В музее криминалистики при областном управлении внутренних дел есть замечательные фотоснимки с комментариями. Это был уникальный случай.
Зимней ночью с субботы на воскресенье была совершена кража двух мешков с деньгами из кассы бабаевской нефтебазы. Злоумышленник проник в административное здание предприятия через окно, ударом ноги выломал дырку в гипсокартонной стене бухгалтерии, затем открыл дверь кассы путем отжима ригеля замка и ушел с деньгами. Сторож, вызвавший милицию, еще окончательно не протрезвел, поэтому ничего сообщить не мог. Но осмотр места происшествия дал хорошие результаты. От ворот к зданию вели следы протектора автомобиля. Следы заканчивались у сугроба под тем самым окном, через которое вор проник в святая святых нефтебазы. Когда совсем рассвело, сыщики увидели на сугробе отпечаток автомобильного номера. Как раз тем утром после оттепели грянул мороз, и отпечаток застыл, как гипсовый. Этот случай вошел в учебники, а фотоснимки с места происшествия стали музейным экспонатом.
Уже к обеду двое в гражданском везли владельца автомобиля на милицейском уазике.
Абрек отнесся к задержанию спокойно. Перед въездом в город он уговорил старшего остановиться у шашлычной и угостил своих попутчиков перед дальней дорогой и казенным домом. Водитель не пил, поэтому бутылку водки классически разделили на троих и поехали в горотдел.
Не вступая в спор, Абрек в общих чертах почти честно рассказал под протокол о том, как совершил кражу. Пропустил он всего два момента: о том, где находятся деньги, и о том, с кем работал в ту ночь. Однако следы обуви на обломках гипсокартона и на снегу под окном указывали на то, что преступление исполнялось дуэтом. Одна пара следов, предположительно сорок седьмого размера, существенно ограничивала круг подозреваемых, и Абрек это понимал. Подумав, он предложил следователю версию о том, что специально для кражи надел поверх своей обуви большие калоши, но не смог объяснить, кто надел его ботинки, следы от которых обнаружили рядом. Наконец, устав от умственного напряжения, Абрек попросился в камеру. Предлагать версии и объяснять – не его специальность. После стакана водки и бессонной ночи хотелось спать.
* * *
Утром мне позвонил один бывший клиент, пользующийся авторитетом в некоторых кругах. Он сказал, что со мной хочет встретиться мальчик, у которого кое-какие неприятности. Мальчик сам все расскажет.
Через полчаса явился мальчик. Это был небритый двухметровый детина в спортивном костюме. Лицо мужественное, пожалуй, даже слишком. Невысокий лоб со следами угревой сыпи, близко посаженные глаза. Книзу от глаз – шея, переходящая в прямую кишку, далее – кроссовки не менее сорок седьмого размера. В общем, типичный герой нашего времени.
Я спросил, какого рода у него неприятности.
Мальчик стал манипулировать кистями рук, как бы набирая количество оборотов, необходимое для начала рассказа.
– Это… – изрек он, подкрепляя сказанное несколькими выразительными жестами. И замолчал, задумавшись.
Мне известно, что с помощью невербальных средств общения можно передать достаточно большой объем информации. Например, средневековые придворные дамы очень хорошо общались с помощью вееров. Покачивая веерами, они могли подавать различные знаки, предупреждать об опасности, выражать восторг, удивление, благосклонность и многое другое. Пальцы Мальчика работали почти как веер средневековой дамы.
Когда пауза затянулась, я, чтобы не показаться невежливым, поддержал беседу:
– Так! И что потом? – спросил я посетителя.
– Короче, Абрека приняли, – разразился Мальчик в монологе.
Я догадался, что эта фраза действительно (я бы сказал – в натуре) короче той, которую Мальчик мог бы произнести. Но краткость – братан таланта.
– Так! – снова попытался я стимулировать рассказчика.
– Типа, все, – завершил Мальчик свой рассказ и вытер пот со лба.
Я понял, что парень конкретно изложил все, что мог, и большего от него нельзя было требовать. По сравнению с Мальчиком у этих средневековых мракобесов был просто словесный понос, гадом буду.
Изложенное давало мне основания для вывода о том, что бизнес-партнер Мальчика задержан правоохранительными органами по подозрению в совершении преступления.
Осталось выяснить несущественные детали, как-то: какое преступление, способ его совершения, место, время, орган, расследующий дело. На это ушло почти полтора часа, а еще через час я был в Бабаевском горотделе милиции. Мальчик категорически отказался ехать туда со мной по причинам, о которых я почти уже догадался.
