Ласточка
Аглаиде Шиманской
Ласточка нежная носится, носитсяВ воздухе светлом вечером летним,Кружится в небе, стрелою проноситсяНад колокольней тысячелетней.
Колокол медный, колокол древнийДня окончанье нам возвещает.Тихо над Сеной. Пахнет деревней,Свежей травою, сеном и маем.
Черная ласточка с белою шейкой,Как хороша ты сейчас такая:Падаешь низко, скользишь над скамейкой,В небо опять беззаботно взлетая.
Вестница счастья, вестница лета,Вестница вечера, друг созерцателя,Стань мне подругой вечернего света,Нежной сестрой в небесах у Создателя.
Кот
Ленивый, ласковый, пушистый,Глядит, прищурившись на свет,Зеленоглазый, серебристыйЛюбимец неги и поэт.
Упруго тело выгибая,Встает с ковра, выходит в сад:Ему тропинка — сень лесная,Иль благодатный вертоград.
Припал, тревожим тенью птичьей,В траве — и вот передо мнойПрироды древнее величье,Чудовищ допотопных бой,
Тоска потерянного рая,Глухие жалобы Творцу,А кот, концом хвоста виляя,Лукаво крадется к скворцу.
«Несётся в пустоте Земля…»
Софии Прегель
Несётся в пустоте Земля,Кружась, в пространстве звёзды мчатся, —Как восхитительно качатьсяЦветку на высоте стебля!
Подобный огненному чуду,Горит над Альпами восход.Пастух, пришедший с гор оттуда,Над светлым озером поёт.
Счастливое существованье,Рай, данный нам, рай милый наш!Певец, о нём воспоминаньяТы всё равно не передашь.
Но этот голос на восходе —Всё звонче, всё прозрачней он.Какая тишина в природе,Как озарился небосклон!
Пантикапея (город Керчь)
Л.Л. Догмеру
Сияющая, мраморная, в водуНисходит пристань кругом, как венец.Привязанные лодки на свободу,Качаясь, рвутся с бронзовых колец.
Вверху амфитеатром синим горыТеснятся в небо и Тезеев храмГотов принять процессии и хоры,Идущие к аттическим богам.
Эллада в скалах Таврии нетленнаИ корни лоз и рыба в глубине,Забывши обо всем, что современно,Классической покорствуют весне.
Пантикапея древняя, тебе лиЯ песнь размером варварским поюВ стране, где грек, играя на свирели,Умел прославить родину свою.
«В доме тишина глухая…»
В доме тишина глухая.Не могу забыться сном.Сколько гроз в начале маяПрошумело за окном.
Сколько листьев вновь упалоПоздней осенью в саду.Каждый год весну встречалоСердце, чувствуя беду.
Сердце билось, замираяОт такой же тишины,Каждый год не доверяяОбещаниям весны.
«Сияет огнями Париж…»
Сияет огнями Париж,Кончается нежное лето,Луна над квадратами крышОслепла от яркого света.
Всё то же: шуршание шин,Автобусов грузных стремленье,Прямых быстроходных машинХолодное щучье скольженье.
В Полях Елисейских, в раю,Во сне золотом и хрустальном,Своё я с трудом узнаюЛицо в отраженье зеркальном.
А тучи идут и идут,Как талые снежные хлопья,И в ярости небо метутПрожекторов острые копья.
«По утрам читаю Гомера…»
По утрам читаю Гомера —И взлетает мяч Навзикаи,И синеют верхушки деревьевНад скалистым берегом моря,Над кремнистой узкой дорогой,Над движеньями смуглых рук.
А потом выхожу я в город,Где, звеня, пролетают трамваи,И вдоль клумб Люксембургского садаНе спеша и бесцельно иду.Есть в такие минуты чувствоОдиночества и покоя,Созерцания и тишины.Солнце, зелень, высокое небо,От жары колеблется воздух,И как будто бы все совершилосьНа земле, и лишь по привычкеЛюди движутся, любят, верят,Ждут чего-то, хотят утешенья,И не знают, что главное — было,Что давно уж Архангел БожийНад часами каменной башниОпустился — и вылилась чашаПрошлых, будущих и небывшихСлез, вражды, обид и страстей,Дел жестоких и милосердных,И таких же, на полуслове,Словно плеск в глубоком колодце,Обрывающихся стихов…
Полдень. Время остановилось.Солнце жжет, волны бьются о берег.Где теперь ты живешь, Навзикая? —Мяч твой катится по траве.
«Господи, Господи, Ты ли…»
Господи, Господи, Ты лиПроходил, усталый, стократВечером, в облаке пыли,Мимо этих простых оград?
И на пир в Галилейской КанеМежду юношей, между женТы входил, не огнем страданья,А сиянием окружен.
В час, когда я сердцем с ТобоюИ на ближних зла не таю,Небо чистое, голубоеВижу я, как будто в раю.
В черный день болезни и горяМой горячий лоб освежитВоздух с берега светлого моря,Где доныне Твой след лежит.
И когда забываю БогаВ темном мире злобы и лжи,Мне спасенье — эта дорогаСредь полей колосящейся ржи.
«Уметь молиться, верить и любить…»
Уметь молиться, верить и любить,Найти слова, спокойные, простые,Быть искренним — нельзя. Нам страшно жить.Неправедные, ко всему глухие,
Среди людей, пронзенных древним злом,Ночами, в свете безысходном, ложном,Тревожимые внутренним огнем,И ты и я, всегда о невозможном
Зачем мы думаем, сестра моя?Стучат шаги. Над городом печальнымМы — иерархи бытия —Немые звезды. В ларчике хрустальном
Ключ счастья спрятан где-то на луне,Багдадский вор несется на ПегасеПо облакам за кладом. Если б мне!— Что даст нам счастье? В каждом нашем часе,
В минуте каждой места нет ему,И в жизни нет спасенья, нет покоя.Идти сквозь одиночество и тьмуДомой — ты знаешь, что это такое.
«Когда нас горе поражает…»
Когда нас горе поражает,Чем больше горе — в глубинеУпрямой радостью сияетДуша, пронзённая извне.
Есть в гибели двойное чудо:Над бездной, стоя на краю,Предчувствовать уже оттудаСвободу новую свою.
Вот почему мне жизни мало,Вот почему в те дни, когдаВсё кончено и всё пропало,Когда я проклят навсегда,
В час, в трудный час изнеможенья,Мне в сердце хлынет тишина —И грозным светом вдохновеньяДуша на миг озарена.
«Чтоб все распалось — в прах и без следа…»
Чтоб все распалось — в прах и без следа,Чтоб все рассыпалось, испепелилось,Чтоб океана хлынула водаИ, бешеная, в бешенстве кружилась,
С лица земли смывая Вавилон,Воздвигнутый безумством поколений,Чтоб в атомы был глобус превращен,В мельчайшие дробления дроблений, —
О, как хочу я, в ярости и зле,Чтоб не было спасенья на земле!
«Стыдно, Господи, и трудно мне…»