Борис повернулся, и лицо его мгновенно приняло виноватое выражение.
— Ой, Поль, — заговорил он оправдывающимся тоном, пробираясь к ней по проходу, — а я как-то даже не подумал, что тебе конспекты могут самой понадобиться. Мы с тобой договаривались, что я их завтра, то есть сегодня принесу, да?
— Ни о чем подобном мы с тобой не договаривались, — процедила Поля сквозь зубы, задыхаясь от ярости. — Можешь пользоваться сколько нужно. И вообще что ты тут передо мной стоишь? Вы же куда-то торопитесь? Вот и идите на здоровье!
И тут же пожалела о сказанном: фраза получилась глупая, откровенно выдающая и ее обиду, и ее неуместные претензии. Но Суханов вдруг досадливо покачал головой, вздохнул совсем уж виновато, а потом выговорил:
— Слушай, я понимаю, что запоздалое приглашение выглядит глупо, но… Может быть, ты все-таки пойдешь с нами? Конечно, нужно было тебя с самого начала позвать, но, понимаешь, разговор об этом зашел с самого утра, ты еще не приехала, а потом все как-то завертелось, закрутилось…
Поля, пытаясь сохранить на лице равнодушное выражение, поправила прядь волос, пахнущих маминой «Магией ночи», и пожала плечами, как бы раздумывая. Но еще до того, как наконец она произнесла: «А куда вообще мы едем?», Борису, похоже, стало ясно, что согласие получено. Глаза его из осенне-серых вдруг сделались почти голубыми, как мартовское небо, и улыбка, хорошая, светлая, ничуть не насмешливая, тронула уголки губ…
А жил он рядом с платформой «Петровско-Разумовская», и ехала вся компания к нему в гости, отмечать в «узком кругу» знакомство и начало нового учебного года. Все это Поле подробно и доходчиво объяснил Олег, ничуть не удивившийся тому, что она присоединилась к ним. Зато сама Поля чувствовала себя ужасно неловко и почему-то старалась не встречаться взглядом с Надей. Не с Борисом, не с Олегом даже, а именно с той, которую никогда не уважала и к дружбе с которой не стремилась. А еще она мысленно молилась о том, чтобы «поэт» замолчал или просто сменил пластинку, закончив, наконец, свои затянувшиеся объяснения и перестав привлекать к ее персоне общее внимание фразами типа: «Я надеюсь, Поля, ты не разочаруешься», «Ты молодец, Поля, что поехала с нами»…
«Да, я, по сути дела, напросилась. Напросилась! Но никто не имеет права осуждать меня за это! — думала она. — И все-таки как неудобно, как стыдно…» Через несколько минут Олег все-таки сменил тему и начал травить анекдоты про Штирлица. К моменту, когда компания во главе с Борисом подошла к кирпичному дому на Линейном проезде, эти давно приевшиеся истории уже превратились в бесконечную череду вариаций вроде: «Штирлиц выстрелил в упор, упор упал…», поэтому, когда Олег замолчал окончательно, все, не только Поля, вздохнули с облегчением.
А квартира оказалась самой обычной «двушкой» с низкими потолками и довольно длинным коридором, упирающимся в кухню.
— Ну вот, милости прошу в мои владения, — произнес Суханов, сделав широкий приглашающий жест рукой. И тут же поправился: — Правда, временно мои. Всего на два дня, пока родители на даче.
— А на два дня — это обитель пьянства и порока! — сострил Олег, заталкивая свои туфли под полочку для обуви. Борис только пожал плечами и осуждающе покачал головой. Впрочем, и осуждение это, и скепсис в его взгляде, конечно же, были несерьезными. Просто они с «поэтом» привычно и автоматически продолжали работать в паре, прочно вжившись в выбранные роли.
Тем временем Надя, на секунду забытая мужчинами и предоставленная самой себе, сняла голубую джинсовую куртку, повесила ее на вешалку и босиком, в одних колготках, прошла в комнату. Олег, заметив это, тут же вытащил из тумбочки тапки и кинулся за ней. Ясно было, что в этой квартире он чувствует себя не менее уверенно и свободно, чем хозяин. Борис зачем-то направился к холодильнику, и Поля осталась одна в прихожей. Она была даже рада этому обстоятельству. Теперь никто не мешал ей спокойно осмотреться. А осмотреться хотелось, потому что сегодня случилось важное — сегодня она пришла в его дом!
Правда, в том, что Поля могла разглядеть из коридора, влияния вкуса Бориса не чувствовалось. Хотя что она могла знать пока о его вкусе? Но наверняка не им была придумана гипсовая маска какого-то божка над входной дверью, не им выбраны темные с золотом обои и высокое зеркало в тяжелой раме и уж точно не с его подсказки прикручены на дверях ванной и туалета банальные картинки с купающейся девочкой и писающим мальчиком.
Пока она поправляла перед зеркалом прическу, накручивая челку на круглую щетку и осторожно оттягивая ее вниз, в комнате включился магнитофон. Малинин запел печально и романтично про «прощальные слова» и «виньетку ложной сути». Видимо, Олег решил создать достойное музыкальное оформление для беседы с Надей. И тотчас же в проеме кухонной двери показалась голова Бориса.
— Поль, — он тыльной стороной кисти убрал волосы со лба, — ты мне здесь не поможешь немножко? А то я в качестве повара не совсем уверенно себя чувствую…
— Конечно, — отозвалась она с улыбкой и, успев со мстительной радостью подумать, что Хорошилову-то он на помощь не позвал, направилась на кухню.
Впрочем, Надежда совершенно точно не принадлежала к той категории женщин, которые в любой компании берут на себя роль заботливых хозяек. Женщин, которые в походах режут лук и мясо для шашлыков, а во время цивилизованных городских застолий моют горы накопившейся посуды. Надя удобно устроилась на красном плюшевом диване, откинувшись на спинку и скрестив в щиколотках стройные ноги. На коленях ее лежал какой-то яркий журнал. Осеннее солнце, льющееся в окна, придавало ее русым локонам бронзово-золотистый оттенок. Поля задержалась на ней взглядом всего лишь на секунду, проходя на кухню мимо полуоткрытой двери. И уж гораздо больше ее внимание привлекла светлая гитара с нейлоновыми струнами, висящая на стене над диваном…
На кухне Борис отважно сражался с подмороженной синей курицей, лежащей на разделочной доске. На столе вокруг нее расплывалась лужица подтаявшего льда, а скрюченные желтые ноги с поджатыми пальцами навевали мысли печальные и отнюдь не гастрономические.
— И что ты собираешься из этого сделать? — поинтересовалась Поля, наблюдая за тем, как брезгливо он выщипывает из куриных крыльев остатки смерзшихся перьев. — Надеюсь, не цыпленка табака?
— Нет, чахохбили, — отозвался Борис с вымученным оптимизмом. При этом из груди его поневоле вырвался тяжелый вздох. Она молча подошла к раковине, сняла с крючка кухонный фартук с развеселыми поросятами, повязала его вокруг талии и подтянула к себе разделочную доску. Суханов особенно не сопротивлялся. С поспешной покорностью вытер руки о полотенце и отошел к окну. Поля взглянула на него насмешливо и весело. Ей уже нравилось и сегодняшнее неуклюже начавшееся приключение, и клетчатые занавески на окне, и закатанные рукава светлой рубашки Бориса, и его сильные жилистые руки, все еще поблескивающие мелкими капельками.