— Вы не выпьете со мной за компанию?.. Я…
— Нет. Тебе, Мартин, лучше отправиться домой и лечь спать. Я отвезу тебя. Не могу же я допустить, чтобы при проверке полицейской машины за рулем вдруг обнаружили нетрезвого водителя. Заодно я прихвачу сержанта Эвьена.
— Спасибо, Карл-Юрген, — поблагодарил я.
Псу скомандовали: «На место!» Хозяин ведь уже взял у него из пасти свою газету.
— А сумка… — сказал я.
— Я сейчас же отправлю ее в лабораторию. Можешь быть спокоен, мы исследуем ее самым тщательным образом. Хотя едва ли мы что-нибудь найдем.
— Кое-что ты все же найдешь, — вдруг произнес Кристиан.
Мы с Карлом-Юргеном уже подошли к двери. Но, остановившись как по команде, мы взглянули на Кристиана, Он невозмутимо сидел на своем стуле и курил.
— Что я найду, Кристиан?
— Ты найдешь в ней землю.
Карл-Юрген вел машину, мы оба молчали. Я был утомлен до крайности и слегка пьян. Я не стал звонить, а тихо постучал в дверь. Сержант Эвьен сразу же мне открыл.
— Все в порядке? — спросил Карл-Юрген.
— Тихо, как в могиле, господин инспектор.
Сержанту Эвьену следовало бы осторожнее выбирать выражения.
«Тихо, как в могиле?..»
Какое-то время я лежал без сна и слушал, как ветка стучится в стенку рядом с моим окном. Ветка, которую я прежде так исступленно ненавидел. Теперь это прошло. Она словно стала моим другом. Мне даже нравилось лежать и слушать, как она стучит.
Виски, которым меня напоил Кристиан, оказало свое действие. Я устал, но на душе у меня было спокойно.
Все уладится. Сумка у Карла-Юргена. Кристиан сказал, что в ней найдут землю, Кристиан говорит такие странные вещи… Про землю, например, и про кровь… Все уладится. А Кристиан пусть сам обдумывает свои таинственные схемы.
И я в блаженном моем опьянении и прекраснодушии не знал, что именно странные схемы Кристиана и однажды неосторожно сказанная им фраза не на шутку встревожили убийцу. Ведь только убийца был способен понять все значение умозаключений Кристиана и той самой фразы.
И я не подозревал, что именно по этой причине убийца поспешит нанести очередной удар.
Я знаю, что ярости надо давать выход. Мой друг психиатр часто говорит, что брак, который обходится без битья посуды, — нездоровый брак.
У меня не было жены, и потому моя ярость обратилась против еловой ветки.
И мне это помогло. Ненависть, страх, возбуждение — все излилось на несчастный еловый сук. Да, мне это помогло.
И к тому же я нашел сумку для рукоделия.
Теперь мне дышалось гораздо легче в этом доме. И легко было вновь окунуться в уют и покой семейства Лунде — покой, который нарушал только Карл-Юрген с его логическими выводами или Кристиан с его странными умозаключениями.
Я теперь не был уверен, что Люси действительно так недовольна своей жизнью, как она говорила. Когда она забывала о своем амплуа роковой женщины, то казалась просто-напросто милой домовитой хозяюшкой. Я даже раз-другой слышал, как она поет. А пела она и вправду отлично, хотя ей не удалось убедить в этом Норвежскую оперу.
Виктория занималась. Время от времени она искоса поглядывала на меня. В ее зеленых глазах под черной челкой появилось новое выражение. Она что-то измыслила себе, и было совершенно ясно, что именно… Я ведь тогда поцеловал ее и сказал, что поцелуй не доставил мне удовольствия. Я хорошо знал девчушек этого возраста. У меня были сотни таких учениц. И я помнил все записочки — трогательные признания в любви, которые находил в тетрадках для сочинений. Помнил, как девочки, написавшие их, заливаясь краской, искоса поглядывали на меня, когда я появлялся в классе на другой день. Что ж, небольшое увлечение невредно. Это только поможет ей рассеяться.
Полковник Лунде приходил и уходил с истинно военной точностью. По нему можно было проверять часы.
Меня никогда не интересовало военное дело. Я знал лишь, что это необходимая вещь. Но теперь у меня вдруг возник к нему интерес. В сущности, это настоящая наука. Иногда по вечерам я заглядывал в специальный журнал или книгу полковника, и случалось, он объяснял мне то, что читал. Это был новый, совершенно незнакомый мне мир, причем маршировка и явка в казарму ровно в двадцать два ноль-ноль отнюдь не исчерпывали его сути, как я прежде предполагал.
Иногда по вечерам мы играли в бридж. Полковник Лунде играл лучше всех, как и следовало ожидать.
