Читать интересную книгу О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

законтривал, товарищ лейтенант! — Серенко стоял побледневший, сгорбившийся от вновь переживаемого. — Мне начальник группы сказал: установите аккумулятор на самолет. Я подошел к машине, а он уже стоит в гнезде, мне осталось только зажимы контровкой закрепить. А надо было само закрепление проверить. Хорошо, что наш техник проверил.

— Так ведь дело прошлое. Хорошим уроком тот случай послужил и выводы вы сделали правильные.

— Оно все так. Но, понимаете, выполняю я сейчас какую-нибудь работу, проверят меня, все хорошо, а самому нет покоя, хочется вновь и вновь самого себя перепроверить.

Все понятно. Еще как Сергею понятно! Дважды в училище перешагнул через это. Да и перешагнул ли? Ведь ноет под ложечкой всякий раз перед вылетом: «Все ли в порядке с фонарем?»

— Было у меня такое. И есть, Валентин, — тихо сказал солдату. Так это было…

Полет курсанта выпускного курса Касатова проходил строго по заданию. Вот и расчетное время.

— 944-й, первый поворотный. Высота… — доложил Касатов и с креном вывел машину на новый курс.

Первая минута после поворотного. И вдруг сильный воздушный поток хлестнул его по лицу, резанул по глазам. Острая боль в ушах, перехватило дыхание.

— Я — 944-й. Разрушилось остекление фонаря. Действую по инструкции.

На земле понимали, в какую сложную ситуацию попал курсант. Перепад давления, низкая температура, встречный поток… Случилось редкостное в летной практике, но коль случилось, значит, потребовало от него, Касатова, самообладания, хладнокровия.

Сверхзвуковой стремительно несся к земле.

— 944-й, высота… действую по инструкции, — потом Сергею сказали, что голос его был спокоен.

Встречный скоростной поток сковывал каждое движение. Затруднена ориентировка. Но все-таки Касатов посадил машину, не оставил ее.

— От того случая, Валентин, у меня именные часы и… долго ломаемое чувство неуверенности. Понимаешь, вроде бы «ура» мне, а чувство такое: это случай, что так хорошо получилось с посадкой. Хотя твердо ведь знаю: действовал по инструкции, так и должно было получиться. Знаете, Валентин, какой самый трудный барьер встречает летчик в полете? Не угадали. Психологический. Это когда нужно самого себя преодолеть, в себя поверить.

Валентин, слушая внимательно, жадно, даже подался вперед.

— Как преодолеть?

— Не избегайте работы на боевой машине. У вас такие знания, опыт, с ними можно выполнить самые сложные операции. И второй совет. Уделите больше внимания работе с молодыми механиками. Через их действия под вашим контролем вы и себя проверите. Понятно?

— Спасибочко вам, товарищ лейтенант.

— С Украины?

— А як же! Так точно, товарищ лейтенант.

Ну, вот и все. Давно отбой полетам. Федоров по-доброму поглядывал в их сторону. Теперь — в высотку, там уже все в сборе. И — домой. Надо закончить письмо Наташе…

* * *

Случилось так, что и здешнее небо уготовило испытание всему экипажу.

«Тридцатьдевятка» ушла в полет. Анатолий Федоров спокойно убирал стремянку. Серенко с его разрешения поспешил к соседнему самолету — там молодой механик, надо бы помочь.

И вдруг прибежал взволнованный инженер:

— Смотрите внимательнее. Ваш самолет сейчас пройдет над аэродромом. Не убирается передняя стойка!

Серенко мчался к стоянке во весь дух, поняв, что случилось что-то неладное.

— Это не на моем самолете, — первое, что сказал Федоров. — На моем быть такого не может.

Истребитель с ревом пронесся над точкой. Его, «тридцать девятый». И тут же тревога смешалась с радостью:

— Стойка убрана!

Но летчик докладывал на землю снова и снова:

— Не убирается передняя стойка…

— Все в порядке, — сказал потом Сергей после посадки. — Вернее, почти все в порядке. Лампочка убранного положения шасси так и не загорелась.

Машину поставили на подъемник. Специалисты вместе с Федоровым осмотрели, кажется, все, но причина так и неясна.

Со стороны могло показаться, что Федоров не спешит. Что он вообще здесь ни при чем. Но это для тех, кто не знал Федорова. Анатолий мысленно «проходил» по всей схеме самолета.

— Валентин, а что если…

Не договорив, они оба зашагали к хвостовому оперению, вроде бы далекому от беды, которая стряслась с передней стойкой.

Там она и была, причина. Краешек теплоизоляционного экрана попал в микровыключатель электроблокировки передней стойки. Неисправность устранили быстро.

— Сергей, скажи точно, ты там, в небе, верил в меня? — спросил Анатолий после того, как они у него дома уже выпили чай с чебрецом. До этого весь разговор шел лишь о самой технике неполадки.

Сергей чувствовал, что покраснел. Ответил честно:

— Ты ведь знаешь, Толя, у летчиков одна заповедь: верь приборам.

Помолчали. Тягостным было это молчание.

— В училище бывало, — бодро продолжал Сергей, — ночью летишь и кажется тебе, что вниз головой. Хоть убей себя. А на приборах — ты в горизонте.

— При чем тут вниз головой, — медленно проговорил Анатолий. И вдруг перешел на «вы»: — Вы верьте мне, командир. Приборам верьте и мне. Не ошибетесь. Так оно и вам будет легче летать. — И тут же так хорошо, по-федоровски улыбнулся: — Хочешь еще чаю, Сережа?

Вызвался провожать.

— Все равно спать не хочется. О той стойке думаю.

Шли сквозь сонный городок. Небо вызвездило, но сейчас звезды были какие-то далекие, холодные, льдистые.

— С Валентином Серенко, знаешь, как получилось? Я разобрался потом, когда возвратился из отпуска. Ну, поспешил он, еще салажонок, законтрил незакрепленный аккумулятор — ведь правило такое: кто ставит, тот и закрепляет. Виноват, конечно. Потом летчик подошел, тезкой твоим был, уехал на учебу. Ну, подошел. Слева направо, как в авиации заведено, обошел вокруг самолета. Заглянул, как указано в маршрутной карточке, во все места осмотра. Увидел концы контровки аккумулятора — все в порядке, и переключил внимание на замок шасси. И ведь не спешил, времени было до вылета еще порядком. Дышал ему в затылок, следуя по пятам, и техник самолета, сейчас он в другом полку. Не учуял. «Спешил», — говорит. Ну и, кроме того, росписи начальников служб в контрольном листе — как гарантия безопасности. Кстати сказать, была среди них и роспись старшего лейтенанта Дольщикова, начальника группы авиационного оборудования.

И вот случилось. Все обошлось, но ведь надо найти виновного. Его и «нашел» старший лейтенант Дольщиков. Ведь это самое простое — найти крайнего, «стрелочника», на которого и можно свалить всю вину. Ему, мол, как солдату, ничего и не грозит… Вот так, испугавшись ответственности, Дольщиков переложил всю тяжесть случившегося на Серенко. Получил потом все положенное. Когда разобрались. Но и Валентина словно подменили… Кстати, что у тебя за живая вода? Чем его окропил?

— Личным примером! — рявкнул Сергей с такой гордостью, что где-то взлаяла собака. — Далеко не геройским, Толя, — добавил тихо. — Далеко не геройским.

* * *

Лейтенант Виктор Ясиновский своей кипучей энергией, жаждой полета словно вдвое увеличивал боевую мощь ракетоносца. Для Виктора в воздушном