краской ложатся на уходящее в море солнце». Он, это не я, он, это ее идеал, поэтому я не знаю, как выглядит его лицо. На всех моих набросках в голове видно лишь его спину, под ее балконом… Укрывающий ее зонтом в дождь… Сидящий на обрыве и смотрящий на облака, видя в них ее образ…
Порою, углубляясь в свои мысли, я засыпаю сном наяву, проснулся я, когда мы уже бежали от него. По выкрикам Эфы, он хочет меня убить. Я оглядываюсь назад с намерением увидеть того, кого она так напугалась и одновременно маневрирую, толкая прохожих. Смотря назад, я вижу, как он врезается в людей и падает сам, машет нам руками и что-то кричит. На нем очки с толстыми линзами, которые увеличивают его бешеные глаза, и его лицо мне кажется знакомым.
– Смотри под ноги! – дергает меня за руку Эфа.
Я не отстаю, но Эфа по-прежнему держит меня, боясь потерять. Дорога назад всегда кажется ближе. В ворота я пролез гораздо быстрее и увереннее, чем в первый раз. Гнавшийся за нами врезался в них, не сбавляя скорости, высунул руки сквозь стальные прутья и кричал мне в след:
– Стой! Я пришел за тобой! Ты должен вернуться!
Он напомнил мне о том, что я перестал мечтать о прошлом.
Острая боль в боку заставила меня остановиться, когда я миновал три квартала.
– Так, все, стоп! – торможу я Эфу, ладонями упираюсь в согнутые колени и хапаю воздух, как оголодавший, – кто это был?!
– Какой-то сумасшедший и только, – плохая актриса. – Где ты живешь?
– Обычный псих, да?! Зачем он гнался за нами?
– Я же говорю, это сумасшедший, нам в какую сторону? В ту? Или в ту? – она улыбается.
– Он сказал, что я должен вернуться, он знает, кто я!
– А ты не знаешь, кто ты? Так, смотри на меня! – она положила свои руки мне на плечи. – Сейчас ты должен вернуться в свой дом, я провожу тебя, хорошо?
Мы шли другим путем, не припомню, что говорил ей, где мой дом. Если ни о чем не вспоминать, складывается впечатление, что мы не заходили в «Город Снов», декорации меняются, настроение актеров остается прежним. Порой мне кажется, Эфа видит меня насквозь, но тщательно скрывает это. Где-то в зарослях души всплывает чувство, что все это наиграно: она знала, что я буду в предсмертном состоянии, ждала на мосту, нарочно повела в то место, где бегал этот сумасшедший… Такая нелепость…
– Может, стоит по-другому относиться к происходящему? – сказала она после того, как я пожаловался, что потерял память, а затем растерял мечты на пути к независимости. – Ты думаешь, что ничего уже не будет, потому что все пошло не по твоему замыслу, ты уверен, что это был верный план? Может быть, именно сейчас прорастает семя дерева с желанным плодом? У меня была подруга, – продолжает она. – У нее была безумная любовь к своему парню. В бессонные ночи, глядя на мерцанье звезд, она видела их свадьбу, их детей, долгую счастливую жизнь. Ее лучшая подруга, с проблеском зависти в глазах, слушала ее рассказы о нем, каждый раз дергая ее за рукав, с детскими эмоциями прося познакомить их. В момент знакомства между ним и ее подругой блеснула жгучая искра, зажегшая их чувства друг к другу. Их последующие встречи тщательно скрывались, но рано или поздно нужно было признаться, что он теперь с той, с кем она его познакомила. Мечты моей подруги разлетелись карточным домиком, одним его звонком. Она больше не выходила из дома, мир стал пасмурным и безжизненным, сердце, предназначенное ему, съедала жадная депрессия. Вернуть его обратно, обратить на себя внимание – других мыслей больше не было. Попытки были тщетны. Истощенная неудачами, в ее голове родилась последняя мысль: покончить с собой. Ее глаза снова горели, с улыбкой она представляла, как он придет провожать ее в последний путь, он подарит ей цветы, будет держать за руку и, как прежде, говорить красивые слова. И вот она в гробу, с огромными пробоинами на запястьях, тщательно скрывающимися под рукавами красивого голубого платья, в волосах заплетен венок из белых ромашек, ждет его… Он пришел, держа ее подругу за талию, молча постоял в стороне минут пять ради приличия и ушел. Уходя, с ухмылкой на лице, он сказал одно лишь слово – «дурочка». Она мечтала быть светлым воспоминанием в его жизни, девушкой, отдавшей жизнь за любовь, но навсегда останется просто «дурочкой», грубым словом на его устах. Ни все сбывается так, как планирует наш разум.
Мы подошли к театру, когда солнце уже зашло. Из-за объема информации и эмоций за день я позабыл узнать у Эфы, повторится ли наша встреча. Перед уходом она сказала мне: в минуты сомнений послушай голос своей души, у нее нет ответов «наверно» или «может быть».
Зайдя в театр, я снова вышел проводить ее взглядом. Она уходила медленно, шаг за шагом укрываясь под вуалью радушной ночи. Еще минута, и от ее образа остался лишь стук каблуков. О чем она размышляет в этот момент? Сейчас мне бы пригодилось умение читать чужые мысли.
– Сомерсет! – вспомнил я, он наверняка поджидает меня с сердитым взглядом и обвинительной речью. Захлопнув дверь, я побежал по прежнему маршруту, в темноте спотыкаясь об разбросанные стройматериалы. Добравшись до нашей каморки, я вздохнул с облегчением. Сомерсета не было, по расположению вещей было ясно, что он еще не приходил, а значит, не знает о моем отсутствии. Я оперативно переоделся, завязал на себе фартук и испачкал его краской. Несколько чистых листов я смял и раскидал по комнате, еще один натянул на стойку и быстро сделал несколько несвязанных набросков.
– Я же просил тебя не выходить, – голос Сомерсета внезапно раздался за моей спиной.
Некоторые, напугавшись, неосознанно вскакивают или резким рывком отпрыгивают в сторону, я же встаю в ступор, уподобляясь гранитной статуе.
– Я… Я не выходил, – заикаясь, говорю, не оборачиваясь.
– В комнате пахнет женскими духами, – сказал он, с наслаждением сделав вдох.
– Я форточку открывал, навеяло, – неуверенно ляпнул первое, что пришло в голову.
– Заканчивай свои раскраски, есть дело, – он махнул мне рукой, призывая выйти на кухню.
На кухне стояли два больших пакета.
– Что за дело? – спрашиваю.
– 45 миллионов! – говорит он, поправляя маску с трещинной на левой стороне, подобной шраму.
– Что? – мои брови опускаются вниз, это язык мимики.
– Ты когда-нибудь задумывался о числе убитых в утробе?
– Я…
– 45 миллионов ежегодно, 125 тысяч каждый день, – перебивает он меня. – Ты удивлен?
– Цифры