Читать интересную книгу Собрание стихотворений - Юрий Терапиано

4. «Земля моя, за каменной стеною…»

Земля моя, за каменной стеною,За крепким частоколом — не пройти:Любить вот так, любовию одною —И вновь — не Ты, и нет к тебе пути?

Склонись опять над картой, с затрудненьемИщи слова, знакомые слова;Ты, девочка моя, скажи с волненьем:«Владивосток». «Орел». «Казань». «Москва».

Задумайся о славе, о свободеИ, как предвестье будущей зари,О русской музе, о родном народеПоэтов русских строфы повтори.

ПАРУСА (Вашингтон: Русская книга, 1965)

«Небо сегодня как будто светлее…»

Небо сегодня как будто светлееИ голубее, чем было вчера.Зеленью нежной вскипают аллеиИ распускаются как веера.

Всюду цветенье и счастье простое,Город в сиянье, в движенье, в тепле.Как я свободен и молод весною,Как хорошо мне на этой земле.

«Я, пожалуй, даже не знаю…»

Я, пожалуй, даже не знаюС чем прийти к тебе? Время не то.Я теперь Монпарнас огибаю,Запахнув поплотнее пальто.

Не сбылись обещанья свободы.Вечер близок и даль холодна.Розы, грёзы, закаты, восходы —Как обрывки какого-то сна.

«Поднимись на высокую гору…»

Поднимись на высокую горуИ с вершины её посмотриВниз, навстречу земному просторуИ сиянью осенней зари.

Там безмолвная музыка. ЕюВся природа под вечер полна.Тихо. Горные цепи темнеютВ ожиданье покоя и сна.

Успение

Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала…

О. Мандельштам

Тяжёлые груши уложены тесно в корзины,Блестит янтарём на столах виноград золотой,И воздух осенний, и запах арбузный и дынныйНа каменной площади празднуют праздник святой.

Я с радостью тихой гляжу на раздолье природы —Такое богатство, как было и в крае моём,Где волны кипели и тщетно искали свободыИ в погребе пахло полынью и новым вином.

А тот, о котором сегодня я вновь вспоминаю,Как загнанный зверь на дворе под дождём умирал.Как лебедь, безумный, он пел славословие раюИ, музыкой полный, погибели не замечал.

Орфей погребён. И наверно не будет рассвета.Треножник погас, и железный замок на вратах.И солнца не стало. И голос умолкший поэтаУже не тревожит истлевшего времени прах.

«Мир разгорожен надвое забором…»

Мир разгорожен надвое забором.Мы смотрим издали: там наш родимый дом.Но не хочу туда вернуться вором,Тюленем пробираясь подо льдом.

Все сорок лет! Нет, больше, что там сорок —Пять тысяч лет блуждаем мы впотьмахИ все твердим: «Уже недолго, скоро»…Едва держась от боли на ногах.

«Летом душно, летом жарко…»

Летом душно, летом жарко,Летом пуст Париж, а яОсчастливлен, как подарком,Продолженьем бытия.

С мертвыми веду беседу,Говорю о жизни им,А весной  опять уедуВ милый довоенный Крым.

И опять лучи, сияя,Утром в окна льются к нам,Море Чёрное гуляет,Припадает к  берегам.

И как будто время сталоЗанавесочкой такой,Что легко ее усталоОтвести одной рукой.

Диана Люксембургского сада

Закинув руку за плечо,Стрелу ты ловишь из колчана,Вздыхающая горячо,Разгорячённая Диана.

Ты мчишься в каменном кругуОдежд, вскипающих как пена,И как виденье на бегуСверкает лёгкое колено,

Такой стремительный полёт,Такая лёгкость пред глазами,Что будто бы весь сад плывёт,Летит, кружится вместе с нами.

Диана в воздухе сухомРитмические мечет стрелы,И мрамор кажется стихомЯмбически-окаменелым.

