Коннер передал меня Умберто. Я скользнула на заднее сиденье его машины, но почти не замечала ничего вокруг. Я думала о большом пальце Коннера на моих губах. Его рука на моем бедре и его грязные слова, сказанные шепотом мне на ухо. Он хотел меня и проявлял сильное собственническое поведение в ответ на руку Шай на моей. Но перейдет ли это в долгосрочную преданность? Или его интерес ко мне был лишь сиюминутным желанием?
Его неоспоримая интенсивность заставляла меня думать, что, возможно, у наших отношений есть потенциал. Что это может быть… больше. Коннер не показался мне взбалмошным типом. Он был скорее все или ничего. И если он положил глаз на меня… значит ли это, что он хочет меня всю?
Может быть, это было просто принятие желаемого за действительное. Я не могла быть уверена.
Странный трепет в моей груди пугал меня. Я должна была бояться самого Коннера, но больше меня пугали чувства, которые он вызывал. Тот факт, что у меня была хоть какая-то надежда на то, что я ему небезразлична, был опасным знаком. Он признался, что сжег человека заживо — разве такой человек вообще способен любить? Почему я вообще задавалась этим вопросом?
Если я не возьму под контроль свои эмоции, я попаду в кучу неприятностей. Проблема была лишь в том, что я не знала, как это сделать. Коннер взламывал мою защиту по одной маленькой трещинке за раз. Он был не из тех, кто сдается. Если он поставил перед собой цель покорить меня, я была обречена.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Я никогда не задумывался о том, что было бы, если бы, особенно когда дело касалось моего прошлого. В отличие от многих приемных детей, которые всю жизнь гадают, как бы сложилась их жизнь, если бы их не отдали, меня это никогда не волновало, потому что это было бессмысленно. Прошлое было прошлым. Двигайся дальше.
Я и раньше не задавался вопросом о своей жизни, а узнав личность своей биологической матери, ничего не изменилось. Если и изменилось, то только подтвердило, что я был именно тем человеком, которым должен был быть. Будь я итальянцем или ирландцем, я должен был процветать по ту сторону закона.
Мой моральный компас был неисправен с рождения, и, более того, мне это нравилось.
Чувство вины было бессмысленным чувством, которым страдают слабые.
Я знал, что думаю, и отвечал за свои поступки, чтобы уверенно идти по жизни. Когда я согласился на просьбу Джимми жениться на итальянке, я принял это решение. Тогда я еще не знал, насколько глубоко я погружусь в это обязательство, но что-то внутри меня щелкнуло при виде Шай с Ноэми.
Я не просто хотел трахнуть свою невесту, я хотел ее всю.
Ее тело и покорность. Ее доверие и послушание. Даже ее вспыльчивый характер и сарказм.
Все это было моим, и я не собирался делиться.
Шай не была настоящей угрозой. Она никогда бы не посягнула на мою территорию, если бы знала, что я чувствую. Но теперь-то она точно знала. Не то чтобы это мешало ей нажимать на мои кнопки. Она всегда так делала, например, называла меня Ридом, когда никто другой не осмеливался. Я забил на это много лет назад — это подчеркивало, что я не Байрн. Никому больше не сходило с рук такое дерьмо, но Шай была мне как сестра. Великолепная бисексуальная сестра, которая была так же хороша в том, чтобы зацепить самую сексуальную девушку в комнате, как и в том, чтобы уничтожить соперника на боксерском ринге. Дядя Броуди хорошо ее обучил.
Хотя мой мозг понимал, что она не посмеет украсть то, что принадлежит мне, архаичное животное во мне было в ярости. Я ненавидел видеть их вместе и почти убивался при виде соприкосновения их рук. Это было интимно и предполагало такую степень близости между ними, которая приводила меня в ярость.
Ревность была не по мне. Я никогда не хотел женщину настолько, чтобы ревновать.
Но больше всего меня беспокоило то, как сморщилось лицо Ноэми, когда я сказал ей, что она единственная, кого я хочу. Как будто мысль о том, что наш брак — это не просто профессиональная договоренность, раздавила ее.
