Читать интересную книгу Стражи - Кен Бруен

Я зашел в цветочный магазин и купил шесть красных роз. Никогда в жизни не покупал цветов.

— Вам сделать букет? — спросила продавщица.

— Не знаю.

Она засмеялась, а я сказал:

— А нельзя ли как-нибудь завернуть их так…

— Чтобы никто не видел?

— Ну да.

— Ничего, несите так. Только настоящий мужчина умеет носить цветы.

— Придется поверить вам на слово.

Как я их ни держал, они мозолили всем глаза. И, разумеется, именно в этот день вам встретятся все ваши знакомые. Все как один комики:

          «Ах, как мило!»

          «И не только цветы!»

          «Он сам, как маленький цветок».

Что-нибудь в этом духе.

Я пришел в ресторан рано и сразу же спрятал цветы под стол. Хозяйка ресторана предложила:

— Давайте я поставлю их в воду.

— Не надо… честно.

Когда она спросила, что я буду пить, я ответил:

— Пиво… нет, я хотел сказать, кока-колу.

По моему телу струился пот.

Энн выглядела… великолепно. Другого слова не подберешь. Я почувствовал, как пересохло во рту, как заколотилось сердце. Воскликнул, охваченный вдохновением:

— Энн!

Она крепко обняла меня, затем отстранилась и внимательно посмотрела мне в лицо:

— Очень симпатичная борода.

— Спасибо.

— Ты очень изменился, и дело не только в бороде.

Не зная, как себя вести, я протянул цветы. Да, это произвело фурор!

Мы сели.

Она продолжала смотреть то на цветы, то на меня. Если бы меня спросили, как я себя чувствовал, я бы честно признался, что оробел. Надо же, почти пятьдесят — и вдруг оробел!

— Мне кажется, — сказала она, — что я немножко смущаюсь.

— Я тоже.

— Правда? Мне это приятно, Джек

Подошла официантка, и мы дружно сделали заказ:

          рагу по-китайски

          сладкое и острое.

Затем официантка спросила:

— Что будете пить?

— Мне еще бутылку кока-колы… Энн?

— Мне тоже кока-колы.

Когда она ушла, Энн сказала:

— Поняла, в чем дело. Твои глаза. Они белые.

— Белые?

— Нет, я хотела, сказать… чистые.

— Ладно, я знаю, что ты хотела сказать.

Молчание. Потом она сказала:

— Можно спросить… или лучше не надо?

— Я еще не привык, но валяй спрашивай.

— Трудно?

— Порядком.

Принесли еду, и мы оставили эту тему. Мне нравилось смотреть, как она ест. Она заметила, что я глазею на нее, и спросила:

— Что?

— Мне нравится смотреть, как ты ешь.

— Это хорошо, да?

— Я тоже так думаю.

~ ~ ~

После ресторана мы прошлись по набережной. Она взяла меня под руку. Один из самых любимых моих жестов. В конце набережной мы остановились, и она сказала:

— Сейчас мне нужно сходить на кладбище. Я хожу туда каждый день, а сегодня тем более — день такой замечательный. Я хочу рассказать о нем Саре.

— Я пойду с тобой.

— Правда пойдешь?

— Сочту за честь.

На Доминик-стрит мы поймали такси, и не успели мы усесться, как водитель сказал:

— Вы слышали, что случилось на площади?

— Это такой кошмар! — воскликнула Энн.

Я промолчал. Водитель, естественно, придерживался противоположного мнения.

— Всем осточертели полиция и суды. Люди по горло сыты этим.

Энн не могла промолчать:

— Вы что, одобряете то, что произошло?

— Послушайте, мэм, если бы видели, какие подонки собираются здесь по ночам, вы бы так не говорили.

— Но поджечь человека!

— Но ведь эти же щенки поджигали пьяниц. Даже полицейские в курсе.

— Все равно.

— Знаете, мадам, при всем моем к вам уважении, вы бы иначе заговорили, если бы что-нибудь случилось с вашим ребенком.

* * *

Рецепт воспитания поэта

Столько невроза, сколько может вынести ребенок.

У. X. Оден~ ~ ~

До могилы Сары мы шли молча. Она уже не держала меня под руку.

Мы, ирландцы, жалостливый народ. Я вполне мог бы без этого тогда обойтись.

Могила была в идеальном порядке. Простой деревянный крест с именем Сары. Вокруг лежат:

          медвежата

          лисята

          конфеты

          браслеты.

Все аккуратно разложено.

Энн пояснила:

— Ее друзья. Они все время ей что-нибудь приносят.

На меня это хуже всего подействовало. Я попросил:

— Энн, оставь ей розы.

Ее лицо просветлело.

