и махали оставшимся, Кара-Таму.
— Ну что, выполним указания Оксаны, перекусим курой? — предложил Виктор.
— Что-то не хочется.
Но увидев расстроенное лицо друга, Сергей подсел к столику.
Виктор ел молча. Знал, что сейчас надо помолчать. И все это чертово письмо…
Потом он полез на полку, прихватив с собой книгу, только надолго ли его хватит для чтения? Виктор есть Виктор.
Сергей вышел в коридор. На минуту показалось, что вот сейчас откроется дверь соседнего купе и вымахнут оттуда широкие плечи Углова. Отправляя их в отпуск, комэск велел кланяться мамам, знал, что у обоих нет отцов. Намекнул о желательном пополнении населения Кара-Тама.
Письмо…
Накануне отпуска Виктор подошел к Сергею:
— Ты знаешь, у нас детская музыкальная школа открывается, Наташа спрашивает, не будет ли там вакантного места для педагога. Для нее, значит.
— Откуда ты знаешь? — круто повернулся к нему Сергей.
— Из ее письма.
— А Наташа откуда узнала про школу?
— Ну, откуда, — стушевался Виктор. — В общем, так сказать, я ей об этом написал.
— Где письмо?
Виктор совсем растерялся.
— Так ты узнаешь? Про место в школе. Или мне сходить?
Видя, что Сергей ждет, сказал резко:
— Письмо мне. Она просила не показывать. Скажу лишь, что у нее неприятности. Личные. Нет, нет, жива-здорова. О тебе в письме самое хорошее и доброе. Вот и все. Приедешь в отпуск, сам поговоришь с ней, а поговорить вам надо, — развернулся он и как-то нескладнее обычного зашагал прочь. Больше они о письме не говорили.
Сергей в тот же вечер сбегал в школу. Было поздно, но он узнал адрес директрисы, отыскал ее дом, извинился. Да, педагог очень нужен.
Тут же побежал на почту и дал телеграмму: «Педагог очень, очень, очень нужен». Подпись — своя и Витькина. Подумав, добавил: «Директор школы». И еще о том, что едет в отпуск.
«Что за неприятности у Наташи? Может, что-либо с ее отцом?» Вернувшись домой, взял в руки кисть. Полез было в чемодан за фотографией, но — вот она, Наталья. Перед глазами. Нарисовал ее спокойно шагающей между двумя взметнувшимися к небу смерчами. Только платье, только длинные распущенные волосы — вслед за ветром. Третий смерч, смиренно согнувшись, словно опускается к ее ногам…
Это он и везет с собой. «Только бы ей понравилось!» — загадал.
Поезд мчался сквозь пески. Какие же они величественные, спокойные, вечные. Не от них ли спокойствие, сила, широта и доброта людей, поселившихся здесь, не обменяющих этот суровый, жаркий край ни на какие приморья. Сергей сам по себе чувствовал, что он повзрослел, стал крепче здесь, как ни за какой другой год. Вот и Витька — ну хотя бы такая деталька — куда подевалась его страсть к детективам. Показал как-то «Войну и мир»: «В школе бы надо было, да обошелся шпаргалками. Вот книга!»
Суровый край, ничего не скажешь. Но здесь не только небо высокое, но и помыслы твои. Это уж точно. Как говорит майор Углов, только так.
* * *
Родной город встретил их дождем и холодом.
— Вот тебе и искупались, — вздохнул Виктор. — Но остальное — в силе. Значит, через три дня ты у меня.
— Если утерплю, — перебил его Сергей.
— Да приходи хоть сегодня, мама обрадуется. Ну а дальше — в нашу школу, в театр с мамами, ну и Наташу, конечно, возьми. Привет ей от меня. Завтра к ней? — спросил, хитренько прищурив глаза. Знает ведь, что сегодня же. — Зря ты ей телеграмму не дал, встретила бы.
— Ладно. Так интереснее. Пока.
…Мама ела дыню, а сама все смотрела, смотрела на него, на Сергея.
— Хоть вкусная?
— Очень вкусная, сынок. Ты тоже ешь.
— Да их там у нас! Такие огромные! Вот соберешься, приедешь… Мама, я сейчас должен идти. Ненадолго.
— К Наташе? Иди, я давно ее не видела. Привет ей от меня. Отцу — тоже. Ты в кителе иди, в военном, — забеспокоилась она, перехватив его взгляд на шкаф, где висел старый костюм. — Может, зонтик возьмешь?
Ноги сами несли Сергея. Вскочил в трамвай, хотя ехать только одну остановку.
Вот и Наташин дом. Нажал на кнопку звонка — все тот же звук. Как музыка.
— Кто там? — дверь отворилась и на пороге отец Наташи. Мешки под глазами, здорово сгорбился за этот год.
— Здравствуйте, Николай Николаевич.
— Сережа? — В глазах удивление и радость. — Вот уж порадовал меня, мальчик.
Так и осталось с ним это — «мальчик», еще с Сережкиных школьных лет… А из-за его плеча — подошедший лысоватый мужчина в майке, склонив голову, всматривается в Сергея.
— А, летчик! — прогудел он. — Проходите, проходите, давний знакомый. Пропустите же его, Николай Николаевич, и чайку бы нам. В такую-то погоду…
Сергей вошел, замешкался, снимая ботинки с налипшей глиной.
— Можете не снимать. Женщина есть в доме, — гудел мужчина каким-то однотонным голосом, не повышая и не понижая его. — Ну, еще раз познакомимся, — протянул он руку. — Володя, муж Натальи. А вас, молодой человек, представьте себе, хорошо знаю. Нет, больше не встречались, но Наталья прожужжала уши.
«Внимание, — приказал себе Сергей. — Спокойствие».
— Где же Наташа? — спокойно спросил он. Отметил, что лысоватому Володе где-то не меньше сорока лет.
— Должна подойти. У подруги, — заторопился Николай Николаевич. — Вы уж, Владимир Аристархович, простите, мы с Сережей ко мне в комнату. Пока чай не поспеет.
— Что же так, Николай Николаевич? — спросил Сергей, когда тот, пропустив его, закрыл за собой дверь комнаты. Тихо сказал. И больше ничего. Но Николай Николаевич ахнул:
— Разве она вам не писала? Мне сказала, что написала обо всем. Мальчик ты мой, хороший, Сережа. Но, — Николай Николаевич расправился, — будь мужчиной. Не таким вот, — кивнул он на дверь. — Мы еще споем!
Бодрячества хватило ему ненадолго. Снова рано поседевшая голова ушла в плечи. Сергей знал: крепко прибаливает Николай Николаевич. С тех давних пор, как вместе с женой попал в автокатастрофу. Он-то выкарабкался, хоть и переломанный, а жена…
— Плохо у них, Сережа, — пододвинув ему стул, сам сел напротив. — Плохо. Полгода назад сошлись и вот расходятся. Этот, — Николай Николаевич снова кивнул на дверь, — мне жалится, что Наташа плоха, что уехать ей надобно. А ему, мол, в его годы да с его положением в городе куда двигаться? Нам, — говорит, — двум бобылям, чего бы не ужиться. Но куда я и как без Наташи? А потом ей всю ночь долдонит: «Не уживемся с твоим отцом, мешает счастью и самостоятельности». Это я мешаю! Носа из своей комнаты не показываю. Грешно подслушивать, но ведь гудит-гудит всю ночь. Не захочешь — услышишь.
Дверь распахнулась без стука.
— Что же вы, любезный Николай Николаевич! Чайник аж подпрыгивает. Извольте