империи, ибо колымские ИТЛ на приисках на общих работах ни с чем не сравнимы. Нас выживали единицы. Несмотря на всё пережитое и на мой возраст, я с 1988 года вплотную посвятил остаток своей жизни увековечиванию памяти жертв политических репрессий. Многим нашим детям и внукам наша группа помогла найти место захоронения близких и родных. Между прочим, и некоторым ленинградцам, которые к нам обратились, мы тоже помогли.
Если у Вас есть друзья, которых постигла такая же судьба невинно убиенных, мы готовы оказать помощь, чтоб их родные могли узнать об их судьбе. Между прочим, дочь Кагнера работает в нашей группе. Я дал ей прочитать Вашу книгу. Ещё раз сердечное Вам спасибо за книгу. Живите долго и плодотворно на радость нашим детям, внукам и подрастающему поколению, чтобы кровавое прошлое не повторилось.
С уважением…
Ирина Борисовна Кагнер
Россия, Москва
Уважаемая Тамара Владиславовна!
Вам пишет дочь Бориса Марковича Кагнера…
Я очень благодарна Вам за тёплые слова и память о моём отце.
Михаил Борисович позвонил мне сразу, как только дошёл в книге до того места, где Вы описываете встречу с моим отцом, и по телефону прочитал мне абзац, в котором Вы описываете встречу с ним. Позже Михаил Борисович дал мне прочитать Вашу книгу, которую я с жадностью читала. Особенно главы, описывающие Княжпогост.
Я была там с мамой в 1946 г. и, пожалуй, только сейчас поняла, насколько тяжела была эта встреча для отца. Его арестовали, когда мне был всего год, и с тех пор я воспитывалась у дедушки с бабушкой. Дедушка и мамин младший брат вполне заменили мне отца. Почему он живёт не с нами, я тогда ещё не понимала, но это меня и не слишком волновало.
Эту поездку я запомнила тем, что почти половину пути проплакала, зачем мы уезжаем от дедушки, и меня утешал какой-то офицер, ехавший в Воркуту.
Когда же я увидела отца, то это был для меня совершенно посторонний человек, которому было очень трудно даже вызвать меня на разговор.
В Вашей книге я встретила много знакомых фамилий. Некоторые из них я просто слышала в нашем доме, некоторых помню – они бывали в Москве и заезжали к нам.
Помню Давида Владимировича Шварца. Бывал у нас Фруг. Отчётливо вспомнила мать Бориса Маевского. Она жила у нас в доме, в соседнем подъезде, и, очевидно, они с мамой передавали друг другу письма, полученные с оказией.
На самом деле судьба отца сложилась несколько иначе, чем описано в Вашей книге. Он не умер тогда в лазарете, как Вам сказали. Нет. Он был выслан в Кокчетав в 1949 г. Мы с мамой были там во время моих летних каникул. Отец работал бухгалтером на заводе. Там же были и Шварц с женой. В конце 1949 г. их арестовали снова. Как сказала мама следователю, очевидно, не был выполнен план по арестам. Он ей не возразил.
Отец попал в Озерлаг (об этом я узнала совсем недавно). А тогда практически мы писем от него уже не получали.
Когда умер Сталин и появилась надежда на освобождение, сердце отца не выдержало. Накануне смерти он писал письма маме и своей сестре, которые так и остались недописанными.
Он умер в мае 1953 года. Его друзья по лагерю написали нам о его смерти и переслали с оказией недописанные им письма.
Давид Владимирович Шварц выжил, освободился, приходил к нам после реабилитации. О последнем лагере он не мог даже вспоминать.
Ещё раз большое Вам спасибо за добрую память о моём отце…
Татьяна Ивановна Шмидт
02.01.1997, Россия, Москва
Дорогая Тамара Владиславовна!
Я совсем недавно «познакомилась» с Вами: где-то недели две назад Михаил Борисович дал мне почитать Вашу книгу, и все новогодние праздники я просидела над ней.
Спасибо Вам! Вы очень талантливый человек. И очень добрый. Книгу отдала вчера Михаилу Борисовичу, но хочу теперь купить себе две, чтобы книга была в семьях обеих моих дочерей.
К Михаилу Борисовичу я пришла этим летом. Знакома с ним с 1987 года – тогда узнала, что он в Бутырках пересёкся с отцом моего мужа. Пришла к нему в поисках имён расстрелянных – жителей так называемого московского Дома Правительства. С 89-го года там существует музей дома, и я работаю там. А теперь помогаю и Михаилу Борисовичу и работаю в его группе.
К нам в музей приходят бывшие жильцы, дети 30-х годов. Часто их родители были расстреляны или прошли лагеря, часто и они сами арестовывались – кто в 30-х годах, кто в 47-м – 49-м.
Одному из них я позвонила, прочитав в Вашей книге тёплые слова о его отце. Это Владимир Давыдович Шварц. В 1937 году он с родителями отправился в административную ссылку в Тобольск, а в начале 1939 года его отца, Давида Владимировича Шварца, приговорили к 10 годам лишения свободы, отправили в СЖДЛ. Вы приводите рассказ А. О. Гавронского о нём, через несколько страниц снова его упоминаете. Вот эти две странички я и зачитала по телефону Владимиру Давыдовичу. Он сам – инвалид войны, недавно из больницы и снова собирается ложиться. По его просьбе я в тот же день узнала, где можно купить Вашу книгу, дала телефон Виленского, а вечером он позвонил мне сам и сказал, что уже договорился с Виленским, и завтра его родные поедут за книгой.
Моё письмо пойдёт к Вам 13-го – с Новым годом, дорогая Тамара Владимировна, счастья Вам, здоровья! Михаил Борисович шлёт Вам огромный привет, он уже знает, что у Вас благополучно прошла операция, и очень рад за Вас.
Спасибо Вам и низкий-низкий поклон.
Ваша «читательница»…
Татьяна Ивановна Шмидт
16.12.1997
…Что до моих поисков, то через несколько лет после смерти мужа (в 1985 году) я ещё раз обратилась в Военную прокуратуру (была реабилитация отца мужа в 1957 году и свидетельство о смерти от 1954 года – умер в 1940-м, причина смерти – прочерк). Где-то в 1987–88 годах узнала, что он был расстрелян 29.7.38. А в 1993 году уже от Михаила Борисовича узнала, что место захоронения – Бутово – Коммунарка. Бутово – это полигон НКВД под Москвой, Коммунарка – совхоз, на месте бывшей дачи Ягоды. Там были дачи НКВД, а на даче Ягоды держали и расстреливали «врагов». Указывают оба эти места. Когда точно и где расстреливали и хоронили – неизвестно. Но скорее всего, это Бутово, в Коммунарке обычно расстреливали «своих», т. е. энкавэдэшников.
Читала в прошлом году в