Читать интересную книгу Том 6. Стихотворения - Андрей Белый

Апрель 1918

Москва

Первое свидание

Предисловие

Киркою рудокопный гномСогласных хрусты рушит в томы…Я — стилистический прием,Языковые идиомы!Я — хрустом тухнущая пещь, —Пеку прием: стихи — в начинку;Давно поломанная вещь,Давно пора меня в починку.Висок — винтящая мигрень…Душа — кутящая…И — что же?..Я в веселящий Духов деньСклонен перед тобою. Боже!

Язык, запрядай тайным сном!Как жизнь, восстань и радуй: в смерти!Встань — в жерди: пучимым листом!Встань — тучей, горностаем: в тверди!Язык, запрядай вновь и вновь!Как бык, обрадуй зыком плоти:Как лев, текущий рыком в кровь,О сердце, взмахами милоти!Орел: тобой пересекусь…Ты плоти — жест, ты знанью — числа…«Ха» с «И» в «Же» — «Жизнь»:Христос Иисус —

Знак начертательного смысла…

Ты в слове Слова — богослов:О, осиянная ОсаннаМатфея, Марка, Иоанна —Язык!.. Запрядай: тайной слов!

О, не понять вам, гномы, гномы:В инструментаций гранный треск —Огонь, вам странно незнакомый,Святой огонь взвивает блеск.

1

Взойди, звезда воспоминанья;Года, пережитые вновь:Поэма — первое свиданье,Поэма — первая любовь.Я вижу — дующие зовы.Я вижу — дующие тьмы:Войны поток краснобагровый,В котором захлебнулись мы…Но, нет «вчера» и нет «сегодня»:Всё прошлое озарено,Лишь песня, ласточка господня,Горюче взвизгнула в окно…Блести, звезда моя, из дали!В пути года, как версты, стали:По ним, как некий пилигрим,Бреду перед собой самим…Как зыби, зыблемые в ветры,Промчите дни былой весны, —Свои ликующие метры,Свои целующие сны…

Год — девятьсотый: зори, зори!..Вопросы, брошенные в зори…

Меня пленяет Гольбер Гент…[1]И я — не гимназист: студент…Сюртук — зеленый, с белым кантом;Перчатка белая в руке;Я — меланхолик, я — в тоске,Но выгляжу немного франтом;Я, Майей мира полонен,В волнах летаю котильона,Вдыхая запах «poudre Simon»,Влюбляясь в розы Аткинсона.[2]Но, тексты чтя Упанишад,Хочу восстать Анупадакой,[3]Глаза таращу на закатИ плачу над больной собакой;Меня оденет рой Ананд[4]Венцом таинственного дара:Великий духом Даинанд,[5]Великий делом Дармотарра…[6]

Передо мною мир стоитМифологической проблемой:Мне Менделеев говоритПериодической системой;Соединяет разум мойЗаконы Бойля, Ван-дер-Вальса —Со снами веющего вальса,С богами зреющею тьмой:Я вижу огненное мореКипящих веществом существ;Сижу в дыму лабораторийНад разложением веществ;Кристаллизуются растворыСредь колб, горелок и реторт…Готово: порошок растерт…

Бывало, — затеваю споры…

Пред всеми развиваю яСвои смесительные мысли;И вот — над бездной бытияТуманы темные повисли…— «Откуда этот ералаш?» —Рассердится товарищ наш,Беспечный франт и вечный скептик:— «Скажи, а ты не эпилептик?»

Меня, бывало, перебьетИ миф о мире разовьет…

Жил бородатый, грубоватыйБогов белоголовый рой:Клокочил бороды из ваты;И — обморочил нас игрой.В метафорические хмуриОн бросил бедные мозги,Лия лазуревые дуриНа наши мысленные зги;Аллегорическую копоть,Раздувши в купол голубой,Он дружно принимался хлопатьНа нас, как пушками, судьбой;Бросался облачной тропою,От злобы лопаясь, — на нас,Пустоголовою толпою,Ругая нас… В вечерний час, —Из тучи выставив трезубцы,Вниз, по закатным янтарям,Бывало, боги-женолюбцыСходили к нашим матерям…

Теперь переменились роли;И больше нет метаморфоз;И вырастает жизнь из соли;И движим паром паровоз;И Гревса Зевс — не переладит;И физик — посреди небес;И ненароком Брюсов адит;И гадость сделает Гадес;И пролетарий — горний летчик;И — просиявший золотарь;И переводчик — переплетчик;И в настоящем — та же старь!

Из зыбей зыблемой лазури,Когда отвеяна лазурь, —Сверкай в незыблемые хмури,О, месяц, одуванчик бурь!Там — обесславленные богиИсчезли в явленную ширь:Туда серебряные роги,Туда, о месяц, протопырь!Взирай оттуда, мертвый взорич,Взирай, повешенный, и стынь, —О, злая, бешеная горечь,О, оскорбленная ледынь!О, тень моя: о тихий братец,У ног ты — вот, как черный кот:Обманешь взрывами невнятиц;Восстанешь взрывами пустот.

