Объяснить все это можно только скоротечностью событий. Объяснить страшным цейтнотом времени, когда подарком следовало считать каждый час, который можно было потратить на подготовку операции. Руководство Дагестана, пообещавшее бандитам «коридор» для выхода на территорию Чечни, честно говоря, хотело избежать каких-либо боевых столкновений на территории своей республики.
Как только стало известно, что условия боевиков о беспрепятственном выезде в Чечню приняты и определен конкретный маршрут движения, одному из армейских генералов была поставлена задача организовать засаду. Но тогда резко вмешался глава Республики Дагестан М. Магомедов. Его позиция была предельно ясна: пусть бандиты убираются восвояси. Когда в Кизляр прилетели Барсуков и я, Магомедов встретил нас той же просьбой и очень расстроился, когда мы ему твердо заявили, что не намерены выпускать террористов из Первомайского.
Ясно, что бить бандитов надо было в поле, но, как это уже известно, бойцы новосибирского ОМОНА струсили и просто положили оружие на землю. Путь в село был открыт. Вот это моя вина. Вина министра, не сумевшего убедить каждого подчиненного мне милиционера страны, что есть такие мгновения жизни, когда нужно — просто необходимо! — вступать в бой с преступниками. Открывать огонь. Бесстрашно. Решительно. И даже собственной жизни не пожалеть ради общего дела. А эти милиционеры — надо называть вещи своими именами — просто испугались. Когда 10 декабря 1994 года толпа чеченцев-аккинцев в районе Хасавюрта захватила в заложники солдат ВВ из Нижегородского полка оперативного назначения, это еще можно было объяснить неопытностью солдат срочной службы, впервые попавших в подобную переделку. Здесь же почти четыре десятка профессиональных сотрудников милиции — вооруженных и обученных мужиков — подняли руки вверх и расписались в собственной трусости.
По их вине ситуация приняла совершенно другой оборот. Теперь у бандитов в распоряжении было целое село, где можно было держать оборону. Со знанием дела они возвели укрепления, а наши ударные силы, подразделения антитеррористического, войскового и милицейского спецназа, предназначенные для штучной ювелирной работы, в общевойсковом бою использовались уже в качестве обыкновенной кувалды.
События развивались стремительно, и многое пришлось сшивать на живую нитку. Действовал фактор близости Чечни, и нам приходилось отвлекаться на то, чтобы отследить движение боевиков за Тереком и парировать их возможные удары с тыла. Те силы, которыми мы располагали, насчитывали 2700 человек. Из них непосредственно в боевых порядках действовали человек 600–700. Это немного. Поэтому внешнее кольцо блокирования оказалось слабым: заслоны были удалены друг от друга на 1,5–2 километра и насчитывали по 15–20 человек.
Мы не исключали, что чеченские боевики, примут условия нашего ультиматума. И штурм начали тогда, когда поняли, что террористы стали отстреливать заложников. В тех разговорах боевиков, которые нам удалось перехватить, промелькнула фамилия убитого — Быков. Мы сверили по нашим спискам: действительно, есть такой… Милиционер. Еще называют ряд фамилий, совпадающих по нашему списку: дескать, и эти уже мертвы. По радио бандиты дают друг другу указания: «Если что начнется, надо передать, что мы начнем резать омоновцев…», «Пленных выводите, ставьте на позиции впереди. Расстреливайте!»
Барсуков, в общем-то, правильно сказал: «Получаю я эти перехваты — что остается делать? Ждать, когда их выведут и будут стрелять, или что? Или вместе с ними пойти и встать в одну шеренгу?»
Решение было принято — штурмовать. Принято Барсуковым, мной, Квашниным. И с точки зрения военного искусства операцию никак не назовешь провальной. На итоговой пресс-конференции 20 января 1996 года я дал вот такую оценку ситуации: «Есть самые разные точки зрения… Как быть? Кто из вас мог дать или может сейчас дать рецепт решения вот этой проблемы? Цель, которая преследовалась, — это освободить максимальное количество заложников и задержать или уничтожить… бандитское формирование такой численности, с которой мы там встретились, — до 300 человек. 300–350 — точно сегодня, до человека отдельного, трудно, наверное, сказать… Наша точка зрения такая: если бандиты имеют на вооружении соответствующие средства — а они их имеют… нужно применять к ним адекватные меры…» (Цитирую по стенограмме пресс-конференции. — Авт.).
Я высказался в том духе, что поставленные задачи в ходе операции выполнены. Что больше мы на поводу у террористов не пойдем.
В своем обращении к гражданам России президент Б.Н. Ельцин выказал решимость не отступать от этих принципов и в будущем: «Те, кто попрал все нормы человечности, должны понести заслуженную кару. Мы говорили раньше и повторяем вновь: наша цель — восстановление конституционного порядка, мира и спокойствия в Чечне. Если же их достижению захотят помешать вооруженные бандиты, пощады не будет. Уступки терроризму недопустимы, безнаказанность порождает новые преступления…»
* * *
Честно говоря, у меня не было сомнений, что мы будем двигаться этим курсом. Но 1996 год только начинался, и он был годом очередных президентских выборов. Это означало, что все слова и поступки вовлеченных во власть людей уже выстраивались по законам предвыборной схватки. Любое событие, происходящее в стране, теперь оценивалось политиками и их политтехнологами только с точки зрения потерянных или приобретенных в игре очков. Новые опасности, нависшие над страной — во многом являлись порождением этой борьбы за власть. Можно было предполагать, сколько мужества, твердости и упорства потребуется от многих из нас в отстаивании самых важных человеческих принципов, но мало кто догадывался, над какой пропастью мы тогда пронеслись…
Между двумя Ельциными
Водной из рабочих тетрадей, которые я вел в ту пору, совсем недавно обнаружил любопытную запись: «На выборы бросить все!!!» Среди других рукописных строк, сделанных моим беглым почерком, она выделялась вот этим тройным восклицанием, вовсе мне не свойственным. Чужеродная природа этого категоричного приказа подтверждается еще и тем, что я, человек по природе памятливый, и сегодня не могу восстановить обстоятельства, при которых была сделана эта запись. Скорее всего на одном из совещаний, где речь шла о приближающихся выборах и где в качестве накачки каждый из министров получал соответствующую задачу от кого-то из руководителей президентской администрации или Совета безопасности. Я думаю, из этого не стоит делать секрета. Министры, особенно ключевые, независимо от степени своей удаленности от дворцовой жизни, считались членами президентской команды. И в этом была своя логика: при существующей системе власти в высший ее эшелон министров выдвигали воля и желание одного человека — президента России Б.Н. Ельцина. Только он один, ни с кем не советуясь и не считаясь, мог возвысить любого государственного чиновника. Только он в силу принадлежавшей ему абсолютной власти в стране мог отправить его в отставку, повинуясь собственным представлениям о целесообразности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});