Мы уже приближались к повороту подъездной дороги, когда Ричард вдруг поперхнулся. Раздался смешной звук, совсем непохожий на его обычный кашель с открытым ртом. Давясь, он стал хватать воздух губами. Я натянула поводья, и лошадь встала. Мы с няней тревожно глянули друг на друга, и она испуганно выхватила из рук Ричарда погремушку. Одного из звонких серебряных колокольчиков на ней не хватало. Ричард проглотил его, и теперь он задыхался, пытаясь набрать в грудь воздуха.
Коляска даже накренилась, когда я схватила ребенка и плашмя бросила на свои колени. Не знаю, как это мне пришло в голову, но я сильно стукнула его по спине, а затем схватила за ножки и перевернула вниз головой, возможно, вспомнив его появление на свет и тот задыхающийся звук, который он издал при этом.
Ричард пронзительно вскрикнул, но никакого серебряного колокольчика не выпало. Я почти бросила его няне и, занеся над лошадью кнут, закричала:
— Где доктор Мак Эндрю?
— В деревне, с леди Лейси, — выдохнула она и прижала Ричарда к своему плечу.
Его хриплое дыхание становилось все более болезненным. Было невыносимо это слышать. Он давился и перхал, но эти усилия почти ничего не давали. Ему не хватало воздуха. Мой мальчик умирал, здесь, в моей коляске, на земле Вайдекра, солнечным утром.
Я хлестнула Соррель кнутом, и она, низко пригнув голову, перешла в дикий галоп. Коляска раскачивалась и переваливалась, как лодка, но я все погоняла и погоняла лошадь. Ветер бил в мое лицо, я едва могла что-нибудь видеть. Но один взгляд на малыша сказал мне, что воздух не достигает его легких. Его губы стали почти синими, и он уже едва покашливал.
— Где в деревне? — проревела я сквозь грохот копыт и скрип раскачивающейся коляски.
— У викария, я полагаю, — взвизгнула миссис Остин, ее лицо было белым, как воротник, от страха за Ричарда и за себя в такой сумасшедшей скачке.
Мы вихрем ворвались в деревню, и тут я услышала, как хрустнула шея курицы, неожиданно попавшей под колесо коляски. Я натянула поводья так сильно, что копыта Соррель почти зарылись в землю, бросила их миссис Остин и выхватила у нее Ричарда. Уже поздно. Слишком поздно. Он больше не дышал.
Я побежала по садовой дорожке к дому, тельце моего сына безжизненно болталось на моих руках, веки были такими же синими, как его губы, маленькая грудная клетка не поднималась. Дверь распахнулась, и показалось испуганное лицо доктора Пирса.
— Где Джон? — сказала я.
— В моем кабинете, — ответил викарий. — Что случи…
Я распахнула дверь, в комнате были Селия, миссис Мерри, старая Марджори Томпсон, склонившиеся над столом. Но я видела только Джона.
— Джон, — выговорила я и протянула ему тельце моего сына.
Он никогда не прикасался к нему, хотя ребенку исполнился почти уже год. Но сейчас, одним быстрым взглядом окинув синие веки и губы ребенка, Джон выхватил Ричарда у меня из рук и положил его на стол. Тельце оставалось неподвижным, головка упала в сторону, будто он уже был трупом. Джон сунул руку в карман жилета и достал серебряный перочинный ножик, который всегда носил с собой.
— Что? — односложно спросил он.
— Серебряный колокольчик от погремушки, — ответила я.
— Крючок для туфель, — обратился Джон к Селии, и затем, сильно запрокинув голову моего ребенка, так что натянулась кожа, он разрезал ему горло.
Мои колени подогнулись, и я упала в кресло. На мгновение мне пришло в голову, что муж убил моего сына, но затем я увидела, как он засовывает трубку доктора Пирса в образовавшуюся дырочку, и я услышала вздох. Джон разрезал дыхательное горло Ричарда, и тот смог дышать.
Я спрятала лицо в ладонях, но потом сквозь пальцы взглянула на Джона, заглядывающего в открытый рот Ричарда и властно, как опытный эдинбургский хирург, протягивающего руку к Селии.
Лихорадочно порывшись в сумочке, она достала перламутровый крючок для ботинок и маленький вышивальный крючок. Она положила первый в протянутую ладонь Джона и встала рядом с ним. Ни секунды не колеблясь, она взяла головку Ричарда в свои руки и придержала ее так, чтобы трубка не мешала. Его губы опять порозовели. Джон, низко наклонившись, пробовал просунуть в крохотное горло крючок. Позади меня внезапно скрипнули ботинки доктора Пирса, будто он неожиданно подпрыгнул от представшего его глазам ужаса.
— Слишком большой, — выпрямляясь, сказал Джон. — Что-нибудь поменьше?
Без слов Селия отняла одну руку от головы Ричарда и подала Джону вязальный крючок. Он улыбнулся, не отводя глаз от моего сына.
— Да, — сказал он. — Отлично.
Миссис Мерри, которая прежде насмехалась над ученым доктором из Эдинбурга, Марджори Томпсон, завзятая деревенская сплетница, доктор Пирс и я, — все в комнате затаили дыхание, Джон просунул крохотный серебряный крючок в горло Ричарда. Только он и Селия казались спокойными в этой атмосфере страха, царившей в комнате.
Послышалось тонкое, неуместное треньканье. Это колокольчик ударился о молочный зуб Ричарда и затем показался сам, подхваченный крючком Джона.
— Сделано, — сказал Джон, достал из кармана шелковый платок, вытянул трубку из горла моего ребенка и ловко перевязал платком его шею. Ричард закашлял, засопел и вдруг тяжело, с трудом заплакал.
— Можно мне? — спросила Селия и после одобрительного кивка Джона взяла моего сына на руки и прислонила его к плечу. Она укачивала его и шептала любящие слова, пока тот плакал от испуга и боли в горле. Рядом с его кудрявой головкой ее лицо, казалось, светилось гордостью и любовью, и она встретила взгляд Джона сияющими глазами.
— Вы были молодцом, — сказал он, разделяя с ней свой триумф. — Мы бы потеряли его, если бы вы не вспомнили о другом крючке.
— Это вы были молодцом, — ответила Селия, и в глазах ее светилась откровенная любовь. — Ваша рука не дрогнула. Вы спасли ему жизнь.
— У вас есть лауданум? — спросил Джон доктора Пирса, не отводя глаз от сияющего лица Селии.
— Нет, только немного бренди, — ответил доктор Пирс, глядя на них двоих так же внимательно, как каждый из нас.
Джон поморщился.
— Ну, ладно, — сказал он. — Малышу оно потребуется, у него шок.
Он бережно, как отец, взял ребенка из рук Селии и поднес к его губам стакан. Ричард вертелся, но Джон уверенным жестом придержал его головку и влил в горло несколько капель. Малыш сразу задремал, и когда Селия взяла его обратно, он уже почти спал.
Для них двоих это был волшебный момент, но тут Джон повернулся ко мне и чары оказались разрушены.
— У тебя тоже шок, Беатрис, — холодно сказал он. — Хочешь бокал ратафии? Или портвейна?
— Нет, — мой голос звучал безжизненно. — Мне ничего не нужно.