Читать интересную книгу Скульптор-экстраверт - Вадим Лёвин

– Поехали домой, Егор.

Услышав эти слова, Егор оторвал кружку от губ и посмотрел с надеждой на супругу. Он посмотрел на нее взглядом человека, которого только что помиловали и попросили спуститься с помоста, на котором была водружена гильотина… Егор сидел на стуле и не верил своему счастью, он замер и молча держал у своих губ чашку с чаем.

– Вставай, вставай! Поехали, долго будешь еще здесь рассиживаться!!! – Поторопила мужа Анжела.

Егор поставил чашку с чаем на стол, встал со скамейки и, немного пошатываясь и придерживаясь одной рукой о стеночку, а другой за сердце, спустился вниз по ступенькам, к машине… Ничего не сказав на прощание ни мне, ни Всеволоду…

Всеволод в это время уже успел открыть ворота… Закрыв ворота за уехавшей машиной, Всеволод поднялся ко мне.

– Сев, а чего это такое вообще было? Что за представление?

– Анжела Егора привозила.

– Как понять – привозила?

– Она хотела оставить его у меня пожить.

– Как оставить у тебя пожить, он что – вещь?

– Нет, он в ее квартире живет, они поссорились, вот она и решила его у меня оставить пожить.

– И чего не оставила?

– Я отговорил. Посоветовал помириться, в монастырь съездить, к батюшке на причастие сходить.

В тот-то момент я наконец-то понял, о чем и по законам какой логики со мной разговаривала и все время натыкалась на стенку упрямый экстраверт Анжела, жена Егора, солнечным осенним днем на веранде.

Я в который раз оказался прав в своих предположениях: они жили вместе все эти годы лишь потому, что взаимно исключали друг друга… полным и беспрекословным подчинением одного – другой… Их брак был основан и держался на законах женской логики…

Снизу, с лужайки возле дома, послышался звонкий ребячий голосок:

– Дядя Егор, а шашлык скоро будет готов?

– Уже готов, поднимайтесь и тарелки с кухни тащите! Наш разговор с Егором прервался ровно тогда, когда это и должно было произойти. Пришло время шашлычку…

Шашлык задался на славу и получился на загляденье румяненький и с жирком, пальчики оближешь. Такой шашлычок, знаете ли, одно удовольствие приправить чесночным соусом, а заодно посыпать поверх укропчиком и мелко порезанным лучком – очень аппетитно, знаете ли, выглядит…

Как только Егор снял шампура с мангала, народ словно почувствовал добычу и сразу же столпился на веранде вместе с мухами, неизвестно откуда слетевшимися на пиршество со всей округи и в огромном и бессчетном количестве. Неряшливые мухи с зеленовато-золотистыми брюшками и лапками, измазанными во всяком дерьме, которое только можно сыскать на белом свете, ползали повсюду. По столу, по тарелкам, по рукам, по моей коленке, по голове Анжелы, по спине ее мужа Егора. Открытая веранда была просторной, и места на ней всем хватало. Шлеп – я ударил по коленке, коленка вздрогнула, муха отлетела, оказалось, мимо – стало быть, промазал. Шлеп – раздался глухой прихлоп чьей-то ладони о стол, кто-то присобачил муху к столу, аккуратно взял ее пальчиками за крылышко и сбросил с веранды на участок. Понеслось – шлепок за хлопком, хлопок за шлепком, только повод дай. Кто только и как ни старался прибить очередную муху, и у многих, надо сказать, это совсем неплохо получалось… Послышалась череда хлопков и шлепков, отдаленно напоминавшая собой прифронтовую канонаду. Кто-то не поленился и даже притопнул ногой по плитке на полу – промах, три прихлопа – два притопа, три притопа, два прихлопа и наоборот.

– Во поналетели-то!

– Вот поразвелось-то!

– Спасу от них нету!

Отовсюду, со всех сторон доносились удивленные возгласы…

А вскоре на просторную веранду прилетели две острые на жало осы и один могучий, толстозадый и дремучий шмель. И стало уж совсем весело, кто-то отмахивался от ос, кто-то пытался прибрать к рукам шмеля, вездесущие же мухи ушли на второй план в тень.

Я же принялся за дело и оторвал зубками кусочек сочного мясца. Мой изголодавшийся желудочек воскрес и ожил, можно сказать, что взыграл, наполнился радостью и засеменил своими ножками по моему животику… Скушав последний, четвертый по счету кусочек, я облизал пальчики, а мой желудочек разомлел, задремал от удовольствия и принялся посапывать, пригреваясь на солнышке… Но рано я расслабился…

Через десять минут желудочек напомнил о себе. Он встрепенулся и лягнул меня что есть мочи по животу. Я скушал еще два сочных и весьма аппетитных кусочка свинины с жирком… И только тут мой желудочек окончательно успокоился, залег на боковую и захрапел на всю округу до утра следующего за этим дня…

