Читать интересную книгу Взломанная вертикаль - Владимир Коркин (Миронюк)

– За тобой угощение, – дружески потрепал Виссариона по плечу Прохор, – по моей инициативе тебя включают в партийную команду города. Одобрило и партбюро редакции.

Потому он перед поездкой в Хорейскую экспедицию оказался как бы на распутье: то ли рвать с журналистикой и поставить крест на мечте о стезе писательской, то ли не помышлять о партийной карьере, и на то у него были свои основания, о которых он ни с кем не делился. Одна из причин: зная немало о состоянии экономики области и страны, о многоликости «ума, чести и совести» эпохи, он постепенно пришел к выводу, что партия со временем стала просто насосом, втягивающим в себя всё самое лучшее, драгоценное и полезное из народа. Позволяя ему жить одинаково бедно, кроме чинодралов разных рангов и отличий, получать квартиры, бесплатно учиться и учить детей, лечиться задарма, иметь другие социальные блага. А к власти приходили лишь нужные партии люди. Партбюрократию он втайне считал «жирными котами», что берут за основу бытия прежде всего своё благополучие. У него был немалый опыт общения с партаппаратчиками, нередко оставлявший в нём сугубо негативный след. Поговорка, что «в семье не без урода» устарела, да ещё как. Шло активное перерождение коммунистической партии, попрание её лучших идеалов. Последний тому пример не выходил из головы. Как-то Бытов, за глаза называемый секретарями парторганизаций «серым кардиналом» обкома партии, предложил Стражину поехать в Старогонский леспромхоз, крупнейший в области, и раздолбать по полной программе его руководство и партком. Мол, ничего не делают для внедрения бригадного подряда, хозяйственного расчёта. Однако журналист знал истинное положение дел в предприятии. Леспромхоз живёт в медвежьем углу, много лет подряд сюда не выделяли новую технику – ни на лесоповал, ни на вывозку древесины, а та, что в эксплуатации – отработала все положенные ресурсы и сроки, устарела морально и физически. О том не мог не знать и обком партии. Стражин уважал и команду директора предприятия и партком. Те прилагали все усилия, чтобы хозяйство было на плаву. Ещё они не умели юлить, изворачиваться перед областным начальством. Старогонский ЛПХ взывал о помощи, однако она была минимальная. Зато строго требовали от «лесных командиров» выработки, высоких производственных показателей, роста партийных рядов. Стражин не хотел причинять ни малейшего вреда лесникам, и под благовидными предлогами уклонился от предложения Бытова, выбрал командировку сюда, к геологам.

* * *

Теперь вместе с Разинцевым ехал в горы. С тем самым, при первой встрече с которым чуть не задохнулся от ревности. Казалось бы, его чувство к Лене давно остыло. И на тебе! Вновь и вновь он спрашивает себя, так что же его влечет к ней? Ответа нет. Может, любопытство? Нет, всё сложнее. Ему, прежде всего, просто хотелось в горы. Они, как полагал Виссарион, шлифуют душу человека, снимают с неё всякую накипь. Ему хотелось обновления, чтобы после поездки другими глазами взглянуть и на себя, и на окружающий мир, чтобы лучше понимать тех, для кого стал дорог, любим. Он осознал давно: любовь к Лене в прошлом, некие романтические приключения, которые, тем не менее на многие годы взяли его в плен и не отпускают. Сумбурные размышления прервал голос водителя:

– Разинцев, а чего кислый? Никак к жене твоей мчим.

– Отстань, Валька. Разморило меня.

– Смотри, окурок в бороде не оставь, а то вспыхнет твоя метла рыжая. А пожарных нет, тушить некому. Как тебя поджаренного Лена признает?

– Не егози, Шабалов, – нехотя ответил Разинцев. – У тебя самого борода чисто патриаршья.

Их голоса тонут в рёве двигателя. А гусеницы вездехода мнут и мнут белую шубу тундры. Шабалов смело ведёт свой «танк» навстречу очередному заряду бури. Валентину знаком тут каждый метр. Он старожил экспедиции, потому запанибрата, кроме Маньчука и его ближайшего окружения, со всеми: «старичок», «кадр», «смешная раззява», и чего ещё не выскакивает из его уст. Ему прощается и не то. Если вытянуть в одну колею километры, которые он наездил в горах и тундре, так ею можно обмотать вокруг экватора.

– Ну, как, не пишет тебе тот практикант?! – перекрывая и грохот двигателя, и вой одичавшего разбойничьего ветра кричит Валька, обращаясь к Разинцеву.

Шабалов не любит играть в машине в молчанку, и потому готов переключиться на любую тему.

