И как бы ни было приятно получить за это некоторую похвалу, его эффективность в значительной степени зависела от работы вне влияния дворца.
Сквозь его зубы проскользнул вздох, и он на мгновение замер, обхватив затылок обеими руками, вслушиваясь в звуки города за пределами этого пузыря тишины. Крики чаек. Детский смех. Грохот волн.
Потерять эту улицу было бы неуместно, но ничего не поделаешь. Когда война должна была вот-вот закончиться якобы в их пользу, по крайней мере, так утверждали его брат и мать, люди были полны оптимизма, начинали новый бизнес, строили новые дома. И они куда-то направлялись, Финн это знал, он мог ощутить перемену в воздухе, ощутить тихую смену течения. Его контакты были на пределе. Его метки были на грани. Даже путь под его сапогами казался менее щадящим, чем обычно, словно сам город напряг каждый мускул, ожидая ещё не нанесённого удара.
Но он не был так уверен, что грядет триумф. Всё ощущалось… более тёмным. Больше походило на предупреждающий звон, чем на победный.
Смутная дрожь страха пробежала по его спине, и с каждым шагом, который он делал по направлению к дворцу, этот страх рос и распространялся, пока не пустил корни в его животе. До тех пор, пока не стало трудно переставлять одну ногу за другой.
— Ах, прекрати, — пробормотал он, стуча себя по голове тыльной стороной ладони. — Паранойя-убийца, Финн. Все эти прятки действуют тебе на нервы.
Тем не менее, страх держался, цепляясь за его пятки, как вторая тень. Так что, когда два гвардейца встали на его пути, возникнув абсолютно из ниоткуда, намеренно преграждая ему путь, он не был так удивлён, как должен был быть.
Он натянул капюшон, выдавая улыбку, даже когда мысленно произносил литанию проклятий и подумывал о том, чтобы развернуться на каблуках и убежать.
— Привет, всем. Прекрасное время для прогулки.
— Принц Финник, — сказал один из них, отдавая честь, приложив кулак к груди. — Принцесса вызвала вас домой.
Он боялся этого. Джерихо не слишком заботило его желание время от времени ходить по городу в компании самого себя. Слава богам, она не послала за ним час назад. Потребовалась каждая унция его очень хрупкого самоконтроля, чтобы сдержать стон.
— Мне неприятно тебя огорчать, Симус, но моя сестра никуда меня не вызывает.
Он ободряюще похлопал охранника по плечу и попытался обойти его, приподнимаясь на цыпочки, чтобы казаться немного выше. Этому трюку он научился у кого-то давным-давно… У кого-то, о ком ему больше не хотелось думать, кого он посещал только в случайных снах или в годовщину её смерти.
Симус сделал шаг назад, заблокировав его и эффективно отрезав его колебания. Любимый охранник его старших брата и сестры бросил на него усталый взгляд, приподняв золотистые брови в молчаливом извинении.
— Она сказала, что это чрезвычайная ситуация.
Чёрт. От этого он не отделается.
— Хорошо, — вздохнул он. — Полагаю, что, если она была достаточно любезна, чтобы прислать эскорт, я действительно не могу отказаться. Можем мы сначала остановиться и купить немного печенья? Я умираю с голоду.
Симус и другой гвардеец Пирра — молодая женщина, новичок в их штате, с двумя младшими сестрами и любовью к жасминовому чаю — обменялись взглядами. Симус уже выглядел смирившимся.
— Как пожелаете, Принц.
Действительно. Как это заведено, как это было, как это всегда будет: Финник Атлас всегда получал то, что хотел. Избалованный отпрыск королевской семьи. Ленивый принц, который не удосужился отполировать меч, не говоря уже о том, чтобы овладеть им. Учёный, который наполнил себя знаниями до такой степени, что у него не осталось места для более дружелюбных черт, таких как сострадание, трудовая этика или манеры в целом, правда.
Но были маски, и к тому же хорошие. Он практиковался в их ношении, но не как актёр, а как хамелеон. Одна и та же форма, отлитая в несколько разных цветах, ровно настолько, чтобы быть убедительной.
Так и должно было быть. Ленивый человек никому не угрожал. Никто не обращал на него внимания.
Ему нравилось играть бездельника, шута, дурачка. Это значительно облегчало ему задачу быть тем, кем он был на самом деле.
Но по мере того, как они приближались к дворцу, это странное предчувствие становилось всё тяжелее и мрачнее с каждым мгновением, он вдруг засомневался, что дурак сможет справиться с тем, что надвигается.
ГЛАВА 9
КАЛЛИАС
Честно говоря, временами казалось, что его младший брат забавлялся тем, что пытался свести его с ума.
Ритмичные удары шагов Каллиаса не помогали, повторяющиеся шлепки сандалий по плитке действовали на его и без того воспалённые нервы, но он не мог устоять на месте. Каждый сантиметр его тела гудел от тревожной энергии, адреналин бурлил, как прилив, в его венах каждый раз, когда он вспоминал, что грядет.
Финн и Солейл родились с разницей всего в год, практически близнецы, настолько похожие по характеру, что во дворце каждый день заключали пари, у кого из них будет больше неприятностей. Солейл почти каждый раз оказывалась на первом месте только по одной причине: Финн научился лгать хорошо и рано. Солейл никогда не умела врать, даже когда выросла. Финну было так плохо из-за того, что Солейл была единственной, кого наказывали за их выходки, что он фактически начал брать ответственность на себя.
Эти двое были неразлучны. И когда Солейл умерла, никто не воспринял это тяжелее, чем Финн. Мальчик, который ходил за Каллиасом на цыпочках, пытаясь казаться выше, который повторял всё, что он говорил, надменным тоном и с вздёрнутым носом, который ободрал колени и плакался Каллиасу вместо их родителей… он тоже умер.
И, в то время как остальные, в итоге, научились жить со своим горем, Финн предпочёл вместо этого солгать — на этот раз самому себе. Убедить самого себя, что он ничего не чувствует, что Солейл ничего для него не значила, что она была всего лишь призраком, оставшимся в его детстве. Он даже больше не навещал её могилу.
Каллиас старался не сердиться на него за это. В последний раз, когда он дал волю своему праведному гневу, Финн не разговаривал с ним почти месяц. И, в конечном счёте, он предпочёл бы позволить своему брату продолжать лгать, чем потерять его из-за правды.
Но теперь уже не забыть, не утопить воспоминания в вине и не избежать двери в королевском крыле, на которой до сих пор красовались разноцветные каракули, нарисованные детской рукой. Будет трудно цепляться за решение Финна полностью стереть Солейл, когда он