Читать интересную книгу Возвышение Китая наперекор логике стратегии - Эдвард Люттвак

Весьма краткий рассказ только об одной короткой фазе (301–284 гг. до н. э.) из истории «воюющих царств» достаточен, чтобы проиллюстрировать природу войны и мира той эпохи и ее конкретные проявления.

В 300 году до н. э. главный министр царства Ци Меньчжан Чжун (Mèngcháng Jūn) образовал союз с царствами Вэй и Хань. Ослабленное внутренней враждой царство Цин подчинилось коалиции царств Ци, Вэй и Хань, назначив Меньчжан Чжуна своим собственным главным министром. Спустя два года царство Чжао убедило Цин покинуть коалицию, изгнав Меньчжан Чжуна. В тот момент царства Ци, Вэй и Хань атаковали Цин и после многочисленных боев захватили его территорию для царств Хань и Вэй. После этого коалиция Меньчжан Чжуна, образованная вокруг его царства Ци, победила царства Янь и Чжу.

В 294 году до н. э. Меньчжан был низвергнут в результате дворцовой интриги и бежал в царство Вэй. Ци и Цин тогда заключили перемирие, это позволило Ци напасть на царство Сунн, а царству Цин – атаковать сократившуюся коалицию Хань-Вэй. Спустя шесть лет, Ци и Цин планировали совместное нападение на царство Чжао, но правителя Ци убедили, что от этого выиграет только Цин; вместо того, чтобы атаковать Чжао, он начал формировать коалицию против Цин. Опасаясь изоляции, Цин ответило тем, что отдало обратно территорию, которую оно захватило у Вэй и Чжао.

В 286 году до н. э. Ци полностью захватило царство Сун, что вызвало тревогу царств Цин, Чжао, Вэй и Янь, которые быстро сформировали коалицию под руководством бывшего главного министра самого Ци Меньчжана, который вернулся из эмиграции в царстве Вэй. После этого Янь провело неожиданную мощную атаку против Ци, на которое также напали царства Цин, Чжао и Вэй, что привело к потере Ци большей части собственной территории.

После этого Чжао и Цин начали продолжительную войну друг против друга, что позволило Ци восстановить силы. Тем самым, эти войны шли и шли, так же, как и в Италии эпохи Возрождения.

Можно предположить, что склонность китайских официальных лиц постоянно цитировать постулаты стратегии времен «воюющих царств» в качестве уроков государственной мудрости, дипломатической хитрости и искусства войны – не более чем простое позерство, не имеющее никакого реального значения для поведения сегодняшних китайских лидеров и чиновников. Возможно, то же самое относится к восхищению наиболее успешными деятелями эпохи «воюющих царств» как мастерами государственного управления, интриги и войны, и к священному преклонению перед «Искусством войны» Сун Цзы.

Развивая это предположение, можно сказать, что и эпоха Возрождения не играет никакой роли в политической практике современной Италии, хотя ее характеризует такая же быстрая смена союзов и коалиций, превращение правящих партий в оппозиционные, а иногда наоборот (это весьма точно передают словом transformismo; английского эквивалента пока не придумали). Но в обоих случаях это предположение опровергается большим количеством эмпирических доказательств.

Первым заметным пережитком менталитета времен «воюющих царств» и «Искусства войны» (или скорее привычки применять нормы внутреннего конфликта к конфликту международному), является неограниченный прагматизм в межгосударственных отношениях. Ци, Цин, Чжао, Вэй и Янь могли быть сегодня союзниками, завтра – врагами, а затем, возможно, опять – союзниками просто потому, что тогда это было более выгодно. Китайская внешняя политика, очевидно, исходит из того, что иностранные государства могут быть такими же прагматичными и оппортунистическими в своих отношениях с Китаем.

Однако международные отношения вовсе не то же самое, что отношения в рамках одной и той же культурной общности. Так как вместо общей культурно-национальной специфики здесь имеют место национальные чувства, то любая конфронтация между государствами за пределами мелких технических вопросов может в том или ином случае вызвать всплеск эмоций, страха, вражды или недоверия и повлиять на весь комплекс отношений с данным государством. Но уже упоминавшийся выше визит премьера КНР Вэнь Цзибао в Индию 15–17 декабря 2010 года, тем не менее, видимо, исходил из предпосылки, что Индия просто отставит в сторону острый спор по вопросам статуса Кашмира и Аруначал Прадеша (который сами же китайцы и оживили в одностороннем порядке) для того, чтобы прагматично использовать возможности для бизнеса в Китае. Для этой цели, как уже упоминалось, Вэнь Цзибао сопровождало примерно 400 бизнесменов. Но индийцы не достаточно прагматичны, чтобы вести себя как Ци, Цин или Чжао, поэтому визит прошел в холодной атмосфере, не достиг никаких результатов и уж конечно не способствовал устроению отношений доброй воли между двумя странами, хотя его рассматривали именно как визит доброй воли.

