Читать интересную книгу Осмос - Ян Кефелек

— Что она сказала?

— Она хотела поговорить с мадам Лупьен. Вот хитрюга! Сказала, что у нее для мадам срочное сообщение.

Жорж придвинулся к Марку поближе и зашептал ему прямо в ухо.

— Так у тебя есть бывшая жена?

— Ну да, есть…

— Бывшие жены — это нечто… хуже нет. Но ты не беспокойся, мне известны все приемчики этих пройдох. Они, конечно, бывают очень хитры, но и я — парень не промах! Я ей сказал, что мадам Лупьен недавно умерла в больнице и что производство меда было прекращено ввиду преклонного возраста супруга этой дамы.

«А что, если это все же была Нелли? — думал Марк, и от этой мысли сердце у него болезненно сжалось, в горле пересохло и запершило. — Что, если это была Нелли, идиот?»

— От нее прямо несло бывшей супружницей, — продолжал Жорж тоном великого знатока, — Нелли сказала бы мне, что это Нелли, она не стала бы придуриваться. Она прямо попросила бы позвать к телефону тебя или спросила бы про тебя, само собой разумеется.

— Да… Само собой разумеется, — протянул Марк.

— Нет уж, больше всем этим бывшим меня не провести. Я смеюсь над этими жалкими бабенками! — тараторил Жорж, хлопоча около своих кастрюль и сковородок; он то и дело протирал кипятильник с фильтром для кофе, ручки пивных кружек; он любил хорошо вымытую посуду, любил начищенные до блеска кастрюли и сковородки, он вообще был чистюлей, этот хозяин гостиницы с мягкими, розовыми руками, поросшими чуть рыжеватыми волосами. Обычно уикэнд он проводил в местном клубе, в помещении, где шла игра в карты; он переходил от стола к столу, как говорится, «порхал», приговаривая:

— Здесь тебя не будет донимать твоя бывшая женушка, она не сможет к тебе здесь приставать со всякими глупостями, здесь тебе вообще никто не будет действовать на нервы, даже фининспектор ведет себя здесь тише воды, ниже травы, так что можно не дрейфить.

— У тебя дети есть?

— Нет, — ответил Марк, — и по-моему, мне повезло, потому что если бы у меня были дети, я бы никогда не смог уйти от своей бывшей.

— А вот у меня четверо, и я именно поэтому ушел из дому, ушел, чтобы не видеть их рож. Представляешь, четыре дочери. Вместе с мамашей у меня было пять бывших жен, пять женщин, непременно желавших меня обжулить, обдурить, обвести вокруг пальца. Ты еще хорошо отделался, приятель, так и знай, она хотела тебя обдурить, да я не позволил.

— Быть может, она позвонит еще раз.

«А что, если это все-таки была Нелли?» — повторял про себя Марк, ощущая в глубоком унынии, как от горя сжимается сердце.

— Пусть только попробует! — гаркнул Жорж. — Я ее так далеко пошлю…

— Спроси, как ее зовут.

— Ну, конечно, ей достаточно будет представиться. Всяким бывшим женам нас не обмануть, мы уже ученые!

Жорж взглянул на Марка и вновь заговорил, злобно поблескивая глазами и трясясь от возбуждения; ноздри у него раздувались, руки подрагивали.

— Смотри, не ошибись, парень. С этими бывшими надо держать ухо востро. Сначала такая дамочка звонит по телефону, и стоит тебе только подойти, стоит ей только услышать твой голос, как она уже мчится к тебе на всех парах. И вот она уже рядом, она уже здесь, и через пять минут ты уже у нее в сетях, тебя уже обдурили, ты связан по рукам и ногам, ты уже не свободный человек, а просто кусок мяса!

Жорж тыкал пальцем Марку в грудь, а потом застучал указательным пальцем по стойке бара, как старый тренер по боксу, дающий последние указания своему подопечному перед выходом на ринг:

— Ты думаешь, зачем она к тебе заявится? Да за тем, чтобы ты на нее набросился с кулаками, чтобы ты ей выбил парочку зубов, чтобы потом она могла побежать к адвокату и явиться в суд с «железными доказательствами» твоей вины, а все для того, чтобы выудить побольше деньжат в качестве отступного, ну а если получится, то и для того, чтобы «вернуть заблудшего барана в лоно семьи», чтобы родить тебе ребенка и таким образом отомстить тебе. Поверь мне, бывшая жена может заявиться только для того, чтобы тебя обдурить и попытаться вновь привязать к себе, чтобы вновь надеть тебе на палец обручальное кольцо, что равносильно тому, как быку вдевают кольцо в нос.

