм и возглавляли окружной театр.
Все шло неплохо, но были и трагические случаи. В одной из стычек с бандой в лесном массиве над рекой Сокол в перестрелке были убиты два наших комсомольца, которых мы похоронили с почестями. Молодые жизни ушли, это нас всех очень огорчало, но борьба есть борьба. Через некоторый промежуток времени при трагических обстоятельствах погиб еще один активист и пострадал другой. Случай произошел при следующих обстоятельствах: нас пять человек поехали в село Нижняя Соленая «проводить коллективизацию». После проведенной дневной работы мы опасались где-либо ночевать и решили остановиться на ночь в сельском совете. Глубокой ночью, когда мы уже спали, почувствовали запах гари. Огонь уже лизал потолок. Мы бросились к входной двери, но она оказалась заперта снаружи. Тогда мы открыли ставни и намеревались выскочить в окна, но увидели, что у окон маячат фигуры с топорами в руках. Мы поняли, что случилось, начали стрелять в окна, и нам показалось, что путь свободен. Но как только два наших товарища прыгнули в окна, один тут же погиб под топорами, а второй остался калекой на всю жизнь. Мы трое спаслись только потому, что на выстрелы подоспели наши товарищи, сбежался народ. Оказалось, что бандиты снаружи завязали дверь проволокой. Хату и соломенную крышу облили керосином и подожгли. Бандиты были пойманы и осуждены.
1929 год. По рекомендации окружкома комсомола меня и Ивана Шеховцова, председателя профсоюза Райрабземлеса, пригласил к себе военком округа и предложил в порядке комсомольской мобилизации поехать на учебу во Владикавказскую горнопулеметную школу. Я освоил работу, привык к комсомольцам, друзьям, к старшим моим товарищам Мырленко и Рябцеву, которые дали мне очень много в вопросах организационно-политической закалки, навыков самостоятельной работы. Но дисциплина есть дисциплина, и дела райкомовские я сдал.