— Эви, прости меня, — сказал он так жалобно, что она замерла, не зная, что ей сделать. Возмутиться ещё больше или рассмеяться. Она выбрала второе, но сквозь смех из глаз снова полились горькие слёзы. Она отвернулась и подошла к окну. Сразу отшатнулась, как всегда впечатлённая увиденным, и наткнулась на него. Попыталась отойти, но он не дал.
— Отстань от меня, — спокойнее сказала она. Вытерла слёзы.
— Не отстану.
— Я пошлю тебя подальше, — стянула резинку с волос и заново собрала хвост, заправив выбившие прядки.
— И не собираюсь никуда идти.
Она пыталась обойти его, но он переступал то влево, то вправо.
— Какой ты приставучий! — она возмущённо топнула ногой.
— Пойдём. Погуляем, где ты хотела. Поговорим. Доктор сказал, что тебе надо гулять.
— Да, и поэтому так долго выпендривался, — упрекнула она.
— Иди сюда, моя крошечка, — он сел на кровать и увлёк её за собой, усадив на колени.
— Я не хочу с тобой обниматься, — заявила она, тем не менее, крепко обнимая его за плечи.
— А мы и не будем, — он прижал её к себе.
Она всхлипнула и уткнулась ему в шею. Несколько раз вздохнула и затихла. Некоторое время они молчали. Он просто поглаживал её по спине.
— Пойдём в парк, — определилась она с выбором.
— Пойдём.
— Туда, где пруд с уточками.
— Хорошо, туда, где пруд с уточками. Сейчас ты успокоишься, и мы пойдём на пруд с уточками.
— А когда мы полетим в Лас-Вегас?
Она стояли у пруда и смотрели на воду. Так как она и хотела: у пруда с уточками. Наблюдали за кружащей стайкой. Они попрошайничали. Плавали у берега, прекрасно зная, что их покормят. Все, кто гулял у пруда, кормили уточек. Поблизости тут же на берегу дети кидали в пруд кусочки хлеба и утки сноровисто вылавливали его из воды и гонялись друг за другом, выхватывая хлеб друг у друга из клювов.
— На днях и полетим. Можем хоть завтра, — ответил Ян.
— Нет, мне нужно собрать чемодан. Лучше тогда послезавтра.
— Хорошо, послезавтра, — он улыбнулся. И она улыбалась. Успокоилась и с виду была абсолютно счастлива. Смотрела на воду, следила за утками, хихикала и посматривала на него, комментируя поведение птиц. С ней даже такое бестолковое занятие приобретало другой оттенок.
— «Уточки»… Это целые утки, — усмехнулся он, глядя на жирных и раскормленных птиц.
— Ну, когда-то они ведь были маленькими. Были именно уточками. Видишь вот эта большая точно мама, а остальные детки, потому что они поменьше неё. А ты когда-нибудь видел маленьких уточек? Утят?
— Наверное. Может быть, и видел.
— Они маленькие-маленькие, — Эва задорно засмеялась и отмерила пальцами примерный их размер. — Вот такие!
— И жёлтые, — добавил Ян.
— Да, но не всегда. Бывают и серые. Они такие забавные. Так смешно ходят. Я теперь понимаю, почему говорят, что беременные ходят как утки. Они виляют попой. Боже, я скоро тоже буду ходить как утка, — она сделала кислое лицо.
— Ты уже виляешь попой, — поддел он её.
— Я? Нет, — запротестовала она.
— Да.
— Ян, нет! — возмутилась.
— Хорошо, нет, — кивнул он, но она подозрительно посмотрела на него. — Нет, Эва! Нет!
— Держи, — она открыла сумку и сунула её ему в руки. Вытащила булочку и отщипнула кусочек. — Мы всегда сюда приходили, когда прогуливали пары. И кормили уток. Но самое интересное, когда были маленькие утята. Так и хотелось отловить их и потискать.
— Эва, ты прогуливала пары?
— Да, ещё как. Не всегда было так уж интересно учиться, — она отщипывала маленькие кусочки от булочки и кидала в пруд. Около неё уже собралась приличная стайка.
— И с кем ты их прогуливала?
— С Альфи. Мы давно дружим… дружили…
— Не будь с ним так строга, — вступился Ян за Альфи. — Он теперь нам почти родственник.
— Он предатель, как бы то ни было. Мы познакомились в университете, узнали, что оба из Майами. Но по-настоящему стали дружить на последних курсах и после окончания, — она замолчала, наблюдая за развернувшимися баталиями из-за последнего кусочка хлеба. — Ты о чём? — она не сразу среагировала на последние его слова.
— Ну, мы с Альфи решили, что он у нас будет крёстным папой… или крёстной мамой, — не удержался и засмеялся.
— Нет, — возразила она. — Не может быть…
— Поздно, я ему обещал.
— А ты? Прогуливал? — хитро спросила она.
Он лукаво улыбнулся и вздёрнул бровь.
— Ещё как!
— Правда? Никогда бы не сказала! — она с прищуром оглядела его. — А кажешься таким правильным и серьёзным, — покачала она головой осуждающе, но в глазах блестели искорки веселья.
— Не всегда же было интересно учиться, — он повторил её объяснение. — Иди сюда, моя крошечка.
Он протянул руку и Эва не сопротивляясь шагнула назад и прислонилась спиной к его груди, простроив сумку на плече. Только бросила на него удивлённый взгляд через плечо, а он обнял её сзади.
— Крошка? Это что-то новенькое. Скоро я совсем не буду похожа на крошку.
— Будешь. Всегда ты будешь для меня моей маленькой Эвой. Всегда.
Они молчали некоторое время. Она спряталась в его объятьях от прохладного ветра. В его руках было тепло.
— Прости меня. Я знаю, что обижаю тебя. Очень часто. И мне от этого очень плохо, — после минуты молчания тихо сказал он. Без смеха и веселья. Без язвительности.
— Мне тяжело, — она поддержала его спокойный тон. Они условились о разговоре, но она чувствовала себя немного неловко. — И это тебя ничуть не оправдывает.
— Я понимаю, — послушно согласился он и прижал её к себе чуть крепче.
Такое тесное объятие само по себе предполагало более откровенный разговор. Телесный контакт настраивал на личное и интимное. На то, чего давно не было.
— Едва ли, — произнесла она с сомнением.
Теперь точно понимала, что эти дни и сама упорно избегала этой темы. Переключалась на что угодно, только бы разговор не касался собственной обиды. Да и сейчас была не вполне уверена, что хочет услышать, то, что он собирался ей сказать.
— Всё образумится. Нужно только время. Не отталкивай меня, — он говорил успокаивающе. Просил. Это был другой тон. Хотелось ему верить. Другой голос. Наверное искренний. Она это чувствовала. И даже могла сказать, что слова не даются ему так уж легко.
Она помолчала, но он ждал ответа.