так резко, что мы чуть не свалились со скамеек. Еле я удержалась. Но главное, успела задержать сумку, которая точно бы свалилась на пол и тогда боюсь даже представить судьбу борща и всего вокруг.
— Наташа! — замахала руками моя соседка, — иди сюда! Тут место есть.
Я посмотрела — мы плотно сидели впятером на заднем сидении, все женщины были примерно моей комплекции, то есть, отнюдь не дюймовочки, так что для шестой здесь было бы некомфортно, но, очевидно, моя соседка придерживалась другого мнения. Когда Наташа подошла, пришлось потесниться, и она спокойно уселась между мной и этой женщиной.
В отличие от женщины в красном берете, Наташа была в сером болоньевом плаще-пуховике и ярко-синей люрексовой вязанной трубе на голове, которая переливалась на свету, словно новогодняя гирлянда.
Ну а что, на работу — как на праздник, — подумала я и поморщилась: от Наташи слишком сильно пахло духами. Запах знакомый вроде, а вот название я забыла. В автобусе и так воняло выхлопами бензина, особенно сзади, а вместе с резкими духами аромат получался вообще бомбический.
— Люсь, ты не забыла, что послезавтра у Рожковой день рождения? — спросила Наташа мою соседку, а я хоть узнала её имя.
Вот и хорошо, а то аж неудобно.
— А ты чего, Любашка, такая надутая? — неожиданно задала вопрос мне Наташа.
Я замялась, не зная, что и ответить, но за меня ответила Люся:
— Опять её благоверный нервы мотал.
— Аааа… — понятливо кивнула Наташа, — это он умеет.
Дальше женщины переключились на обсуждение сериала «Богатые тоже плачут», и остаток дороги прошел в горячих спорах, выйдет ли Марианна замуж за Луиса Альберто или лучше не надо. К ним моментально подключились остальные заинтересованные пассажиры, из тех, кто сидел сзади.
Я участия в данном консилиуме не принимала, просто отвернулась и смотрела в окно на пробегающие мимо дома, серые и одинаковые на вид. Божечки, мы уже так привыкли у себя, в двадцать первом веке, к ярким краскам города, к неоновым дизайнерским вывескам, к благоустроенным улицам, к красивым автомобилям и модно одетым людям, что сейчас я испытывала эсхатологическое потрясение, можно сказать, даже гневное ошеломление, глядя на всё это. А ведь это ещё не началась ломка от отсутствия Интернета, прошло-то меньше суток.
Мы ещё пару раз остановились по дороге, дособирали остальных работников и бодро выехали за пределы города. Здесь ситуация была ещё печальнее — недостройки, какие-то гигантские ржавые контейнеры, свалки…
Наконец, автобус въехал на огражденную территорию и, сердито чихнув напоследок, остановился перед вытянутым двухэтажным зданием из серого пустотелого бетона.
Мы приехали на Калиновский фаянсовый завод.
Глава 6
Что обычно делает глазуровщик фарфоровых и фаянсовых изделий второго разряда на фаянсовом заводе? Вот учитель учит детей в школе, это понятно, врач лечит людей в больнице, это тоже понятно, а вот что делает глазуровщик? Причем не просто какой попало глазуровщик, а глазуровщик второго разряда! Если задать такой вопрос простому человеку с улицы, то, уверена, больше половины внятно ответить не смогут.
Я тоже была самым обычным человеком и представление о глазуровщиках у меня было примерно такие же, как у эскимоса о колумбийских жабах (говорят, эти жабы где-то-таки существуют, но при этом их почти никто никогда не видел, тем более в тундре), то есть довольно смутное.
Нет, так-то я понимала, что если это глазуровщик, то по логике он должен делать глазурь. Возможно даже покрывать этой глазурью фарфоровые и фаянсовые изделия. Хотя, я могу ошибаться и это делают специально обученные художники (как вариант) или ещё кто-то.
В общем, вышла я из автобуса и только сейчас сообразила, что совершенно не представляю, что мне делать дальше. И вообще ничего здесь не знаю.
Почему-то вчера для меня было крайне важным попасть на работу моей предшественницы, а о том, что я буду делать на фаянсовом заводе — я даже не подумала… очевидно, налицо постпопаданческий стресс или обычная бабкая тупость.
— Любаша, ну ты идёшь? Сколько тебя ждать можно! Опоздаем же! — окликнула меня Люся, даже не подозревая, как она меня только что выручила.
— Иду! — обрадовалась я и заспешила за Любашиной подругой, ориентируясь на её красный берет.
Мы вошли в здание (при этом пожилой вахтёр даже пропуска наши не глянул, вероятно, идентификацию мы прошли ещё на этапе сбора автобусом).
Вход из проходной вывел нас в вестибюль, гулкий и просторный, строгий минимализм которого нарушали лишь две кадки с активно увядающими фикусами по краям широкой лестницы, которая уходила на второй этаж.
Я семенила за слишком широко шагающей для своей комплекции Люсей. Наташа свернула куда-то в сторону ещё во дворе.
Шла и накручивала себя, что я буду сейчас делать. Вот реально — что?
Я в красках представила ситуацию, как вхожу я сейчас в свой цех (ну или где там обычно глазуровщики второго разряда работают) и тут мне мастер (или кто там у них главный) говорит такой: Любовь Васильевна, а заглазурьте-ка нам вон те два фаянсовых сервиза.
И всё!
Всё!
Картина Репина «Приплыли»! Развенчают меня как Лжедмитрия.
Я уже представила, как меня схватили и посадили в тюрьму, как я стенаю и мучаюсь в сырых заплесневелых казематах со своим атрофическим коксартрозом. Короче, я так себя накрутила, что готова была развернуться и чухнуть отсюда. Но тут дорогу нам преградила женщина в коричневом костюме:
— Девочки! — она многозначительно посмотрела на нас, затем бросила пару изучающих взглядов вокруг, не видит ли кто, и затем поманила нас за собой.
Люся сразу юркнула за ней в кабинет. Мне тоже не оставалось ничего другого, как последовать туда же.
— Девочки! Послушайте! — уже более внятно сказала женщина, плотно закрыв дверь кабинета, и мотнула головой так, что её залакированная набок чёлка волной, которая оканчивалась внушительным «локоном страсти», возмущённо подпрыгнула.
Мы с Люсей приготовились слушать.
— Сегодня у Афанасия Ефимовича день