В приливе благорасположения я научил своих хозяев играть в покер. Никто не был шокирован моей затеей. Лучше всех играла Люси. Вот этого я никак не ожидал.
Я полюбил мою безобразную комнату с окном, в которое заглядывала моя подруга — еловая ветка, и с видом на зимний Осло.
По вечерам город напоминал кусок черного бархата, по которому для услаждения взора протянули нити жемчуга и самоцветов.
А днем он был похож на игрушечное селение, которое, широко раскинувшись, взбиралось на холмы вокруг Экеберга.
— Какая красота… В жизни не видел ничего подобного, — сказал я Виктории.
— Советую тебе полюбоваться видом с башни над чердаком, — ответила она.
Чердак.
Я словно очнулся от сна. Прекрасный повод. Прекрасный — и совершенно естественный.
— А это можно, Виктория?
Она сложила книги.
— Идем!
С чердака мы с Викторией сразу же поднялись по маленькой винтовой лестнице в башню. Лестница была узенькая и тесная. На ступеньках висела паутина и валялись дохлые мухи. С винтовой лестницы открывалась дверца на крохотную площадку, там был флагшток.
Мы немного постояли любуясь. Вид и в самом деле был прекрасен. И тут вдруг я утратил всякий интерес к городскому пейзажу.
— Для чего эта башня, Виктория?
— Понятия не имею. Наверное, для флагштока… хотя у нас есть другой флагшток — в саду. Чтобы у дома был внушительный вид, надо думать. Ведь так, кажется, строили в конце прошлого века? Всякие там башни… и высокие стены… эффекта ради.
— Да, наверно, — согласился я.
И мы снова спустились на чердак.
Чердак в большом доме полковника Лунде был великолепен. Великолепен для какого-нибудь фильма ужасов. Бродить здесь по ночам мог только бесстрашный человек. Я бы нипочем не поверил, что на свете существуют такие чердаки — разве в фильмах Хичкока.
Углы, закутки, односкатная крыша с двумя слуховыми окошками, сундуки, этажерки, паутина, старая детская коляска, чемоданы, пыль, стоячая вешалка, манекен на треножнике и ржавая птичья клетка…
— Ну и ну!.. Послушай, Виктория, два поколения обитателей этого дома тут, видно, ни разу не прибирали. Куда только смотрит пожарная охрана?
— Даже пожарной охране не справиться с тетей Мартой, — сказала Виктория.
— Стало быть, здесь, на этом чердаке, прабабушка Лунде, если верить ее словам, что-то спрятала?
— Да.
— Найти это нелегко, даже если она вправду что-то спрятала, — сказал я.
— Да. Особенно когда не знаешь, что надо искать.
По углам чердака висели под стеклянными абажурами электрические лампы. Дневной свет проникал лишь через слуховые окна. Скудное освещение еще больше усиливало призрачную атмосферу чердака. Весь он казался громоздкой театральной декорацией. Я вспомнил «Дикую утку» Ибсена. Если бы Ибсен показал нам чердак, он, наверное, был бы таким, как этот. Я вспомнил Гедвигу. И взглянул на нее, то есть, понятно, взглянул на Викторию.
Она стояла прямо передо мной, совсем близко. И снова я заметил все тот же взгляд исподлобья. Словно она что-то задумала, и это что-то весьма занимало ее.
«Почему она так скверно одета? — подумал я. — Почему Люси не займется ею хоть немножко? Ничего особенного ведь и не нужно. Два-три платья… хорошая прическа…»
Она словно прочла мои мысли.
— Тебе по-прежнему не хочется меня поцеловать? — спросила она.
Она стояла слишком близко от меня. Ведь она еще ребенок… всего лишь подросток, а я — ее учитель.
Я кашлянул.
— Прекрасный вид, Виктория… А теперь пойдем вниз.
Она начала спускаться по лестнице.
Мы сошли вниз и вновь расположились в странной комнате с громким названием «Зимний сад». Здесь были прямоугольный стол, на котором лежали учебники, два венских стула и четыре горшка герани, которым комната и была, видимо, обязана своим названием.
Виктория раскрыла книгу.
— Вот насчет гражданской войны… — сказала она. — Я не совсем понимаю, почему генерал Брэгг…
Я толком не слушал. Странная атмосфера чердака все еще не отпускала меня.
— …А прабабка Лунде была очень стара?.. — спросил я.
— Очень. Ей было больше девяноста лет.
Я задумался. Не то чтобы о чем-то определенном, но в данный момент генерал Брэгг меня мало интересовал.
— Твоему отцу шестьдесят два года, — сказал я. — Это я знаю. А сколько лет его сестре?
— Какой сестре? — спросила Виктория.