Но верю: ныне очертилиЭмблемы вещей глубины —Мифологические были,Теологические сны,Сплетаясь в вязи аллегорий:Фантомный бес, атомный вес,Горюче вспыхнувшие зориИ символов дремучий лес,Неясных образов законы,Огромных космосов волна…

Так шумом молодым, зеленым, —Меня овеяла весна;

Так в голове моей фонтаномВзыграл, заколобродил смысл;Так вьются бисерным туманомНад прудом крылья коромысл;Так мысли, легкие стрекозы,Летят над небом, стрекоча;Так белоствольные березыДрожат, невнятицей шепча;Так звуки слова «дар Валдая»Балды, над партою болтая, —Переболтают в «дарвалдая»…

Ах, много, много «дарвалдаев» —Невнятиц этих у меня.И мой отец, декан Летаев,Руками в воздух разведя:«Да, мой голубчик, — ухо вянет:Такую, право, порешь чушь!»И в глазках крошечных проглянетМатематическая сушь.Широконосый и раскосыйС жестковолосой бородойРасставит в воздухе вопросы:Вопрос — один; вопрос — другой;Неразрешимые вопросы…Так над синеющим цветком,Танцуя в воздухе немом,Жужжат оранжевые осы.

И было: много, много дум;И метафизики, и шумов…

И строгой физикой мой умПереполнял: профессор Умов.[7]Над мглой космической он пел,Развив власы и выгнув выю,Что парадоксами Максвелл[8]Уничтожает энтропию,Что взрывы, полные игры,Таят томсоновские вихри,[9]И что огромные мирыВ атомных силах не утихли,Что мысль, как динамит, летитСмелей, прикидчивей и прытче,Что опыт — новый…

— «Мир — взлетит!» —Сказал, взрываясь, Фридрих Нитче…

Мир — рвался в опытах КюриАтомной, лопнувшею бомбойНа электронные струиНевоплощенной гекатомбой;Я — сын эфира. Человек, —Свиваю со стези надмирнойСвоей порфирою эфирнойЗа миром мир, за веком век.Из непотухнувшего гулаВзметая брызги, взвой огня,Волною музыки меняСтихия жизни оплеснула:Из летаргического снаВ разрыв трагической культуры,Где бездна гибельна (без дна!), —Я, ахнув, рухнул в сумрак хмурый, —

— Как Далай-лама молодойС белоголовых Гималаев, —

Передробляемый звездой,На зыби, зыблемые Майей…

В душе, органом проиграв,Дни, как орнамент, полетели,Взвиваясь запахами трав,Взвиваясь запахом метели.И веял Май — взвивной метой;Июнь — серьгою бирюзовой;Сентябрь — листвою золотой;Декабрь — пургой белоголовой.О лазулитовая лень,О меланитовые очи!Ты, колокольчик белый, — день!Ты, колокольчик синий, — ночи!

Дышал граненый мой флакон;Меня онежили уайт-розы,[10]Зеленосладкие, как сон,Зеленогорькие, как слезы.В мои строфические дниИ в симфонические игры,Багрея, зрели из зариДионисические тигры…Перчатка белая в руке;Сюртук — зеленый: с бельм кантом…В меня лобзавшем ветеркеЯ выглядел немного франтом,Умея дам интриговатьСвоим резвящимся рассудкомИ мысли легкие пускать,Как мотыльки по незабудкам;Вопросов комариный ройУмел развеять в быстротечность,И — озадачить вдруг игрой, —Улыбкой, брошенною… в вечность…Духовный, негреховный свет, —

— Как нежный свет снегов нездешних.Как духовеющий завет,Как поцелуи зовов нежных,Как струи слова Заратустр, —

Вставал из ночи темнолонной…Я помню: переливы люстр;Я помню: зал белоколонныйЗвучит Бетховеном, волной;И Благородное собранье,[11] —Как мир — родной (как мир весной),Как старой драмы замиранье,Как то, что смеет жизнь пропеть,Как то, что веет в детской вере…

2

На серой вычищенной двериЛитая, чищеная медь…

Бывало: пламенная вьюга;И в ней — прослеженная стезь;Томя предчувствиями юга,Бывало, всё взревает здесь;В глазах полутеней и светов,Мне лепестящих, нежных цветовЯснеет снежистая смесь;Следя перемокревшим снегом,Озябший, заметенный весь,Бывало, я звонился здесьОтдаться пиршественным негам.

Михал Сергеич Соловьев,Дверь отворивши мне без слов,Худой и бледный, кроя плэдомДавно простуженную грудь,Лучистым золотистым следомСвечи указывал мне путь,Качаясь мерною походкой,Золотохохлой головой,Золотохохлою бородкой, —Прищурый, слабый, но живой.