Жорж воткнул себе два пальца в нос и показал, как это происходит с быком.

— Она подаст на тебя в суд, она будет требовать возмещения убытков, то есть морального ущерба, она будет грозить тебе тюрьмой, а то, глядишь, и впрямь упрячет за решетку, а к тому же ты должен будешь отваливать ей кучу деньжищ на содержание детей, ведь им, видишь ли, надо зимой поехать на лыжный курорт, надо учиться непременно в Гарварде, им всем надо оттягиваться у психоаналитика… И все эти бывшие утверждают, что стоят на страже интересов детей! Знаешь, парень, что такое бывшая жена? Это тюряга, каторга, а если тебе удалось от нее улизнуть, то ты числишься в бегах, как преступник…

Жорж побагровел от гнева, вены на лбу налились и вспухли, и было видно, как по ним толчками бежит кровь. Он заметил Тотена, сидевшего у Марка под курткой и высунувшего в тот момент мордочку. У самого Жоржа был крупный черный щенок, коротколапый, с приплюснутой мордой, кудлатый, но неухоженный, так что шерсть у него свалялась и повсюду образовались колтуны, торчавшие во все стороны, словно затвердевшие женские соски.

— Собака — вот это совсем другое дело! — засюсюкал Жорж, протягивая руку, чтобы погладить Тотена, положившего свою почти свекольного цвета мордочку на край буфетной стойки. — Собака — существо преданное, к тому же она ничего от тебя не требует. Она спит, ест и кусается.

Потом Жорж посмотрел на Марка в упор, заговорщически подмигнул ему и, понизив голос до шепота, сказал:

— Будь начеку, парень, не допускай промашек. Ты и так уже немного оплошал… Видишь ли, если ты обосновался в Лумьоле и решил здесь затаиться, как говорится, залечь на дно, то тебе не следовало давать о себе объявления в газеты, а то получилось, что ты растрезвонил о себе на весь белый свет. Ну, да ладно, дело пока что поправимое. Я на твоей стороне и на стороне Нелли, и я буду вам покровителем и защитником. Я отдаю предпочтение парам, так сказать, незаконным, то есть не соединенным узами законного брака, потому что только мужчина и женщина, составляющие такие пары, кричат от любви, а не от злости или жадности. Я чувствую, что Нелли приедет. Она уже где-то рядом, эта девушка. Не беспокойся, приятель…

И конечно же, она приехала. Сгущались сумерки, когда моя мать вылезла из междугородного автобуса на конечной остановке, на площади Галилея. Шофер, к которому она обратилась с вопросом, сказал ей, махнув рукой: «Идите вон туда, не ошибетесь».

И она пошла по улице, что ведет к пристани и делит городок пополам.

Она очень изменилась. Теперь это уже была совсем не прежняя девчонка-цветочница с длинноватым носом, с лишними килограммами на заду и бедрах, носившая вышедшие из моды платья, которые она брала взаймы у матери, чтобы спрятать некрасивые мосластые коленки. Как далека она была от той девушки-подростка, почти ребенка, вечно всего стеснявшейся и красневшей по любому поводу, думавшей, что в двадцать лет молодость заканчивается, что жизненный путь намечен и предопределен раз и навсегда: будет муж, потом пойдут дети, а потом будут скромные радости и тихие печали, связанные с трауром по умершим родственникам. Теперь она казалась выше ростом, стройней, грудь у нее соблазнительно выдавалась вперед, длинные, распущенные волосы развевались на ветру; через плечо она несла рюкзак. Да она и была похожа на себя прежнюю, и непохожа, потому что теперь она была такая стройненькая, ладненькая, хорошо одетая, тогда как совсем недавно она была неуклюжая, немного старомодная, полноватая… Можно было сказать, что та, первая Нелли была всего лишь легким наброском той Нелли, в которую она теперь превратилась; от той, первой Нелли у нынешней остались лишь зеленые глаза и ровные белые зубы, чтобы нельзя было ошибиться.