— Правда, Джек, ты не против? Она обожает розы… обожала. Никак не привыкну к прошедшему времени. Как я могу говорить о ней в прошлом, это же ужасно! — Она осторожно положила розы и села около креста. — Я собираюсь вырезать на камне одно слово: ПОЭТ. И все. Ей так хотелось стать поэтом.

Я не знал толком, как положено себя вести на кладбище. Встать на колени? Тут я понял, что Энн разговаривает с дочерью. Тихие, еле слышные звуки, которые отзывались в самой глубине моей души.

Я попятился. Пошел по дорожке и едва не столкнулся с пожилой парой. Они сказали:

— Дивный день, верно?

Господи. Я все шел, пока не оказался у могилы своего отца. Сказал:

— Пап, я здесь случайно, но разве все мы не попадаем сюда случайно?

Я был явно не в себе. Видел бы меня Саттон! Он силком заставил бы меня выпить. На могиле стоял камень — это было хуже всего. Полный конец, больше никаких надежд. Простой крест лучше, он по крайней мере временный.

Подошла Энн:

— Твой отец?

Я кивнул.

— Ты его любил?

— Господи, очень.

— Какой он был?

— Знаешь, мне никогда не хотелось быть таким, как он, но я не возражал бы, если бы люди относились ко мне так же хорошо, как к нему.

— Где он работал?

— На железной дороге. В те времена это была совсем не плохая работа. Вечером, часов в девять, он надевал свою фуражку и шел выпить пива. Две кружки, не больше. Иногда он вообще никуда не ходил. Проверить, алкоголик ли, легко: можешь ограничиться двумя кружками или нет. Вот я, например, буду терпеть целую неделю, а потом выпью четырнадцать кружек в пятницу.

Она неуверенно улыбнулась.

Говорить пришлось мне.

— Когда я поступил в полицию, он ничего не сказал, только: «Смотри не спейся». Когда меня оттуда вышвырнули, сказал: «То, как тебя уволили, идет тебе больше, чем былые заслуги». Еще раньше, во время учебы в Темплеморе, один инструктор заявил: «Судя по всему Тейлор из тех, у кого яркое будущее позади». Еще тот шутник. Он сейчас советник премьер-министра, так что, можно считать, получил по заслугам. Мой отец обожал читать, всегда разглагольствовал по поводу силы печатного слова. После его смерти меня на улице остановил один мужик и сказал: «Твой отец был настоящий книгочей». Мне надо было выбить эти слова на камне. Ему понравилось бы. — На этом я выдохся. Но в голове вертелась еще пара мыслей, и я добавил: — У меня друг есть, Саттон. Он когда-то носил футболку с надписью:

ЕСЛИ ВЫСОКОМЕРИЕ — БОЖИЙ ДАР,

ОСТЕРЕГАЙСЯ СВЯЩЕННОГО ГОРОДА

Энн не поняла и прямо сказала:

— Не понимаю.

— Ты и его не поймешь. Я и сам, наверное, его не понимаю.

Энн спросила, не хочу ли я зайти к ней домой, посмотреть, как она живет. Я ответил:

— Конечно.

Она жила в Ньюкасл-парк. Прямо рядом с больницей. От морга ведет проезд, он называется Путь к Мессе. Вряд ли я смог бы часто по нему ходить.

Дом оказался современным, светлым, чистым и удобным. Обжитым. Она сказала:

— Заварю чай.

Что и сделала. Она вернулась с подносом, на котором возвышалась куча бутербродов. Старомодных, настоящих, с хрустящим хлебом, толстым куском ветчины, маслом и помидором.

— Выглядит аппетитно, — заметил я.

— Я покупаю хлеб у Гриффина. Всегда свежий.

После второй чашки чая я сказал:

— Энн, мне надо с тобой поговорить.

— Ох, как зловеще звучит.

— Насчет расследования.

— Тебе нужны деньги? У меня есть еще.

— Сядь. Мне не нужны деньги. На меня тут… вроде с неба свалились, так что не волнуйся. Слушай, если я скажу, что человек, виновный в смерти Сары, умер, тебе этого будет достаточно?

— Что ты имеешь в виду? Действительно умер?

— Да.

Она встала:

— Но ведь никто не знает. Я что хочу сказать — все продолжают считать ее самоубийцей. Я не хочу, чтобы ее друзья и люди в школе так думали.

— Ладно.

— Ладно? Что это значит, Джек? Ты можешь доказать правду?

— Не знаю.

Это означало, что придется приняться за Плантера. Если бы она согласилась на мое предложение, я мог бы оставить его в покое.

Я так думаю.

Но Саттон точно не собирался снять его с крючка, так что, видимо, и у меня выбора не было.

* * *

У меня нет никаких моральных принципов, просто я живу с оголенными нервами.