Егор взял в свои руки гитару и начал перебирать струны, послышались звуки мелодии. Егор в полголоса запел. Он напевал и наигрывал для себя и для всех нас угрюмую мелодию любви… На веранде воцарилась тишина и наступило общее умиротворение… Каждый пропускал через свое сердце невеселые слова, звучавшие из уст покорного ко всему клоуна…

Еще через пару часов я откланялся и мы с Катериной Михайловной удалились к себе домой. Оставив скульптора наедине со своими гостями…

И не сказать, что с этого дня мы сдружились с семейством Державиных домами, нет, этого не скажешь, но что совершенно точно, так это то, что отношения мои с Всеволодом с дня этого приобрели характер приятельских, и это точно и без всяких на то натяжек, с этого дня я стал частенько захаживать к нему в гости, а он – ко мне…

Глава 4. Бояриновы

Всеволод как натура творческая с детства любил шумные и развеселые компании. Сева буквально обожал своих гостей, и чем больше их пребывало в его доме, тем в лучшем расположения духа он прибывал. Он, как бы это обмолвиться, растворялся среди своих гостей многочисленных. Его душа раскрывалась гостям так, словно раскрывается парус, набирая в себя попутный ветер. Скорее всего, он души не чаял в гостях. Судя по всему, мой новый сосед легко и запросто сходился с новыми и незнакомыми для себя людьми и был всегда открытым к общению. Он был гостеприимным хозяином и компанейским человеком. Эту свою черту характера он с несомненностью унаследовал от своего дедушки – Константина Александровича Бояринова.

Дедушка Всеволода родился в 1909 году в Париже в семье адвоката и был третьим ребенком в семье. Все свое детство он провел в этом городе вместе со своим старшим братиком Николаем и сестричкой Ольгой. В 1916 году, за год до революции, семья Кости вернулась в Россию. Многие семьи эмигрантов время от времени возвращаются на Родину из чужбины, и причины на то у них бывают разного рода. Некоторые это делают по ностальгии, некоторые – по коммерции с целью подзаработать и привести свои финансовые дела в порядок или же путешествия ради, а некоторые и по любви к своей Родине. Скорее всего, семья Константин Александровича вернулась в Россию по ностальгии и любви к Родине, а может, и не только по любви, но и по необходимости житейской, в силу сложившихся обстоятельств…

А через год случилось то, что случилось, и то, что и должно было случиться. В октябре семнадцатого в России к власти пришли безумцы, каких свет белый не видывал доселе. Земля разверзлась, и сатана посетил Россию на ближайший век. Брат пошел войной на брата, дети отказывались от родителей, они забыли о том, что там, где всеобщее равенство, там нет развития – там смерть… И был голод по Москве. И в этот год умерла от голода сестра Константин Александровича – Ольга, умерла надо сказать, ребеночком непожившим. Ну не беда ли, да, вне всяких сомнений, это была беда для семьи маленького Кости. В этом же году арестовали и отца Константина Александровича – ну не горе ли. Конечно же горе, скажите вы мне, и я соглашусь с вами в который раз, да еще и какое горе. Сам же Константин Александрович вместе со старшим братом оказался в этот год в детском лагере концентрационном, и что теперь осталось от счастливой семьи адвоката Александра Адамовича Бояринова, спросите вы меня. А я и не знаю… Отвечу я вам… И сколько было таких семей и ради чего все это… Ради каких таких идей…

Сижу вместе с Всеволодом на кухне, за чашечкой кофе ночного и рассматриваю фотографии (любезно им предоставленные мне для ознакомления поверхностного) прошлого и настоящего его семьи, а заодно и слушаю его рассказы о дедушке, столь им любимом. Слушаю и пытаюсь понять и осмыслить для себя самого, что творилось в душе шестилетнего Костика ровно век тому назад…

Буквально со следующим глотком кофе и взглядом на детские фотографии Всеволода и его дедушки, Константин Александровича, у меня перехватило дыхание, и все от того, что Сева в детстве, как две капли воды, был похож внешне на своего дедушку.

Я на секундочку представил себе маленького Костю ребеночком семилетним или же шестилетним, бегающим по полям Елисейским и живущим в достатке и в любви родителей, с братиком Николаем, с сестренкой Ольгой в безоблачном детстве… А всего через два года лагерь детский концентрационный на Воробьевых горах, вот те на… (впоследствии всю свою долгую жизнь Константин Александрович, по возможности, обходил эти места стороной. – Примеч. автора), смерть от голода сестрички Ольги, следом арест отца и разлука с папой на двадцать долгих лет. Что называется – получите и заверните. (Через двадцать лет братья разыщут папу и вызволят его из мордовских лагерей и он проживет еще десять лет на свободе в ссылке.) Вот вам и слеза ребенка. Но слезой здесь явно не отделаться, здесь место ужасу и страху детскому. Это же кем надо было быть, чтобы сотворить подобное зло по отношению к детям.