их людям, так ты гораздо быстрей накопишь на свою мечту.
– Откуда вы все знаете? – в недоумении спрашиваю я.
– Марк скупал твои шедевры, которые ты делал в клинике, врачи отдавали их за гроши, но Марк знает свое дело и перепродавал их втридорога, за свой талант он получил даже прозвище Внушитель! Кстати, Марк?
– Ах, да! – Внушитель взбодрился и полез во внутренний карман своего пиджака. – Держи! – торжественно произнес он, протянув мне белый конверт, на котором было написано «Художник».
– Что это? – поинтересовался я, разглядывая конверт.
– Твои картины, – отвечает Сомерсет.
Я открыл конверт. В нем лежала толстая пачка денег.
– Все, до копеечки! – говорит довольный Марк. – Не считая того, что я уже купил на них краску и бумагу тебе на первое время.
– Холсты, – поправил его Сомерсет.
– Спасибо, – неуверено благодарю я.
Может быть, именно поэтому Человек в маске пришел за мной в клинику? Он заранее положил ботинки и фонарики в канализацию, потом что-нибудь натворил, и его положили в больницу. Точно! Он преднамеренно туда попал, а я нужен, чтоб заработать деньги для него!
– Послушай, Сомерсет, – я решил поставить вопрос ребром. – А ты часто жалеешь, что променял деньги и славу на мелочь, которую тебе бросают ради приличия, когда ты играешь на скрипке?
– Еще ни разу не жалел, – не раздумывая, отвечает он и тут же ставит меня в тупик.
– Как это ни разу?
– Я расскажу тебе одну историю, – говорит он. – Как-то, прогуливаясь по парку, я увидел старика. Он был весь в крови, одежда на нем была порвана, и утомленный горестью старик лил горькие слезы. Раньше я видел его десятки раз, он рисовал высокопрофессиональные портреты за, как говорится, сколько не жалко. Его избили для забавы, но плакал живописец, потому что сломали его единственную кисточку, которую он оценивал дороже собственной жизни. Прохожие шли мимо, один за другим, обходя стороной окровавленного рыдающего старика, пока одна черноволосая девушка не подошла к нему и не спросила, что случилось. Он рассказал ей про кисточку, дрожащими руками пытаясь склеить ее найденной на земле жвачкой. Тогда девушка тут же убежала, сказав ему, чтоб никуда не уходил, а вернувшись, подарила ему набор новых, качественных кисточек. Увидев лицо этого художника, я понял, что никогда раньше не видел истинно подлинных проявлений чувств радости до этого момента. Так вот, мой друг, я, как тот старик: лучше останусь в одиночестве и бедности, чем потеряю свою индивидуальность!
Если его история правдива, то это рушит всю мою теорию о цели похищения меня с клиники.
– Приехали, – говорит утомленный дорогой Марк и ставит точку в нашей беседе с Сомерсетом.
– Это наш дом? – спросил я, выходя с машины.
Перед нами было трехэтажное здание.
– Это маскировка вашего дома, – отвечает Марк.
С виду здание походило на театр или музей. Мы подошли к большим тяжеловесным дверям, Марк достал длинный ключ и отворил им замок. Мы вошли внутрь. Да, я не ошибся, это старый театр, находящийся на ремонте.
– Тут тебе и сцена! – говорит Внушитель.
Сцена была полностью разобрана, доски лежали в одной большой куче.
– …И три этажа зрительских мест! – продолжает Марк.
Потолок весь выцвел, но, видимо, рабочие уже трудятся и половину побелили. Некоторые сидения вынесли, остальные просто накрыли целлофаном. Огромные колонны потрескались и облупились местами. В воздухе парил запах вязкой краски, свежей древесины и покрасочных лаков.
– В общем, все прелести театра! Но нам дальше! – эхо Марка носилось, как неупокоенный дух по всему залу.
Мы прошли весь зал, потом сцену, за сценой был длинный коридор, в конце которого маленькая комнатка. Зайдя в нее, Марк открыл дверь, находящююся в центре пола.
– Спускайтесь вниз! – сказал он.
Под полом был двухкомнатный подвал с низким потолком. Зарешеченные окна располагались на самом верху, увидеть в них можно было только ноги прохожих. Под окнами стояли две кровати, слева от них – шкаф, стол, плита и холодильник.
– Тут что-то вроде спальни и кухни одновременно, – демонстрирует мне Марк. – Идем дальше! А вот тут – твоя творческая лаборатория! Холсты, – он аккуратно хлопнул по пачке холстов, – кисточки, краски, уголь, масло, вода, – перечислял он инвентарь, перекладывая его с места на место, – тряпки, подставка, в общем, все необходимое! Ну как? Нравится? Кстати, там наверху есть душ!
Когда я услышал, что мы едем в дом, я представлял себе именно дом. Конечно, это лучше, во много раз лучше того сарая, где мы ночевали, но все же это запыленный подвал театра, а не дом.
– Да… – говорю я, прижав нижнюю губу к подбородку, и качаю головой, делая вид, что квартирка достойная. – А это все принадлежит тебе, Марк?
– Нет, я уговорил главных сделать тут ремонт, в ярких красках описав, каким я вижу обновленный театр. Выгодное предложение с минимальной платой, и я – контролирующий процесса работы плотников и маляров. Сегодня воскресенье, никого нет, но в будни тут шумно, рабочие в курсе, что вы здесь. Через некоторое время я устрою вас охранниками этого театра, а пока лишний раз не высовывайся.
– Вообще не высовывайся, – уточняет Сомерсет.
– Ах да! – продолжает Марк. – Вот тебе работа на сегодня, – он засунул руку в тот же внутренний карман и достал фото, – нарисуешь ее на берегу моря, дамочка любит отпуска в жарких местах, но ограничена во времени, – он дает фото мне. – В общем, поставишь ее на желтый песок под палящее солнце, сзади море, чайки, яхта, все как полагается.
Я смотрю на фото, на нем женщина в шубе.
– Ее что, в шубе на пляж поселить?
– Нет, шубу снимешь, наденешь купальник синего цвета. И внимательней с талией, уберешь ей лишних сантиметров 20, она будет только за! У тебя есть неделя, работай, а у нас с Сомом есть еще нерешенные дела.
– Вы что, уходите? – спрашиваю я, кидая фото на стол.
– Да, – говорит Сомерсет. – Никуда не выходи, только в душ и обратно, чистая одежда в шкафу, я вернусь ближе к ночи.
– Всего хорошего! – прощается со мной Марк, пожимая мне руку. – Я приду за портретом через неделю.
– Будет сделано! – говорю я, улыбаясь.
– Никуда не выходи, – повторил Сомерсет, и они направились к выходу.
– Что-то вы долго были! – невольно говорит Марк Сомерсету, отдаляющимся от меня голосом.
– Дождь пошел только на третий день, – отвечает ему тот. – Наш прогнозист погоды снова ошибся в своих расчетах, – это последние слова, которые я услышал, перед тем как захлопнулась дверь.
Нет ничего лучше, чем принимать душ, когда вчера ты бороздил по просторам канализации, а потом всю ночь спал в пропитанной