То же самое злоупотребление нормами других стран регулярно проявляется в конфликтах. Например, показательный инцидент 7 сентября 2010 года вблизи островов Сенкаку (Дяоюй для китайцев), за которым последовали пламенные заявления МИД КНР, спровоцировавшие анти-японские выступления китайского населения, аресты некоторых японских бизнесменов, и фактическое эмбарго на поставку редкоземельных металлов в Японию51. Сразу после этого заявления китайского МИД была подчеркнута важность японо-китайских экономических отношений, население было призвано к прекращению антияпонских демонстраций, а японцы – к продолжению инвестирования Китая. Японцы, разумеется, воспринимали этот конфликт совершенно по-другому: он привел к принципиальной переоценке всех отношений между Японией и Китаем и резкой смене тенденции последнего времени, которая, казалось, свидетельствовала о сближении с Пекином и удалении от Вашингтона. Только катастрофа 11 марта 2011 года отвлекла внимание японцев от «китайской проблемы» и лишь для того, чтоб усилить укрепление отношений с Соединенными Штатами. То, что возможно терпеть в рамках одной культуры, так сказать внутри семьи, способно быстро вызвать длительную вражду при условии, что сталкиваются разные культуры.

Второй пример неправильно применяемых внутрикультурных постулатов из «Искусства войны», искажающих китайское поведение, потенциально является еще более опасным. Речь идет о склонности китайских официальных лиц верить в то, что длительные неразрешенные споры с другими государствами могут быть решены путем искусственного провоцирования кризисов, вызывающих начало переговоров, которые, по их мнению, должны привести к урегулированию спора.

Типичным примером такого поведения является территориальный спор вокруг Аруначал Прадеша и «Южного Тибета»/Саньяна. В мае 2007 года, спустя лишь год после того как Индия и Китай достигли соглашения о повестке дня двусторонних переговоров, Китай неожиданно отказал в визе Ганешу Койю, гражданину Индии и высшему чиновнику Индийской административной службы (Indian Administrative Service, IAS), родившемуся в штате Аруначал Прадеш, заявив, что так как его место рождения «Южный Тибет» – часть Китая, то ему не нужна виза для посещения своей собственной страны52.

Тот, кому отказали в визе, был одним из 107 молодых чиновников IAS, которые должны были посетить Китай с целью повышения квалификации. Эта поездка демонстрировала усилия Индии по выполнению индийско-китайского рамочного соглашения о разрешении всех спорных вопросов между двумя странами путем переговоров. Случай с визой не был недоразумением. И сотрудник китайского консульства действовал не по собственному усмотрению, а по указанию из Пекина. Ясно, что этот инцидент был попыткой спровоцировать кризис, чтобы затем решить его путем переговоров. Но индийское правительство не согласилось вступать в такие переговоры. Вместо этого оно отозвало все 107 визовых заявок и отменило всю поездку, а также на несколько дюймов приблизилось к США.

Не добившись ничего, китайцы сменили тактику и шесть месяцев спустя в декабре 2007 года чиновники консульской службы выдали визу профессору Марпе Сора (Marpe Sora), тоже родившемуся в Аруначал Прадеш53. Однако, к тому времени возмущенное и оскорбленное индийское общественное мнение воздвигло оппозицию дружественным отношениям с Китаем в целом.

Жаль, что китайцам в этом вопросе не дал хорошего совета их наиболее верный друг. Книга Генри Киссинджера «О Китае» начинается с изложения решения Мао Цзедуна найти выход из дипломатического тупика по пограничному спору с Индией в октябре 1962 года:

Мао решил вырваться из тупика. Он использовал для этого древнюю китайскую традицию… Китай и Индия, сказал Мао своим военачальникам, когда-то воевали «одну с половиной войну». Пекин может извлечь оперативные уроки из обеих войн. Первая война произошла 1300 лет тому назад… После китайской интервенции обе страны наслаждались двумя столетиями расцвета религиозных и экономических взаимоотношений. Урок из этой древней войны, согласно Мао, состоял в том, что Китай и Индия не обречены на вечную вражду. Они снова могли бы наслаждаться длительным периодом мира, но для этого Китаю придется применить силу, чтобы «подтолкнуть» Индию к столу переговоров.