Примерно на полдороге, то есть на середине склона холма шумела ярмарка; Нелли спросила, в правильном ли направлении она идет, у мальчишек, развалившихся в кузовах грузовиков, стоявших на стоянке, молча выслушала их любезности и пошла дальше. Она прошла вдоль ограды стадиона, где проходил матч местных команд по футболу и бушевали болельщики, спустилась в подземный переход, проходивший под железнодорожными путями, по которым проносились сверхскоростные поезда; звук ее шагов гулким эхом отдавался в подземном переходе, и ей казалось, что за ней по пятам кто-то идет. Она шла пешком по городской улице уже минут десять… И вот впереди она увидела легкий туман, курившийся над рекой, и слегка затуманенные огни пристани.

В тот вечер Марк усердно трудился на дороге, проходившей мимо дома. Он взял кирку и старательно ковырял ею асфальт, так как считал, что эта черная масса незаконно «заползла» на его участок примерно на метр, чем нанесла его владению большой ущерб. «Это мой участок! Мое! Мое, черт побери!» Кирка то поднималась вверх, то впивалась в асфальт; искры летели во все стороны. Марк надел свой комбинезон, он яростно махал киркой, чтобы забыться, чтобы забыть прошедший день, забыть о своей хорошей работе, о своей дурацкой работе, о своей новой жизни, о своем галстуке с монограммой компании. Он имел дело с людьми чаще всего трудными, упертыми, видавшими виды, из числа тех, про которых говорят: «кремень, а не человек», и он с успехом дурил им головы, обманывал их и заставлял выкладывать денежки. На работу он шел как в рукопашный бой, с таким же настроением, с такой же готовностью действительно пустить в ход кулаки, если потребуется. Сейчас он был на свой лад легавым… ну, ладно, если уж и не легавым в полном смысле этого слова, то кем-то вроде легавого, кем-то вроде налогового инспектора, состоящего на службе у компании, торгующей встроенными кухнями. Он отлично зарабатывал себе на жизнь, просто классно! Он говорил им: «Надо платить, наивные вы мои! Надо платить, дети мои! Подписали бумаги? Подписали… Значит, теперь надо достать чековую книжку, надо хорошенько потрясти бабулю, у нее в матраце, небось, припрятаны на черный день деньжата, надо разбить копилку, надо заплатить, кровь из носу! Хватит мечтать, хватит нести чушь». Сам он теперь ни о чем не грезил, а работал как вол. У него была пачка визитных карточек, у него был округ, который он обслуживал, его можно было вызвать по телефону для выполнения различных работ, за что ему щедро платили, и он бывал очень рад приработку; его можно было послать собирать квартплату и взносы за аренду помещений или земельных участков, взносы по погашению кредитов и даже взятки; его можно было тайком уговорить не забирать купленный в кредит товар, если задержка внесения очередного платежа была невелика, за отдельную плату, разумеется. «Деньги — это деньги! Надо платить, господа хорошие, и нечего тут сопли распускать и бить на жалость! У человека есть только одно слово чести, одна подпись, и если уж он дал слово, если уж поставил под документом свою подпись, то уж деваться некуда, надо платить!» Вот так Марк разговаривал сам с собой, поднимая асфальт на краю дороги; он-то думал, что он совсем один, а Нелли тем временем подходила все ближе и ближе, наблюдая за тем, как он размахивал киркой и с силой вонзал ее в землю. В любой другой день он бы непременно заметил ее и тотчас бы узнал. В любой другой день он бросился бы ей навстречу, но в тот день он устал как собака, совсем выбился из сил, и он не отдавал себе отчета в том, что этот женский силуэт, медленно выплывавший из темноты в ореоле сияния от огней на пристани, и есть силуэт той женщины, мысли о которой неотступно преследуют его, той единственной женщины, к которой он любит прикасаться, с которой он любит заниматься любовью, доводя до слез, а потом любит утешать и ласкать. Он услышал звук ее шагов в последний миг, втянул носом воздух и учуял запах одеколона. Он подумал, что какой-то прибрежный житель, пробавлявшийся сбором железного лома и оказавшийся в отчаянном положении, послал к нему свою младшую дочь «для улаживания дел», в качестве взноса натурой, так сказать. Она остановилась и стояла неподвижно, терпеливо ожидая, когда он ее заметит. На ней были туфли на босу ногу, куртка расстегнута, длинный шарф под дуновением ветра развевался за плечами, распущенные длинные волосы, подобных которым он никогда не видел, спускались на плечи. Убиться можно! До чего же хороша! Черт подери, ведь она похожа… похожа на…