– История с практикантом приключилась забавная, – оживляется Разинцев, повернув голову к Стражину. – Присел летом наш студент на край шурфа и что-то царапает в блокноте, песенку под нос мурлычет. Увлёкся делом и не заметил, как в его владение Топтыгин пробрался. Медведи обнаглели, нередко у наших ребят продукты воровали. Особо горазды на сгущенку. Этот косолапый, безобидный зверюга, мы его раньше приметили, к тому же охоч песенки послушать. Эстет.

Виссарион рассмеялся:

– Ну, ты даешь, медведь – эстет!

– Не перебивай. Так вот, стоило пареньку замолчать, перевести дух, как мишка, огорчённый тем, что песня внезапно оборвалась, негодующе рявкнул. Наш практикант заорал благим матом, переполошив весь лагерь, а сам скатился в шурф, только камни гремели. Может быть, парень ещё и звуки громко неприличные издал. Словом, вокруг было столько шуму, что медведь с перепугу дал такого дёру! Скрылся из глаз в считанные секунды. – Андрей заразительно смеется, поглаживая бороду. – Да, всякое, братцы, у нас бывает.

Постепенно, сглаживая очертания торчащих из снега кустарников, снежных барханов-намётов, тянувшихся до горизонта горных цепей, как бы обрамляющих простор, наплывали сумерки. Вступала в свои права вторая ночь их пути. Душно в кабине вездехода, не легче в кузове, отделённом высокими сидениями водителя и его помощника, где разместился начальник партии Разинцев. Укачивает, будто ты в трюме барахтающегося в волнах судёнышка. О чем-то глубоко задумался Разинцев, попыхивает «Беломором» Шабалов. Валька вообще личность легендарная. Вряд ли кто кроме него переворачивал континенты. А он поставил Азию на место Европы. Рассказывали, что как-то проезжая на тягаче мимо пограничного столба Европа – Азия, умудрился забуксовать. Когда Шабалов терял голову? Закрепив трос лебедки вездехода на основании железобетонного столба, он преспокойно наддал на газ. Архимед не нашел точку опоры, чтобы перевернуть земной шар, а Шабалов сумел. Машина вырвалась на твердь, зато континенты перевернулись. Ставить континенты на свои места не стал: не царское это дело! Однако железнодорожники пошли с челобитной к руководству экспедиции. И Шабалова, конечно, под прессом «с тобой ещё разберемся», заставили-таки восстановить миропорядок.

То ныряет машина вниз с мелкой сопки, то прет вверх на очередную мини-вершину. Фары вырывают из чернильной тьмы заснеженное пространство тундры, ленты матово-голубого льда горных речек. Вездеход за небольшим перевалом меняет направление. Теперь вбок, как бы вслед машине ветер швыряет и швыряет белые стрелы набирающей силы позёмки. Вскоре маленький транспортный отряд окунается в снежную карусель, перешедшую в неистовый буран. А дальше, в десятке километров отсюда, очередной перевал. Только очень крутой и потому капризный. Впереди забегал, замигал луч прожектора, шедшей позади машины. Стоп, значит, нужна помощь. Шабалов разворачивает и ведет вездеход к застывшему на пригорке АТЛ – это легкий артиллерийский тягач. Послужив в армии, он снова в строю – у геологов.

– Не повезло парням, – сообщает ввалившийся в кабину Шабалов. – У них ступица сломалась, забарахлил двигатель. АТЛ безнадёжен, торчать ему тут до первой ремонтной летучки.

Геологи перегрузили с АТЛ в машину Шабалова ящики с консервами, и оставшиеся вездеходы тронулись в путь. Уже фары вырывают из тьмы подъём на перевал. Там, где свободно проходит вездеход «ГАЗ», едва пробирается шабаловский ГТТ. Гусеничный тяжелый тягач будто вздыбленная лошадь. Изрыгая клубы дыма, по-звериному ревущая машина с невероятными усилиями пробивает брешь в снежной толще. Все круче подъём, все чаще один тягач в упряжке с другим: только так и можно вырваться из «белого плена».

– Перекусить бы надо, начальник, – подает голос Шабалов, – сосёт под ложечкой.

Разинцев с ним соглашается. Вездеходы перемигнулись фарами, сблизились. Весь маленький отряд геологов в машине Андрея. По кругу идёт «палочка-выручалочка» – консервированная холодная гречневая каша с нитями мяса. Хрустят на зубах галеты, дымится в пластмассовых стаканчиках кофе. Ребята не теряют бодрости духа, шутят, переговариваются под неустанные удары ветрила в брезент кузова. Мерцают огоньки сигарет. В такие счастливые минуты отдыха хочется тишины, покоя. Сладкая дрёма опускается на ресницы геологов. Осипший голос водителя вездехода «ГАЗ» Степана Заранского возвращает посапывающих людей в реальность:

– Чего тут торчать? Сейчас возьмём перевал, а там, в партии, в тёплых балках хоть по-человечески отдохнём.