– История, конечно, интересная, – оборвал Юрика Вадик. – Но что нам делать сейчас?
Простой вопрос на некоторое время лишил нас дара речи, ибо никто не знал ответа. Мы озирались по сторонам, пристально всматривались в перспективу. Снег, снег, снег. Впереди, сзади, слева, справа. До самого горизонта. Необыкновенно чистый, рыхлый, как творог высшего качества. Глаза довольно быстро утомились от белизны: не за что было зацепиться, передохнуть – даже тощей былинки…
Небо над нами было таким же однообразным, точно зеркальное отражение земной поверхности. Впрочем, так показалось с первого взгляда. При более внимательном рассмотрении обнаруживалась существенная разница: если на земле раскинулось безупречно чистое накрахмаленное полотно, то в небе оно уже не было целым и чистым – разорвано в клочья, скомкано, испачкано грязными руками. Клочья тесно прижаты друг к другу, точно разорвавший полотно неуклюже пытался имитировать цельность.
– Морозец справный, – оборвал тягучую паузу Юрик.
Мороз, действительно, был небольшой, мягкий: минус три, не больше. Если бы ещё солнышко добавить и можно воскликнуть вслед за Пушкиным: «Мороз и солнце-день чудесный!» Но, увы! Солнце скрыто за клочками разорванного полотна, даже его местоположение в данный момент не определить.
– Ну, и что будем делать? – на этот раз спросил Дима. – Вы обратили внимание: нет звуков и запахов?
Точно: звуков нет, ватная тишина. А запахи… только снега.
– Классное начало, – Вадик швырнул огрызок снежка, полез за сигаретой. – Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Так, да? – он с пугающей злостью уставился на меня. – Давай, шевели извилинами! Ты ж у нас голова. О чём вы там шептались со старухой? Поделись. Или рукам и ногам не положено знать?
– Не кричи, – поморщился Дима и встал рядом со мной, будто ожидал нападения со стороны брата.
– Я не кричу!
– Нет, ты кричишь! Орёшь!
– Ребятки, ребятки, погодьте шуметь, – словно боясь, что его не услышат, Юрик взобрался на спину Зебрика, безучастно стоявшего на утрамбованном снегу.
– В самом деле, что паниковать раньше времени, – наконец, решилась я заговорить.
– Кто паникует? Кто паникует? – всё так же на повышенных тонах задёргался Вадик. – Я просто спросил…
– Не просто! – вставил Дима.
– Да ну вас! – Вадик прикурил сигарету, нервно затянулся, выпустил клуб дыма, что-то добавил невнятное – возможно, выругался, – и ломанулся в толщу снега.
– Пущай, поостынет, – сказал Юрик.
– Слушай, Варя, – оживился Дима. – Я думаю, это… не стоит дёргаться отсюда. Сделаем здесь лагерь. Снег липкий, слепим этот… как его? шалаш. Потом можно сходить в разведку. Как?
– Согласна.
Дима кивнул, отошёл в сторону, зацепил горсть снега, слепив снежок, катнул его по поверхности. Снежок мгновенно увеличился втрое. Я последовала примеру Димы.
Вадик остановился метрах в тридцати от нас, постоял вполоборота, наблюдая за нами, затем, отшвырнув окурок, тоже покатил снежный ком.
– Он отделиться решил?
– Не знаю, – Дима пожал плечами, смахнув обильный пот со лба.
– Нужник творит, – сказал Юрик.
Мы переглянулись с Димой, прыснули и, смутившись, отвернулись друг от друга.
Работалось легко, с каким-то детским удовольствием. Неопределённость, неизвестность на время отступили на дальний план: мы оживлённо катали огромные снежные мячи, дурачились как малолетки во дворе при лепке снеговика или крепости. Довольно скоро – сами поразились! – мы с Димой «построили» весьма приличный домик с двухскатной крышей, арочными оконцами на все четыре стороны и дверным проёмом. Дима так увлёкся, что дополнительно возвёл перед домиком круглый стол и три, скобками, скамьи.
– Чукча, однако, нравится чум, – пошутил Дима, когда мы закончили «стройку». Он был странно возбуждён, раскраснелся, лицо блестело от пота, тяжело дышал. – Кайфовое ощущение!
– Да, согласилась я. – Сейчас бы в ванну.
– И пивка, – мечтательно протянул Дима, судорожно сглотнув. – Юрик, а вам чего хочется?
Юрик, пока мы трудились, сидел на спине Зебрика, кутался в полотенце и, похоже, о чём-то размышлял. Может, бедняга, уже пожалел о своём опрометчивом поступке.
Рядом с Зебриком мы сложили тороки. На них я положила удода, закутав в свою кофточку. Он по-прежнему находился в летаргии. Проход никак не отразился на нём.
– Кисельку клюквенного, – внезапно сказал Юрик, когда мы уже перестали ждать от него ответа.
– Не знаю как вы, а я здорово проголодался. Может, перекусим, а, Варь?
– Давай.