Сутуловатый, малорослыйИ бледноносый — подойдет,И я почувствую, что — взрослый,Что мне идет двадцатый год;И вот, конфузясь и дичая,За круглым ласковым столомХлебну крепчающего чаяС ароматическим душком;Михал Сергеич повернетсяКо мне из кресла цвета «бискр»;Стекло пенснэйное проснется,Переплеснется блеском искр;Развеяв веером вопросы,Он чубуком из янтаря, —Дымит струями папиросы,Голубоглазит на меня;И ароматом странной верыОкурит каждый мой вопрос;И, мне навеяв атмосферы,В дымки просовывает нос,Переложив на ногу ногу,Перетрясая пепел свой…

Он — длань, протянутая к БогуСквозь нежный ветер пурговой!

Бывало, сбрасывает повязьС груди — переливной, родной:Глаза — готическая прорезь;Рассудок — розблеск искряной!Он видит в жизни пустоглазойРои лелеемых эмблем,Интересуясь новой фазойКосмологических проблем,Переплетая теоремыС ангелологией Фомы;И — да: его за эти темыУжасно уважаем мы;Он книголюб: любитель фабул,Знаток, быть может, инкунабул,Слагатель не случайных слов,Случайно не вещавших миру,Которым следовать готовОдин Владимир Соловьев…

Я полюбил укромный кров —Гостеприимную квартиру…

Зимой, в пурговые раскатыЗвучало здесь: «Навек одно!»Весною — красные закатыПылали в красное окно.На кружевные занавескиЛия литые янтари;Любил египетские фрескиНа выцветающих драпри,Седую мебель, тюли, дажеЛюбил обои цвета «бискр», —Рассказы смазанных пейзажей,Рассказы красочные искр.Казалось: милая квартираТаила летописи мира.

О. М., жена его, — мой друг,Художница —— (в глухую осеньЯ с ней… Позвольте — да: лет восемьПо вечерам делил досуг) —

Молилась на Четьи-Минеи,Переводила де Виньи;Ее пленяли Пиренеи,Кармен, Барбье д'Оревильи,Цветы и тюлевые шали —Всё переписывалась с «Алей»,Которой сын писал стихи,Которого по воле рокаПослал мне жизни бурелом;Так имя Александра БлокаПроизносилось за столом«Сережей», сыном их: он — мистик,Голубоглазый гимназистик:О Логосе мы спорим с ним,Не соглашаясь с Трубецким,Но соглашаясь с новым словом,Провозглашенным СоловьевымО «Деве Радужных Ворот»,[12]О деве, что на нас сойдет,Овеяв бирюзовым зовом,Всегда таимая средь нас:Взирала из любимых глаз.

«Сережа Соловьев» — ребенок,Живой смышленый ангеленок,Над детской комнаткой своейВосставший рано из пеленок, —Роднею соловьевской всейОн встречен был, как Моисей:Две бабушки, четыре дяди,И, кажется, шестнадцать тетьЕго выращивали пяди,Но сохранил его Господь;Трех лет, ну право же-с, ей-богу-с, —Трех лет (скажу без липших слов),Трех лет ему открылся Логос,Шести — Григорий Богослов,Семи — словарь французских слов;Перелагать свои святыниУже с четырнадцати летУмея в звучные латыни,Он — вот, провидец и поэт,Ключарь небес, матерый мистик,Голубоглазый гимназистик, —Взирает в очи Сони Н-ой,Огромный заклокочив клочень;Мне блещут очи — очень, очень —Надежды Львовны Зариной.Так соглашаясь с Соловьевым,Провидим Тайную весной:Он — Сонечку, живую зовом;Я — Заревую: в Зариной…

Она!.. Мы в ней души не чаем…Но кто она?.. Сидим за чаем:Под хохот громкий пурговойВопрос решаем роковой.Часы летят… Не замечаем…— «Скажи, тобой увлеченаНадежда Львовна Зарина?..»— «Не знаю я…»— «Быть может?»— «А?!»

Михал Сергеич повернетсяКо мне из кресла цвета «бискр»;Стекло пенснэйное проснется,Переплеснется блеском искр;Его он сбрасывает кроткоЗолотохохлой головойС золотохохлою бородкой,Прищурый, слабый, но живой;И клонит кончик носа сноваВ судьбу вопроса рокового:— «Надежда Львовна Зарина!Как?!. Воплощение Софии?..»«В ней мне пророчески яснаСудьба священная России:Она есть Львовна дочка Льва;Лев — символический, Иудин…»

— «Зарин, Лев Львович, — пошлый франт?Безусый, лысый коммерсант?»«Вопрос гностически не труден:Серапис, или Апис, — бык,Таящий неба громкий зык,Есть только символ чрезвычайныйКакой-то сокровенной тайны…»

— «Ну, хорошо, а что есть Лев?»

— «Иудин Лев — веков напев»………………….

