Читать интересную книгу Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич

кажется, это было не меньшим «ведущим предлагаемым обстоятельством» Вашей жизни, чем эпоха и места пребывания. И в этом смысле Ваше жизнеописание перешагнуло для меня рамки «Эпоха и Личность» и стало явлением на уровне «Эпоха и Вечность» или «Личность и Вечность», и поэтому у меня и у всех моих знакомых, кто читал Ваше житие, есть колоссальное желание так же подробно прочесть эту жизнь до дня сегодняшнего.

Я не знаю, есть ли у Вас желание и силы писать дальше, но если бы это осуществилось, то это было бы явление уникальное, ибо я, например, не знаю в мемуаристике ничего подобного.

Я хорошо помню Ваш юбилейный вечер в СТД и то, что я тогда сказал Вам. Я говорил, что бывают периоды, когда надо жить, и бывают периоды, когда надо выжить. И очень немного есть у меня людей, благодаря которым выжить получается. Вы, Ваше существование, знакомство с Вами именно в этом смысле и помогало мне, а ведь я тогда ещё ничего не знал ни о Вашей книге, ни о Вашей биографии.

Где-то я слышал изречение о том, что человеку за всю жизнь достаточно прочесть всего 13 книг, но искать их приходится всю жизнь. Мне кажется, что Ваша книга – одна из моих тринадцати.

Я позвоню и приду к Вам, если позволите, чтобы просить Вас оставить на книге автограф.

Тереза

Франция, Париж

…Эта книга с первых страниц очень живая и берущая за душу. Мы открываем для себя Ленинград начинающегося сталинизма, юный, идеалистический, динамичный, вопреки трудностям. И вдруг в эту жизнь вторгается ужас… Можно только, отстранившись, восхищаться: откуда человек может черпать столько энергии, мужества, достоинства для противостояния? Какими силами ему удаётся победить этот ад?

Как мне хотелось бы с Вами познакомиться, как мне хотелось бы дать возможность тем, кто достоин, открыть для себя Ваше свидетельство страдания, надежды, победы!

Фазиль Искандер

14.04.1997, Россия, Москва

Уважаемая Тамара Владимировна!

Оказывается, Вы близко знакомы с Ефимом Эткиндом. Как это славно! Я ему написал о Вашей книге, которая произвела на меня самое большое впечатление из всех книг, прочитанных в последние годы. Оказывается, он Вас давно знает и любит. И он попросил меня Вам написать, что я и делаю. Я уверен, что Ваша книга навсегда останется в русской литературе. Она удивительна во всех отношениях. Она благородна, культурна, человечна и написана с редким тактом и мастерством. Это не только моё мнение, но и мнение всех, кому я давал её читать. То, что по поводу неё я не слышал в прессе большого разговора, пусть Вас не смущает. Такое время. Сейчас в нашей литературной критике серьёзные книги практически не обсуждаются. Десять лет назад она произвела бы фурор. Пишете ли Вы сейчас что-нибудь новое? Хотелось бы, чтобы Вы ещё что-нибудь написали, столь же мощное и убедительное. Хотя, конечно, наше время менее всего способствует самоуглублению. Однако дух веет не только где хочет, но и когда хочет. Крепко жму Вашу чудную руку, написавшую такую книгу…

Ф. Н. М.

06.11.1997, Россия, Санкт-Петербург

Уважаемая Тамара Владимировна!

14 июня этого года я встретил в Летнем саду Виктора Ампилова (лидера «Трудовой России») и сказал ему, что я думаю о нём, его партии и главной (для него) тайне нашей родины – об антагонистической структуре этого общества (М. Васленский. «Номенклатура»). Когда же В. Ампилов узнал, что я рабочий Кировского завода (сейчас пенсионер), то начался разговор в таких тонах, что все вороны улетели из Летнего сада. В результате обмена мнениями он мне пообещал верхние нары в бараке № 1 лагеря № 1. На что я ему ответил, что бросаю учебную гранату на 45 метров. И испугался. Видно, страх глубоко сидит у меня внутри. Мне Вам в этом не стыдно признаться.

Не встречали ли Вы людей, которые после лагерей пытались повторить деяния графа Монте-Кристо в отношении своих мучителей?

С уважением…

Иван Трифонович Твардовский

09.10.1997, Россия, Смоленск

Милая и дорогая Тамара Владиславовна, здравствуйте!

Сердечно благодарю Вас и Вашего мужа за добрые, обстоятельные письма и суждения о моей книге «Родина и чужбина». Я бесконечно рад, что Вы есть, что Вы живёте и здравствуете, что Вы не одиноки, что есть у Вас близкий и дорогой человек. С того момента, как в моих руках оказалась Ваша книга, Вы стали для меня истинно легендарным и дорогим человеком. И вся Ваша жизнь есть подвиг сильного духом человека. Пройдя через ад, Вы нашли силу и волю исполнить огромного объёма труд, результатом которого явилась чистая и прекрасная книга «Жизнь – сапожок непарный».

…Да, милая Тамара Владиславовна, читать «Жизнь – сапожок непарный» мне было очень тягостно, я прерывался, предлагая моей жене Марии Васильевне послушать отдельные главы. Мы вместе глубоко переживали все Ваши ситуации. Верилось и не верилось, что Вы ещё живы, и хотелось, очень-очень хотелось слышать о Вас и молить Господа Бога, чтобы хранил Вас.

…Я дивлюсь и радуюсь, обращая внимание на Ваш почерк. Ваша рука продолжает быть послушной и устойчивой, что само по себе говорит о том, что Господь дарует Вам самое главное в жизни: светлый разум и добрые чувства, любовь к жизни, какой бы она ни была.

Храни Вас Господь!

Григорий Соломонович Померанц

31.12.1997, Россия, Москва

Дорогая Тамара Владиславовна!

Прочитав главу о смерти Николая, чувствую, что не могу писать иначе, более официально. Дочёл Вашу книгу до конца. Время от времени смотрел на Ваши фотографии и думал: счастливая внешность. Но не в этом дело. Секрет в другом. И находил слова: цельность, искренность, внутренний огонь. На последних страницах нашёл слова Хеллы – совсем как мои: «Жизнь наделила нас… изнутри идущим огнем…» Что-что, а захватывающую душу искренность Вы отвоевали у жизни с лихвой. И вот это всё будило в людях человечность. Даже в следователе, в начальнике тюрьмы, в надзирателе. Это то, что потрясает.

Во второй половине книги стало ясно, что мысль о близких, желание сохранить память о них была, может быть, главным толчком к книге.

…Так и я через 15 лет написал, нашёл интонацию, смог… И люди читали, говорили мне, что хорошо. Но вот что меня удивило: добрая половина прибавляла, что лучше всего в повести (или как там это назвать) я сам, моя любовь. Я сперва удивлялся, а потом понял, что они по-своему правы. Можно даже пофилософствовать, как это делал Александр Осипович: именно когда совсем о себе не думаешь, всего себя и выкладываешь (кстати, два его