* * *
Я побывал в десятках следственных изоляторов – ив Ереване, и в Вильнюсе, и в Сыктывкаре, и даже в Нерюнгри. Всюду одинаковые серо-зеленые стены, одинаковый кислый запах и одинаковые надписи, выцарапанные на привинченных к полу столах. «Хока—158 ч. 2», «Валёк – Н. Челны, 163 ч. 3» и т. п. Где вы сейчас, графоманы Хока и Валёк, какие сроки мотаете?
Абреку не нужно было царапать на столе свой анамнез. О его прибытии уже знал весь спецконтингент бабаевского изолятора. Зайдя в «хату», авторитет сразу лег на уже свободное место у окна и закрыл глаза. «Опять не повезло! – засыпая, думал Абрек. – Зачем Мальчика взял на дело? Говорил же ему, дебилу, оставить машину за воротами. Но дебил – он и в Африке дебил». Абрек понимал, что здесь его территория и бабушкины внуки его не достанут. Деньги в надежном месте, Мальчика он не сдал, потому что за группу больше дадут. Теперь остается ждать суда. Пусть срок поменьше будет и скорее в зону.
Жизнь приобретала привычные очертания, перспектива была ясна.
Мое появление нарушило планы Абрека. От меня ему нужно было, чтобы я договорился о передаче домашних тапочек, спортивного костюма и зубной щетки. Еще сало и чеснок, Мальчик знает. Больше ничего не нужно. И, чуть не забыл, – бутылку минералки. Теперь все.
Невелики у тебя запросы, Абрек. Для этого адвокат не нужен. И все-таки я предложил посмотреть на ситуацию с другой стороны.
– Сколько денег ты украл? – спросил я его.
– Скажу откровенно: два мешка. А сколько там было – хрен его знает, – Абрек мечтательно посмотрел в потолок. – На жизнь, я думаю, хватит.
– А ты уверен, что в мешках были деньги?
Абрек снисходительно посмотрел на меня, как на психбольного. Задумался, потом посмотрел еще раз, уже с любопытством.
– Уверен, – он подвинулся ближе ко мне, – но не очень.
К тому времени я уже знал, что инвентаризацию на нефтебазе не провели, хотя в случае хищения ее проведение обязательно. Но самое интересное в том, что руководство нефтебазы категорически отказывается от ее проведения. Это неспроста. Сколько денег украли на нефтебазе, официально никто не заявлял. Следовательно, вопрос о том, деньги были в мешках или старые газеты, – отнюдь не праздный.
Абрек тут же подхватил тему и рассказал, как забирали, возили и сдавали деньги. Выясняем, что никаких приходных и расходных кассовых ордеров не было и деньги в кассе, боже упаси, не учитывались. Это черная наличка. Поэтому и боятся банкроты проводить инвентаризацию.
– Ну, ворюги, – искренне возмутился прозревший Абрек, – всю страну растащили!
Я был согласен с клиентом лишь частично, потому что растащили еще не всю страну. Но понял, что мы сработаемся.
В деле уже лежала «явка с повинной», написанная Абреком по приезде из шашлычной. Но мало ли что человек может написать спьяну, не подумав? Мы написали еще одну «повинную», призванную потрясти адресата своей откровенностью. На трех сиротских тетрадных листах Абрек признавался в том, что в течение последних полутора лет является агентом израильской разведки «Мосад» и в понедельник у него должна была состояться встреча с резидентом. Резидент, имя которого он назовет только сотрудникам ФСБ, был тайным наркоманом и постоянно требовал деньги на героин. Поэтому Абрек решил обворовать кассу бабаевской нефтебазы.
Я сдал документ в канцелярию и поспешно удалился.
На следующий день я вновь приехал к Абреку, и мы сочинили еще один остросюжетный опус, смысл которого заключался в том, что Абрек хочет облегчить душу и признаться в совершении тяжкого преступления – убийстве ветерана-железнодорожника Соколова, по вине которого погиб в катастрофе его брат. Труп Соколова зарыт под статуей цапли у фонтана в парке культуры имени Отдыха.
Я снова отдал заявление в канцелярию и попытался незаметно выйти на улицу. Однако у выхода меня окликнул следователь Байбаков, который бежал вниз по лестнице с нашим заявлением в руках. Байбаков носил прическу в виде пряди волос, которая начиналась у левого уха и, словно виноградная лоза, достигала правого уха. Прядь была призвана скрыть лысину, однако сейчас нехитрое сооружение упало на майорский погон, обнажив блестящую от пота поверхность.
– Что это за шутки? – набросился на меня майор, потрясая тетрадным листком. – Вы что, из меня идиота хотите сделать?!