Высокий, бледный и сутулый,Ты где, Сережа, милый брат;Глаза — пророческие гулы,Глаза, вперенные в закат:Выходишь в Вечность… на Арбат;[13]Бывало: бродишь ты без речи;И мне ясней слышна, видна:Арбата юная весна,Твоя сутулая спина,Твои приподнятые плечи,Бульваров первая трава,И вдруг: как на зеркальной зыбкеПройдут пузыриками рыбки, —Меж вами умные словаИ вовсе детские улыбки.И разговор о сем, о том,О бесконечности, о Браме,О Вечности, огромной даме,Перерастают толстый том;И на Арбате мчатся в Вечность:Пролеток черных быстротечность,Рабочий, гимназист, кадет…Проходят, ветер взвив одежды,Глупцы, ученые, невежды;Зарозовеет тихий светС зеленой вывески «Надежды»[14]Над далью дней и далью лет…

Смутяся уличною давкой,Смутясь колониальной лавкой,Я упраздняю это всё:«Мир — представление мое!»Ты — пламенный, в крылатке серойСредь зданий, каменных пустынь:Глаза, открытые без меры, —В междупланетную ледынь,Свои расширенные синиБросают, как немой вопрос,Под шапкой пепельных волос.

Бывало: за Девичьим ПолемПроходит клиник белый рой,Мы тайну сладостную волим,Вздыхаем радостной игрой:В волнах лyчиcтoгo эфираЧитаем летописи мира.Из перегаров красных травВ золотокарей пыли летней,Порывом пыли плащ взорвав,Шуршат мистические сплетни…Проходит за городом: лесКачнется в небе бирюзовом;Проснется зов «Воанергес!»Пахнёт: Иоанном Богословом…И — возникает в небе ширьНоводевичий монастырь.

Огромный розовый соборПодъемлет купол златозор;А небо — камень амиант —Бросает первый бриллиант;Забирюзевший легкий пруд,Переливаясь в изумруд,Дробим зеркальною волной,И — столб летает искряной…Там небо бледное, упав,Перетянулось в пояс трав;Там бездна — вверх, и бездна — вниз:Из бледных воздухов и риз;Там в берега плеснет волной —Молниеносною блесной…

Из мира, суетной тюрьмы, —В ограду молча входим мы…

Крестов протянутая теньВ густую душную сирень,Где ходит в зелени сыройМонашек рясофорный рой,Где облак розовый сквозит,Где нежный воздух бирюзит;Здесь, сердце вещее, — измлейВ печаль белеющих лилей;В лилово-розовый левкойУсопших, Боже, упокой…

Присел захожий старичок,Склонись на палку… В ветерок —Слетают скорбные листы;Подъемлют сохлые крестыПлач переблеклых огоньковИ клянч фарфоровых венков.Ты, сердце, — неумолчный стриж —Кого зовешь, о чем визжишь?

Кроваво-красная лунаУже печальна и бледна…Из церкви в зелени сыройПроходит в кельи черный рой;Рукопростертые крестыСтолпились в ночь… Приди же. Ты, —Из прежних дней, из прежних лет!..В часовне — цветоблеклый свет:В часовне житель гробовойК стеклу прижался головой;И в стекла красные глядит,И в стекла красные стучит.Чуть фософреющий из трав,Сквозною головою встав, —Подъемлет инок неживойНад аналоем куколь свой…

……………………………………

О, незабвенные прогулки,О, незабвенные мечты,Москвы кривые переулки…Промчалось всё: где, юность, ты!..Перемелькали наши взлетыНа крыльях дружбы и враждыВ неотрывные миголеты,В неотразимые судьбы,Чтоб из сумятицы несвязной,И из невнятиц бытияВ тиски подагры неотвязнойСклонился лысиною я.Зальются слабнущие светыПод мараморохом[15] зимыПереливной струею Леты,Незаливной струею тьмы…Рассудку, рухнувшему, больно, —Рассудку, тухнущему в ночь…И возникают сны невольно,Которых мне не превозмочь…………………….

Да, — и опора в детской вере,И Провидения рука —На этой вычищенной двериЛитая, медная доска:Михал Сергеич Соловьев(С таких-то до таких часов).………………….

Здесь возникал салон московский,Где — из далекой мне земли, —Ключевский, Брюсов, МережковскийВпервые предо мной прошли.Бывало —— снеговая стая —Сплошное белое пятно —Бросает крик, слетая, тая —В запорошенное окно;Поет под небо белый гейзер:Так заливается свирель;Так на эстраде Гольденвейзер[16]Берет уверенную трель.Бывало: в вой седоволосыйПройдет из Вечности самойСнегами строящий вопросыЧерноволосою космой, —Захохотавший в вой софистик,Восставший шубой в вечный зов, —Пройдет «Володя», вечный мистик,Или — Владимир Соловьев…Я не люблю характеристик,Но все-таки… —— Сквозной фантом,Как бы согнувшийся с ходулей,Войдет, и — вспыхнувшим зрачкомВ сердца ударится, как пулей;Трясем рукопожатьем мыЕго беспомощные кисти,Как ветром неживой зимыКогда-то свеянные листья;Над чернокосмой бородой,Клокоча виснущие космыИ желчно дующей губойРаздувши к чаю макрокосмы,С подпотолочной вышиныСквозь мараморохи и сныОн рухнет в эмпирию кресла, —Над чайной чашкою склонен,Сердит, убит и возмущенТем, что природа не воскресла,Что сеют те же господаАтомистические бредни,Что декаденты — да, да, да! —Свершают черные обедни(Они — пустое решето:Козлят не с Музой с сатирессой,И увенчает их за тоПатриотическая пресса),Что над Россией — тайный враг(Чума, монголы, эфиопы),Что земли портящий оврагГрызет юго-восток Европы;Стащивши пару крендельковС вопросом: «Ну и что ж в итоге?»Свои переплетает ногиГрохочет парой каблуков.