Вадик был скрыт стеной возведённого нужника, и лишь дымок говорил, что у него очередной перекур. Мы с Димой в четыре руки накрывали стол. У каждого в тороке оказалось несколько газет «Сельская новь»– из них мы соорудили скатерть. На неё выложили все наши запасы. Баба Нюра каждому положила по кирпичику хлеба и по батону, отдельно в пакетах огурцы – свежие и малосольные, – в стеклянных баночках яйца (на крышках прилеплены бумажки: «Свежие»). Ещё баночки с вареньем и квашеной капустой. В холщёвых мешочках картошка. Пачка соли, пачка сахара-рафинада, пачка чая в пакетиках, стакана по два крупы – рис, греча, горох, перловка, пшено. Пожалуй, при разумном уничтожении, этих продуктов хватит нам на неделю. Плюс лоскуток скатерти – самобранки. С голоду, точно, не умрём. Тревожило другое: погода. Сейчас чудная, а через час? через три? завтра? послезавтра? А ночами? Тёплой одежды – если не считать свитеров – не взяли, дров в обозримом пространстве не намечается. Сколько мы продержимся без огня?
– О чём задумалась, душа моя? – окликнул Юрик. Дима перенёс Зебрика вместе с ним поближе к столу.
– Дровишек бы. Без огня пропадём…
– Да-а, – приуныл Дима. – Костёрчик… Ночью дубака будем давать.
– Сейчас перекусим и пройдёмся по округе. Может, найдём что. Кусты какие-нибудь. Росло же здесь что-либо до снега.
Юрик внимательно смотрел в небо. Мы тоже вскинули головы. Ничего особенного, все, как и было в минуту нашего прибытия.
– Что?
– Не движется…
– А ведь точно! – вскрикнул Дима. – Вон те два облачка, видишь, похожи на мотоцикл с коляской? Видишь? Они… ну, как нарисованные…
Теперь и я, пристально всмотревшись, увидела странность: вся эта мешанина из клочков абсолютно не двигалась; ощущение такое, будто над нами раскинут полог, на который наклеены пучки грязной ваты. Бутафория?
Я глянула на Юрика. Он задумчиво пощипывал кончик носа, покряхтел и выдал:
– Заклятое место: время остановлено…
– Чушь! Как можно время остановить? – Дима полез во внутренний карман куртки, извлёк часы с оборванным браслетом. Глянул – и обалдело застыл: – Стоят…
– Отлично! Нет, правда, это нам на руку. Остановлено время… значит, здесь всегда день и постоянная температура. Обойдёмся без костра!
Дима, всё ещё не веря глазам своим, вертел часы, потряхивал, прикладывая к уху. Электронное табло неимоверно показывало:04.01.17. Время нашего перехода.
– Ладно, Дим, оставь свои часы в покое… и позови, пожалуйста, брата.
– Да ну, не пойду я. Опять цепляться станет – подерёмся.
– Хорошо. Порежь хлеб – я схожу.
Вадик сидел на корточках, курил. Туалет, или нужник по определению Юрика, был готов: за стеной расположились две симпатичных кабинки, внутри снег утрамбован, в центре ямки метровой глубины. Господи! неужели здесь так много снега!? Мы в Арктике?
Вадик глянул через плечо, хмыкнул, затем, шумно выдохнув, поднялся:
– Опробовать пришла?
– Скажи, пожалуйста, чем ты недоволен?
– Всем!
– Мы все в одинаковых условиях. Никто тебе ничего плохого не сделал. Вот я, лично, чем тебя обидела?
– Ничем! – Вадик зло пнул снег.
– Ну и нечего тогда психи показывать. Пошли, поедим.
Вадик что-то пробурчал, затоптал окурок и быстро пошёл к лагерю.
Ели молча, не глядя друг на друга. Даже Дима вяло покусывал, стараясь не производить громких звуков. Лишь Юрик, полулёжа, на затылке Зебрика, самозабвенно обсасывал дольку малосольного огурца.
– Мы что, на поминках? – наконец, не выдержала я.
Дима глянул из подлобья, хотел что-то сказать, но, посмотрев на брата, передумал. Вадик нехорошо усмехнулся, дерзко глянул на меня:
– Ты ещё на что-то надеешься? Оглянись: здесь вечная зима, всё живое давно повымерло! Под нами метры снега! Сколько таких, как мы, отправила старуха? Замучаешься считать. А сколько вернулось? Ась, не слышу ответа? Лапши нам на уши навесила, охмурила и выпихнула на верную смерть! Загнёмся через пару дней, и снежком присыплет…
– Не засыплет, – буркнул Дима, – здесь время остановлено…
– Какая, чёрт, разница! Слопаем вот это всё и загнёмся с голодухи. Если до этого друг друга не схаваем.
– Ты, похоже, уже сейчас готов. Не противно? Ещё и шагу не шагнул, а уже в панику ударился, – неожиданно для себя, я повысила голос: меня начинала раздирать злость. – Слушайте, дорогие мальчики… в первый и в последний раз говорю: не собираюсь вечно быть при вас мамкой – нянькой, слюнки-сопельки утирать! Хочется ныть – нойте про себя! Нечего на публику играть: не тот зритель. Это тебя, Вадим, касается в первую очередь. Прекрати задирать брата!