по всему телу бегали… И так кайфно, будто бы заново все это пережил. Да, конечно, охотничий азарт – великое дело…
Агамурад задумался и лицо его осветилось внутренней улыбкой. Тонкие темные губы натянулись и чуток покраснели. Видно было, что ему тоже захотелось сладостно потянуться. И чтобы сдержать себя от такого легкомысленного действия, он привычно судорожно растопырил пальцы на левой руке. А потом резко сжал ладонь – выступившие костяшки его кулака выражено побелели. На лице это напряжение не отразилось – оно осталось быть безмятежным и мечтательным.
– А ты знаешь, – уже другим – мягким и как бы обволакивающе журчащим голосом заговорил он снова, – а я таки сумел тогда, в отрочестве, убить цаплю. Правда, не из лука. Стрелою мне удалось убить всего пару горлинок. И то – потому что подкрался к ним на полтора метра. Палкой было бы легче их убить, чем из лука. Не, лучная охота – это не охота. То ли мы не умели делать луки и стрелы, то ли лучные охотники из нас хреновые…А вот рогатка – это, конечно: да! Это настоящее оружие охоты для подростков! Огромнейшее спасибо Алеше Кононову, и дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни за то, что он модернизировал рогатку, сделав её пригодной для охоты. Конечно же, скажу без ложной скромности, я – придумав жестяные наконечники для стрел, сделал шаг от детства в направление к настоящей охоте. Но Алеша Кононов – сделал в этом направлении десять шагов. Его рогатка – это произведение искусства. Ничего лишнего! Рогачек – из гребенчукового куста: вкладывался в ладонь и прирастал к ней, будто родной. Расстояние между рогатульками – как прорезь мушки, не больше трех пальцев: целиться просто прекрасно! А на резину он резал велосипедные камеры – полоски длиною сантиметров по тридцать: и чем толще они, тем убойнее рогатка. Правда, потом мы стали пользоваться резиной, разрезая маски списанных противогазов: на них резина лучше – не рвется и растягивается равномерно. На кожу, куда закладывалась галька – Алеша приспособил кожаный язычок от старого ботинка. Разрезал его узкой полоской, чтобы в него можно было вложить камешек с воробьиное или при солидной охоте голубиное яйцо…
Я, когда тоже сделал себе такую рогатку, уже в первый день убил пять воробьев и удода… Помню, с каким кайфом мы с этим Бармалеем, – Агамурад кивнул в сторону Бердымурада, – развели на задах костер из настоящих саксауловых дров, которые утащили из дома, и на пышущих жаром саксауловых углях пожарили первую в моей жизни охотничью добычу. Сейчас, когда вспоминаю это – смех разбирает: дрова взяли, а соль с хлебом забыли. Да и зажарили крошечные тушки воробьев, нанизанные на гребенчуковый прут – так, что потом ели одни угли. Но с каким кайфом ели!..
Нет, что ни говори, а охотничий азарт – это что-то! Ни с каким другим кайфом его сравнить невозможно. Он растворяет тебя. Ты вроде и есть, и вроде бы тебя нету. Тела своего не чувствуешь, мыслей у тебя нет никаких –как будто бы у тебя напрочь нет ни того ни другого. Да и превращаешься ты из тела в какой-то поток: в тебя втекает какая-то сила и несет тебя. Ты сливаешься с чем-то невообразимо огромным: а затем и сам становишься этим огромным, и это нечто огромное становится тобой. И тогда начинаешь чувствовать и видеть то, что обычные люди не могут чувствовать и видеть. Да и сам ты, когда у тебя нет охотничьего азарта, это чувствовать и видеть не можешь. А при этом еще и не знаешь, ты ли это чувствуешь и видишь, или это чувствует и видит в тебе это нечто невообразимо огромное. А ты своим органами чувств всего лишь присоседился к этим нечеловеческим чувствам…
Я это особенно отчетливо пережил и понял, когда убил-таки из рогатки серую цаплю. Но убил, понятное дело, не на водохранилище: там к ним на убойное расстояние и ползком подкрасться невозможно. Я убил её на Большом озере. Она охотилась за мальками на мелководье под берегом, прилегающим к пойменным буграм. Я там охотился за ходулочниками и чибисами. Пару штук даже успел подстрелить. Цаплю ту увидел в проеме камышовой стены. Вмиг отпрянул назад, за камышовую стену, чтобы не спугнуть её. Сердце, можешь представить, заколотилось, как заводное: меня словно шарахнуло молнией – я пронзительно почувствовал, что мне выпал СЛУЧАЙ, который бывает раз в жизни! Я или прямо сейчас убью из рогатки цаплю, или, вообще, никогда не смогу её убить. Потому как понял, что к ней из-за плавучего камышового островка вполне можно будет подкрасться на убойный выстрел. Сразу рассудил, что убить её смогу только прямым попаданием в голову, и с одного выстрела. Теоретически, конечно, мог бы и перебить ей крыло, но прицельно попасть в кость крыла – это невозможно. А потому взял с собой только одну гальку, самую лучшую, почти идеально круглую. Я её берег для особенного случая, и вот дождался…
Был полдень. Над головой, как помню, роилась мошкара… Её мелодичный звон обычно вводил меня в транс, и я шел, слушая его, покачиваясь, как пьяный. Теперь же, когда вмиг провалился в упоительный азарт, звон мошкары странно видоизменился и стал напоминать далекий шум морского прибоя, ритмично накатывающего на песчаный берег… Да и солнце отчего-то вмиг как-то поблекло, словно вдруг сразу после ослепительного знойного полдня наступили вечерние сумерки, когда солнечный диск спустился к горизонту и утратил режущую глаза жгучесть электросварки… Я снял майку, за пазухой которой держал отобранную для выстрелов гальку, свернул её комком и спрятал в разлапистом кусте верблюжьей колючки. Прямо тут же лег на колючую солончаковую землю и пополз на пузе к камышовому проему. Понятное дело, кололся и царапался (потом заметил на животе и ногах глубокие царапины), но ничего не чувствовал. Наверное, со стороны был похож на варана, ползущего на водопой.
Но перед тем как заползти в воду, я, чтобы освободить руку, одел рогатку на голову так, чтобы её кожа оказалась на макушке, а рогачек на подбородке, под самым ртом. Если намочится, то только ручка, главное, чтобы сухой оставалась резина и кожа. Единственную гальку, понятное дело, взял в рот: больше её негде было держать. В воду сполз тихо, прижимаясь к правой стороне камышового проема, морщась от уколов об острые поломанные или согнутые тростинки. Тем не менее сполз бесшумно, и тем более – не подняв волн. Миновав камыши, повернул сразу направо, в противоположную от цапли сторону, чтобы