Судьба трагическая дышитАтмосферическим дымком,И в «Новом времени» о томДемчинский знает, но не пишет:— «В сознанье нашем кавардак:Атмосферических явленийСвечении зорь нельзя никакПонять с научной точки зрении».Он — угрожает нам бедой,Подбросит огненные очи;И — запророчит к полуночи,Тряхнув священной бородой!..

Так в ночи вспыхивает магний;Бьет электрический магнит;И над поклонниками Агни,Взлетев, из джунглей заогнит;Так погромыхивает в тучеТолпа прохожих громарей;Так плещут в зыбине летучей,Сребрея, сети рыбарей.

За ним вдогонку — следом, следом,Михал Сергеич делит путь,Безмолвный, ровный, кроя плэдомДавно простуженную грудь,Потея в вязаной рубашке,Со столика приняв поднос,На столике расставив шашки,Над столиком поставив нос;И скажет в пепел папиросВ ответ на новости такие:— «Под дымкой — всё; и всюду — тень…Но не скудеет Мирликия…[17]Однако ж… будет: Духов день!»

Свой мякиш разжевавши хлеба,Сережа Соловьев под небоВоскликнет — твердый, как кремень:— «Не оскудела Мирликия!..А ну-ка все, кому не лень,В ответ на дерзости такие, —В Москве устроим Духов день!»Но Соловьев, не отвечая,Снедаем мировой борьбой,Проглотит молча чашку чая,Рукой бросаясь, как на бой,На доску: он уткнется в шашки;И поражают худобойЕго обтянутые ляжки;Бывало, он пройдет к шинели:В меха шинели кроет взор;И — удаляется в метели:Седою головой в бобер;А вихри свистами софистикВсклокочут бледный кругозор!Привзвизгнут: «Вот великий мистик!»И — пересвищут за забор!

А мы молчим, одним объяты;В веках — одно: навек одно…А перезвоны, перекатыСнежат, как призраки, в окно;А лампа бросит в занавескиСвои литые янтари;Молчат египетские фрескиНа выцветающих драпри.Михал Сергеич повернетсяКо мне из кресла цвета «бискр»;Стекло пенснэйное проснется,Переплеснется блеском искр…

Он — канул в Вечность: без возврата;Прошел в восторг нездешних мест:В монастыре, в волнах заката, —Рукопростертый, белый крестСтоит, как память дорогая;Бывало, он, — оснежен весь,Светлеет, огоньком мигая;Бывало, все взревает здесь:Играет скатерть парчовая,Снегами воздухи взвивая;И в ней — прослеженная стезь;Хрустя перемокревшим снегом,Бегу сюда отдаться негам,Озябший, заметенный весь.

Так всякий: поживет, и — помер,И — принят под такой-то номер.

3

Под стук сердец — «в концерт, в концерт» —Мудрец, юнец. Но что их манит,То — запечатанный конверт:Словами тайными обманет;Немой, загаданный глагол,Неизрекаемый, — он водит:То мараморохами зол,То добрым делом соглаголет;Изранит стуками минут,Багрянит, звуками измуча, —Такой мяукающий зуд,Такая дующая туча!..

Звук множит бестолочь головИ гложет огненное сердце;И в звуках нет толковых слов;Здесь не найдешь единоверца;Из мысли: вылетят орлы;Из сердца: выйдет образ львиный;Из воли: толстые волы…Из звука: мир многоединый.Тот, звуковой, — во все излит;Та, звуковая, — золотая;И этот — камень лазулит;И этот — пламенная стая.

У той —

— Над златокарей згойГрад Гелиополь: дева Отис,Милуясь лепетной серьгой,Целует цветик, миозотис;Рогами гранными, как черт,Туда — в века, в лазури-ляпис —Граниторозовый простертВ нее влюбленный, странный Апис.