Мне нужно было поскорее увезти ее оттуда, пока я не сказал или не сделал что-нибудь, о чем потом пожалел бы. Как и чувство вины, я не любил сожаления, но я был опасно близок к тому, чтобы наброситься на нее и потом ненавидеть себя за это.
Не может быть, чтобы эта всепоглощающая потребность, которую я чувствовал, была односторонней. Если я застрял с этим удушающим чувством влюбленности, то она, черт возьми, тоже должна была это почувствовать. Я оголю ее полностью, тело и душу, чтобы доказать ей, насколько полно она принадлежит мне. Я сделаю все, что потребуется.
Если мне придется пройти этот коварный путь, я не собираюсь делать это в одиночку.
Но Ноэми была под охраной. Мне придется применить нужное количество силы и соблазна, чтобы не спугнуть ее. Это была единственная уверенность, которая удерживала мой контроль. Как только она ушла, я сел в машину и поехал прямо в спортзал. Если я не выплесну часть убийственной энергии, бурлящей во мне, я взорвусь.
Как обычно, Бишоп уже был там, болтая с кем-то из парней. Он прекратил свой разговор, как только увидел меня, и побежал трусцой.
— Привет, чувак. Я как раз собирался тебе позвонить. Получил информацию, которую ты хотел получить от моего парня.
Я перекинул свою спортивную сумку через плечо и поднял подбородок, чтобы он продолжил.
— Я проверил все. Ее школьная история и внеклассные занятия выглядели довольно стандартно. Во всем досье было только одно, что привлекло мое внимание, но это может быть пустяком.
— Расскажи мне.
— В ее медицинской карте были указаны сломанная ключица и другие ушибы после автомобильной аварии, в которой погибла ее мама, но никаких реальных повреждений горла не было. Синяк от ремня безопасности, но нет физиологического объяснения потери голоса. Доктор даже сделал запись, в которой упомянул возможную эмоциональную травму как фактор, и сказал, что рекомендует консультацию ее отцу, но не стал вдаваться в подробности, потому что формально она уже взрослая, и это было бы нарушением закона о конфиденциальности. Я прочитал весь отчет о происшествии, и все выглядело законно. Следователь не был одним из наших парней, но ничто не выглядело сомнительным. Как я уже сказал, это может быть пустяком. Я просто подумал, что стоит поднять этот вопрос до того, как я отправлю файл тебе.
Травма. Авария не могла быть легкой, но женщина, которую я знал, была далеко не травмирована. Если ее молчание не было физиологическим, то какова была причина? Почему она шесть месяцев молчала и почему ее отец принял ее состояние без вопросов?
Что-то не сходилось, и я был готов к объяснениям.
— Это отличная работа, Бишоп. — Я похлопал его по плечу. — Я переоденусь и встречу тебя на ринге.
— Позволь мне немного тебя помять, и мы будем считать, что мы в расчете. — Он сверкнул мегаваттной ухмылкой.
— В твоих мечтах, придурок. — Я нанес ему быстрый удар в брюхо и увернулся в сторону раздевалки, когда он замахнулся в ответ.
Мой дерьмовый день стал немного лучше. Мне все еще нужно было выпустить пар на ринге, но я уже не был таким кровожадным. Я сосредоточился на стратегии, а не на уничтожении. Пришло время заставить птичку в клетке петь, так или иначе.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Санте стоял на кухне, уставившись в открытый шкаф, когда я спустилась на следующее утро. Он был настолько погружен в свои мысли, что не услышал моего приближения, пока я не оказалась в пределах досягаемости.
Я положила руку ему на плечо и вопросительно посмотрела на него.
Он смотрел на шкаф, в котором хранилась наша коллекция кофейных чашек. Мама была заядлой фанатичкой кофе, пристрастившись к сложной процедуре приготовления капучино, которой она религиозно следовала каждое утро. Летом, когда я не ходила в школу, я каждое утро проводила с ней на кухне, разделяя ее привычки. Когда ее не стало, я уже не могла выпить кофе дома без нее. Именно поэтому я впервые начала свои ритуальные походы за кофе. Мне нужен был кофеин, но без душевной боли.