заулыбались и деревенские. Один шофер сказал:
— Будь на здоровье... Хэменлинна... Хэменлинна...
— На здоровье... хе-хе...
— Пентикюля... Пентикюля... дорога много ворота? Вперед многи вороты?
— Он спрашивает, много ли ворот впереди. Ньет ворота, ньет ворота. Большая дорога, нет ворот. Ньет му-у, му-у.
— Му-у... му-у...
Шофер приставил кисти рук к голове, изображая рога, и, посмеиваясь, замычал. Кто-то из мальчишек похрабрее сделал то же самое. И уже люди, осмелев, подошли к автомобилям совсем близко. Тогда другой водитель вдруг нажал на гудок, поглядев с опаской в сторону Кетунмяки . Люди испугались, но потом стали делать знаки, чтобы шофер еще погудел. Рожок прогудел снова, и мальчишки повторяли, подражая:
— По-оп, по-оп.
— По-оп, по-оп. Автомобиль. Автомобиль.
— Аутомапиили, аутомапиили, по-оп, по-оп...
Зрители вокруг машин успели смениться уже несколько раз. Только маленькие мальчишки по-прежнему оставались на местах, не уходили. Лаури Кивиоя работал далеко на покосе, но его жена рассказала ему о машинах, когда принесла завтрак. Тотчас же Лаури бросил и работу и завтрак. Он мчался на своем велосипеде, обливаясь потом и задыхаясь. Едва соскочив с велосипеда, он тут же положил его у обочины, скинул на землю свои рабочие рукавицы и подошел к автомобилям.
— Это Песу, черт побери?.. Привет!
— Будь на здоровье...
— Это Песу? Ну да. Я сразу догадался.
Лаури ходил вокруг машин, и водители наблюдали за ним с усмешкой и немного настороженно, потому что Лаури все хватался за ручку и заглядывал внутрь.
— Я узнал по рычагу... черт возьми, ребята, когда вот эту штуковину нажать, километровые столбы так и замелькают. Ну-ка, постой-ка, я погляжу... есть... вот тут сбоку есть...
Он открыл дверцу и сел на место шофера. И прежде чем тот успел остановить его, Лаури нажал гудок.
— Нет, нет, нельзя... Полковник, полковник...
Шофер оттолкнул руку Лаури, показывая в сторону Кетунмяки и качая головой.
— Полковник... а что, если поехать?.. Прокати немножко...
Наконец шофер сумел внушить Лаури, что нельзя ничего в машине трогать, но зато он разрешил ему сидеть спокойно на сиденье. Лаури так и сидел до конца дня, гордо откинувшись на спинку сиденья и даже пересаживался из машины в машину. Шоферы быстро с ним подружились и. смеясь, пробовали объясняться на каком-то смешанном языке, которого ни та, ни другая сторона толком не понимала.
Офицеры вернулись, и Лаури пришлось выйти из машины. Народ немного расступился. Среди офицеров выделялся один толстый и усатый, к которому остальные относились с особым почтением. Он взглянул на деревенских зевак, и в глазах заблестела шутливая улыбка. Прищелкнув пальцами, он указал на малышей, стоявших ближе всех:
— Маленький постреленок... молокосос... бесштанный...
Никто из окружающих не осмелился смеяться, и усатый офицер больше не шутил. Лицо его снова приняло сосредоточенно задумчивое выражение.
Офицеры, однако, не сели в машины, а пошли в дом к барону. Вскоре разнеслась весть, что для них там устроен обед. Слуги кружились как угорелые весь день: резали и ощипывали петушков, бежали в огород выбирать свежие овощи. После обеда офицеры сели в машины и поехали дальше. Лаури гнался за ними на своем велосипеде, не отставая от медленно ехавших машин. Под вечер они вернулись и на этот раз уже ехали быстро, но Лаури мчался изо всех сил за ними следом. А люди все еще стояли на горе у имения барона, и толстый офицер помахал им рукой. Лаури, нажимая из последних сил на педали, задыхаясь в густом облаке пыли, ехал позади второй машины. И ноги у него то и дело срывались, потому что вместо одной педали был только железный штырь. Проезжая мимо людей, Лаури, задыхаясь, прокричал:
— Я не отстану до горы Таммикаллио... а там слезу... и хватит...
И добавил, как бы оправдываясь:
— ...там крутой подъем...
Офицеры в машинах оглянулись и, смеясь, помахали Лаури руками.
На другой день ребятишки бегали по деревне с обручами в руках, изображая рокот моторов, и гудели во все горло «по-оп, по-оп!».
А взрослые говорили:
— Большие работы будут. Русские собираются рыть вон на тех холмах котлованы, строить военные укрепления.
III
Однако работы начались не сразу. Много раз приезжали нее новые и новые группы офицеров, ходили по горам с картами да с биноклями. Когда прошел слух, что земляные работы начнутся не раньше будущей весны, многие в поисках заработка двинулись в соседние приходы, где уже развернулось строительство укреплений. Отправились и братья Лаурила и Оскари Кививуори. Ребята Коскела тоже пошли бы, но Алма не пустила их, хотя, с заработками сейчас было плохо, потому что лесозаготовки почти всюду были приостановлены. Алекси уже собрался было наняться поденным батраком в пасторат, но Аксели запретил ему. Во-первых, потому, что там мало заработаешь, а главное — Аксели считал, что для всей семьи лучше поменьше связываться с пасторатом.
— Уж довольно того, что я у них в рабстве. Чем больше наших будет работать на них, тем сильнее их власть над нами,— сказал он.
Ребята оставались при доме. Иной раз удавалось подработать на стороне — день там, день тут,— а в основном помогали Аксели. Весной у Элины родился второй ребенок. Опять мальчик. Его назвали Ээро. Крестным был Халме, который как раз в это время освободился из тюрьмы. О своем заключении Халме говорил мало. На расспросы отвечал общими фразами:
— Все так, как и следовало предполагать. Да ну, что сам говорить о каких-то нескольких месяцах. Мои предшественники в истории человеческого духа, перед которыми и почтительно склоняю голову, шли на виселицы и на костры.
Вскоре разрешилось и то тревожное ожидание какого-то решения торппарской судьбы, которое словно тихо тлеющие угли жгло душу все эти годы. Парламент все не собирали, а закон о правах торппарей утрачивал свою силу к концу года. И тогда вышел царский указ, продлевающий действие закона еще на пять лет. В связи с этим Аксели впервые в жизни произнес публичную речь. Обязательно нужно было сказать по этому поводу хоть несколько слов на собрании товарищества, но подготовить речь оказалось очень трудно. Несколько дней он все думал, но выходило что-то не то. Что закон пока оставлен и силе, люди и так уже знали, но надо же обсудить это на товариществе. Аксели прочел текст указа, а потом, откашлявшись, сказал:
— Таким образом, торппари получили перемирие еще на пять лет. Господа пока что утерлись. Потихоньку травить нас через суды они, конечно, могут. Но по крайне