У этой —— Вытечет титан,Златотоловый, змееногий;Отзолотит в сырой туман:И — выгорит, немой и строгий;Седое облако виситИ, молний полное, блистает,Очами молний говорит,Багровой зубриной слетает,Громове тарарахнув в дубПод хохотом Загрея-Зевса…

Вот этот вот: он — туп, как… пуп:Прочел — приват-доцента Гревса…

И дирижирует: Главач.[18]И дирижирует: Сафонов…[19]И фанфаронит: часто — врач;И солдафонит: каста «фонов»;Интерферируя наш взглядИ озонируя дыханье,Мне музыкальный звукорядОтображает мирозданье —От безобразий городскихДо тайн безобразий Эреба,До света образов людскихМногообразиями неба;Восстонет в ночь эфирный над,В зонах гонит бури знаков:Золотокосых Ореад,Златоколесых зодиаков………………………………….Стой — ты, как конь, заржавший стих —Как конь, задравший хвост строками —Будь прост, четырехстопен, тих:Не топай в уши мне веками;Ведь я не проживу ста лет…Я — вот… Я — здесь: студент московский,Я — на подъезде…Люстры свет.И — Алексей Сергеич П-овский…И — сердца бег, и — сердца стук.Сердца — бегут; на звуки… Верьте, —В субботу вечером наш кругНа Симфоническом концерте…

Проходят, тащатся, текут;Вокруг — шпалеры кавалеров:Купцов, ученых, мильонеров(Седых, муругих, пегих, серых!);Марковников профессор — тут;Бурбон… И — рой матрон «мегерых»,И — шу-шу-шу, и — ша-ша-ша,И — хвост оторван: антраша…Багровая профессорша;За ней в очках профессор тощийНесет изглоданные мощиИ — злое, женино, боа;Вот туалет Минангуа:[20]Одни сплошные валансьены;И — тонкий торс; и юбка «клошь», —Не шумно зыблемая рожь,Не шумно зыблемые пены;Блистая ручкой костяной,Взлетает веер кружевной…О, эти розовые феи!..О, эти голубые!.. Ишь —

Красножилетые лакеиИграют веером афиш.

Графиня толстая. Толстая,Уж загляделась в свой лорнет…Выходит музыкантов стая;В ней кто-то, лысиной блистая,Чихает, фраком отлетая,И продувает свой кларнет…Возня, переговоры… Скрежет:И трудный гуд, и нудный зуд —Так ноет зуб, так нудит блуд…Кто это там пилит и режет?Натянуто пустое дно, —Долдонит бебень барабана,Как пузо выпуклого жбана:И тупо, тупо бьет оно…

О, невозможные моменты:Струнят и строят инструменты…Вдруг!..Весь — мурашки и мороз!Между ресницами — стрекозы!В озонных жилах — пламя роз!В носу — весенние мимозы!

Она пройдет — озарена:Огней зарнёй, неопалимей…Надежда Львовна ЗаринаЕе не имя, а — «во-имя!..»Браслеты — трепетный восторг —Бросают лепетные слезы;Во взорах — горний Сведенборг;Колье — алмазные морозы;Серьга — забрежжившая жизнь;Вуаль провеявшая — трепет;Кисей вуалевая брызньИ юбка палевая — лепет;А тайный розовый огонь,Перебегая по ланитамВ ресниц прищуренную сонь,Их опаливший меланитом, —Блеснет, как северная даль,В сквозные, веерные речи…Летит вуалевая шальНа бледнопалевые плечи.

И я, как гиблый гибеллин,У гвельфов ног, — без слов, без цели:Ее потешный палладии…Она — Мадонна Рафаэля!Пройдет, — мы, вспыхнувши, вздохнем,Идиотически ослабнем…Пройдет с раскосым стариком,С курносым, с безволосым бабнем —Пройдет, и сядет в первый ряд,Смеясь без мысли и без речи;[21]И на фарфоровые плечи,Переливаясь, бросят взгляд —Все электрические свечи.И ей бросает оклик свой —Такой простой, — Танеев-мейстер;[22]Биноклит в ложе боковойКрасавец обер-полицмейстер.[23]

Взойдет на дирижерский пульт,Пересекая рой поклонов,Приподымая громкий культ,Ее почтенный жрец, — Сафонов:Кидаясь белой бородойИ кулаками на фаготы, —Короткий, толстый и седой, —Он выборматывает что-то;Под люстры палочкой мигнув,[24]Душой, манжетом, фалдой, фракомИ лаком лысины метнув, —Валторну поздравляет с браком;И в строгий разговор валторнФаготы прорицают хором,Как речь пророческая Норн,Как каркнувший Вотанов ворон;А он, подняв свою ладоньВ речитативы вьолончеля:— «Валторну строгую не тронь:Она — Мадонна Рафаэля!»И после, из седых усовНадувши пухнущие губыНа флейт перепелиный зов, —Приказ выкидывает в трубы;И под Васильем Ильичом,Руководимые Гржимали,[25]Все скрипоканты провизжали,Поставив ноги калачом.