«Над замерзшим Байкалом, над веяньем вьюги…»

Над замерзшим Байкалом, над веяньем вьюги,Над полями Сибири, средь рек и лесовЗвук несется на землю сквозь воздух упругий —Спутник шлет передачу из верхних слоев.

Пели прежде поэты о бурях морозных,О просторах, где тройки летели в ночи,А теперь научились мы слушать надзвездныйОкеан, что над нами, как вечность, звучит.

Листопад

Мне что ж, с Евтушенко кричать о кубинском притоне,О Мигуэлях и Кастро, поверивших в С.С.С.Р.,Иль на футуристическом саксофонеЧертить с Вознесенским параболы огненных сфер?

А здесь, под ногами, на солнце лежит, истлевая,Всего Люксембургского сада, пронзенная смертью, красаИ вечная молодость, бодро по листьям шагая,Приветствует осень. — Везде голоса, голоса!

С печальной улыбкой, я вспомнил мою Навзикаю,Тридцатые годы, прекрасный тогдашний Париж —И вдруг из тумана сияет лицо, возникая, —О, ветер, зачем же ты локон ее шевелишь?..

«Думал — такого сознанья…»

Думал — века измерил,А жизнь прожить не сумел.

А. Белый

Думал — такого сознаньяНе было в мире, что вотОн лишь один в состояньеВ горний пуститься полёт.

Духа сиянье слепило,Музыка пела ему,Тайная чудная силаВниз устремлялась, во тьму.

И, как на посохе мага,Розами мудрость цвела.Буквы, чернила, бумагаИ полировка стола…

Но ничего не сумел онВыразить. Сроки прошли,И в пустоте прозвенелоСлово, коснувшись земли.

И, умирая, как с кручи,Рушился он с высоты,Падал звездою падучей,Так же как Блок и как ты.

«Все что было — как много его и как мало!..»

Все что было — как много его и как мало!Ну, а память, магическая игла,Пестрым шелком узоры по белой канве вышивала,Возбуждала, дразнила, манила, звала.

«Эти годы»… и вдруг: где теперь эти годы?Под мостами вода навсегда утеклаИ остались одни арок гнутые своды,Серый камень, чужая парижская мгла.

И когда-нибудь скажут: «их время напрасно пропало,Их судьба обманула, в изгнанье спасения нет».Да, конечно! Но все же прекрасное было начало —Радость. Молодость. Вера. И в сердце немеркнущий свет.

«Чуть пожелтевших листьев дружный хор…»

Чуть пожелтевших листьев дружный хорИ хризантемы отцветают ярко.В шестьдесят-третьем все наперекор —Был летом холод, а сейчас так жарко.

Готовят космонавты свой полетК Луне и к Марсу, ставя жизнь на карту.И час настал. Их век уже пришел,Их корабли всегда готовы к старту.

А я на небо звездное смотрю:Какой простор бесчисленных мерцаний!И в каждом мире новую зарюПриветствуют сердца иных созданий.

«Девятнадцатый год. “Вечера, посвященные Музе”…»

Девятнадцатый год. «Вечера, посвященные Музе».Огромный прокуренный зал, под названием «Хлам»*.Вот Лифшиц читает стихи о «Болотной Медузе»И строфы из «Камня» и «Tristia» — сам Мандельштам.

Морозный февраль, тишина побежденной столицы.О, как мы умели тогда и желать и любить!Как верили мы и надеялись, что возвратитсяБылое величье, которого всем не забыть.

А после — походы в холодной степи и раненье.Уже в Феодосии встреча: — «Вы, Осип Эмильевич, здесь?»— «А где Бенедикт?» — «Да, погиб Маккавейский в сраженье».А Петников — жив, но куда он уехал? — Бог весть!»

Тогда мы надеялись: будет недолгой разлука —Как много с тех пор стало горьких потерь и разлук!Летела стрела — и опять Аполлон СребролукийНа новую жертву свой тяжкий нацеливал лук.

* «Хлам» — «Художники, Литераторы, Артисты, Музыканты».

«Теснятся мысли, но какой ценою…»