Бесперый прапор подбородкомПопав в просаки — с'кон'апель, —Пройдет по ноткам, как по водкам,Устами разливая хмель;Задушен фраком, толст и розов,Ладонью хлопнув в переплеск,Подтопнув, — лысиной Морозов[26]Надуто лопается в блеск;За ним — в разлив фиоритуры,Бросаясь головой, каргаВыводит чепчиком фигуры:И чертит па и вертит турыПод платьем плисовым нога:Дрожа, дробясь в колоратуры,Играет страстная серьга;Пятно всё то же щурым ликомНа руку нервную легло:Склоняет Скрябин[27] бледным тикомНеобъяснимое чело,И — пролетит скрипичным крикомВ рои гностических эмблем,Мигая из пустых эонов;Рукою твердой тему темЗа ним выводит из тромбоновТам размахавшийся Сафонов:Кидаясь белой бородойИ кулаками на фаготы, —Короткий, толстый и немой,Как бы вынюхивает что-то;Присядет, вскинув в воздух нос:Вопрос, разнос во взгляде хитром;И стойку сделавши, как пес,Несется снова над пюпитром;Задохнется и — оборвет,Платком со лба стирает пот;И разделяется поклономМеж первым рядом и балконом.

И постоит, и помолчит,И по пюпитру постучит:И — все листы перевернулись;Сердца, как в бой, сердца — рванулись…И вновь — вскипающая новь;И вновь — всклокоченная бровь;И вновь — пройдутся фалды фрака;И стаю звуков гонит он,Как зайца гончая собака, —На возникающий тромбон.

Над пухоперою каргою,Над чепчиком ее счерненЖеребчиком мышиным — «он»,Кто вьется пенною пургоюИ льет разменною деньгою,Кто ночью входит в пестрый сонИ остро бродит в ней — счернен —Над ней, над нами, над вселеннойИз дней, своими снами пленный;Он — тот, который есть не он,Кому названье легион:Двоякий, многоякий, всякийИль просто окончанье, «ий»,Виющийся, старинный змий, —В свои затягивает хмури,Свои протягивает дури:Он — пепелеющая леньИ — тяготеющая тень;Как Мефистофель, всем постылый,Упорным профилем, как черт, —Рассудок, комик свинорылый:К валторне черной он простерт;Как снег, в овьюженные крыши,Как в мысли, гложущие мыши, —В мечты, возвышенные свыше, —Бросает сверженную сушь:Сухую прописную чушь;Упавшим фраком ночь простерши,Кликуши-души, — ходит он —Кликуши-души — горше, горше —Упавшим фраком — душит: в сон!..

Черней, упорней гром в валторне:Грознее, озорней ОнаГрозой молниеносной, горней —Грозою гор озарена —

— Так дымом пепелит и мглеетВиеголовый, мгловый слой;Как змий, он отдымит, отвеетВ багровом горизонте мглой:Слезами облако, светая,Слезами полное, молчит;И в волны, в воздух — тая, тая, —Глазами молнии дрожит,Как воздыханиями арфы,Как лепетанием струны —

Души — Марию зрящей Марфы —Из просветленной глубины!..

И бросят в арфы, — шали, шарфы,Вздыхая вестью дорогой, —Вон те, Марии, эти Марфы,Над жизнью, старою каргой.

Вы, сестры —— (Ты, Любовь — как роза,Ты, Вера, — трепетный восторг,Надежда — лепетные слезы,София — горний Сведенборг!) —

Соединив четыре силыВ троякой были глубиной,Меня примите из могилы,Светите оком — Той, Одной, —Мечтой вуалевой, как трепет,Несущей далевую жизньНа опечаленный мой лепетСквозь звуков маревую жизнь.

Моя Надежда, дева Отис,Милуясь лепетной серьгой,Вдыхая цветик, миозотис,Из зовов арфы дорогой,Бросает взор, лазури-ляпис,В воздухолетный септаккорд:И взор, читая звуков запись,Над миром —— Аписом —— простерт!Перебегает по ланитамВ ресниц прищуренную сонь,Их опаляя меланитом,Таимый розовый огонь.

С неименуемою силойС неизреченных аллилуйКо мне, волнуемому Милой,Мгновенный свеян поцелуй.

Так из блистающих лазурейГлазами полными огня,[28]Ты запевающею бурейЗабриллиантилась — в меня:Из вышины — разгулы света;Из глубины — пахнуло тьмой;И я был взят из молний летаДо ужаса — Тобой: Самой!

Ты на меня сходила снамиИз миротворной тишины:Моей застенчивой весныОголубила глубинами;И мне открылась звуком бурьКатастрофической цевницыИ милоглазая лазурь,И поцелуйная денница:Ее, о время, — опурпурь!

Благонамеренные люди,Благоразумью отданы:Не им, не им вздыхать о чуде,Не им — святые ерунды…О, не летающие! К твердиНе поднимающие глаз!Вы — переломанные жерди:Жалею вас — жалею вас!Не упадет на вагой бельма(Где жизни нет — где жизни нет!) —Не упадет огонь Сент-ЭльмаИ не обдаст Дамасский свет.О, ваша совесть так спокойна;И ваша повесть так ясна:Так не безумно, так пристойноДойти до дна — дойти до дна.В вас несвершаемые лётыНеутоляемой алчбы —Неразрывные миголетыНеотражаемой судьбы…Жена — в постели; в кухне — повар;И — положение, и вес;И положительный ваш говорПереполняет свод небес:Так выбивают полотерыПустые, пыльные ковры…У вас — потухнувшие взоры…Для вас и небо — без игры!..…………………..

Мои мистические далиСмычком взвивались заливным,Смычком плаксивым и родным —Смычком профессора Гржимали:Он под Васильем Ильичом(Расставив ноги калачом), —Который, —— чаля из эоновНа шар земной, — объятый тьмой,Рукою твердой на тромбонахПлывет назад — в Москву, домой:Слетит, в телодвиженье хитромВдруг очутившись над пюпитром,Поставит точку: оборвет,Сопит и капли пота льет,И повернувшись к первой скрипке,Жмет руки и дарит улыбки,Главой склоняясь в первый ряд,Где на фарфоровые плечи,Переливаясь, бросят взгляд,Все электрические свечи;Задушен фраком, толст и розов,Ладонью хлопнув в переплеск,Бросаясь лысиной, МорозовНадуто лопается в блеск.И вот идет, огней зарнимейСама собой озарена,Неся, как трэн, свое «во-имя», —Надежда Львовна Зарина;Вуали — лепетные слезы;Браслеты — трепетный восторг;Во взорах — горний Сведенборг;Колье — алмазные морозы:Блеснет, как северная даль,В сквозные, веерные речи;Летит вуалевая шальНа бледно-палевые плечи…

— «Скажи, тобой увлеченаНадежда Львовна Зарина?»— «Не знаю я…»— «Быть может?»— «Да!»

Выходит музыкантов стая,И кто-то, фраком отлетая,В чехол слагает свой кларнет…Пустеет зал и гаснет свет..

У двери — черные шпалеры;Стоят: мегеры, кавалеры;И — ша-ша-ша: шуршат, спеша,Атласами спускаясь с хоров…— «Не та калоша: Каллаша!»[29]Стыдливо низится Егоров;[30]Лысеет химик Каблуков[31] —Проходит в топот каблуков;Проходит Нос[32] — по воле рокаОн, вы представьте, — без Шенрока!Выходим!..

4

…Вижу этих дам —В боа — дородных, благородных;И — тех: пернатых, страстных дам,Прекрасных дам в ротондах модных…

Костров каленые столбыВзовьются в кубовые синиИз-за редеющей толпы;Стрекозы, рдеющие в иней,Метаясь, гаснут всем, что есть;Мордастый кучер прогигикнет;Снегами радостная весть,Слетая, сладостно воскликнет;И прометет — и пронесетКвадратом лаковым из ночи,Ударит конским потом в рот,Завертит огненные очи,Очертит очерк дорогойИз соболей в окне кареты…

Вдали слезливою серьгойИграют газовые светы…

И всё, что было, все, что есть —Снеговерченье ясных далей,Светомолений светлых весть,Перелетание спиралей!

Но взвоет улицей зима… —

И быстроногою фигурой,Из ног выметываясь тьмаРастет и сумеречит хмуроНа белобокие дома;И мнится: темные лемуры,Немые мимы, из зимы,Мигая мимо, строят турыИ зреют речью:— «Ты и мы!..»Иду, покорный и унылый,Четвероногим двойником:И — звезденеет дух двухкрылый;И — леденеет косный ком;Перемерзая и мерцая,Играем роем хрусталей,Налью из зеркала лица яПерезеркаленных лилей, —И там, под маской, многогрешный,Всклокочу безысходный срам,Чтобы из жизни встал кромешныйБесцельный, сумасшедший храм…

Взлетайте выше, злые мимы,Несясь вдоль крыши снеговой,Мигая мимо — в зимы, в дымы —Моей косматой головой!..О, обступите — люди, люди:Меня спасите от меня;Сомкните молнийные грудиСердцами, полными огня.Я — зримый — зеркало стремлений,Гранимый призраком алмазПересеченных преломлений:Мигнув, отбрасываюсь — в вас,Как переполненный судьбоюНа вас возложенный венец:Созрею, отдаваясь боюРодимых, греющих сердец.Вы — подойдете, я — омолнен;Вы — отойдете, я — не тот: —Я переломлен, переполненПереполохами пустот,Как тени пустолетний конус,Как облачка высотный лет,Как бессердечный, вечный тонусНесуществующих высот.

На тучах строятся фигуры:И я — изъятьем лицевым,Дробимый, сумеречный, хмурый,Несусь по кучам снеговым;Из ног случайного повесыТянусь безвесый, никакой:Меня выращивают бесы.Невыразимою тоской..Мы — неживые, неродные, —Спирали чьих-то чуждых глаз:Мы — зеркала переливные —Играем в