Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

«Управление делами ЦК КП РСФСР, действующее на ос­новании положения о производственной и финансово-хозяй­ственной деятельности, в лице управляющего делами ЦК т. Головкова, с одной стороны, и фирма «Завидия» в лице президента фирмы т. Завидия, именуемая в дальнейшем «Фирма», с другой стороны, заключили договор о нижесле­дующем: Управление предоставляет «Фирме» временно сво­бодные средства (беспроцентный кредит) в сумме 3 (три) миллиона рублей».

Жириновский выдвинул себя кандидатом в Президенты России, а вице-президентом назвал Завидия, именуемого в договоре «Фирма». Я помню, как во время перерыва между заседаниями какого-то очередного собрания члены ПБ сели пообедать. Михаил Сергеевич был хмур, молча ел борщ. Под­нялся Крючков и сказал примерно следующее: «Михаил Сергеевич, выполняя ваше поручение, мы начали формиро­вать партию, назовем ее по-современному. Подобрали не­сколько кандидатур на руководство». Конкретных фамилий Крючков не назвал. Горбачев промолчал. Он как бы и не слышал, а может быть, и действительно ушел в себя.

А вот что рассказывает по этому поводу Филипп Бобков («Диалог», № 10, 2000): «В русле идей Зубатова ЦК КПСС предложил создать псевдопартию, подконтрольную КГБ, че­рез которую направить интересы и настроения некоторых со­циальных групп. Я был категорически против, это была чис­тая провокация». Тогда за это взялся сам ЦК. Один из секре­тарей партии занимался этим. Так они «родили» известную либеральную демократическую партию и ее лидера, который стал весьма колоритной фигурой на политическом небоскло­не». Лукавит Филипп Денисович. Партию создавали совмест­ными усилиями ЦК и КГБ. Да и название, по моим догадкам, придумал Бобков. Удачное, кстати сказать, название.

К этому времени страну уже душила талонная система. Фактически на многие виды продуктов были введены кар­точки, как в годы войны. Обстановка сложилась благоприят­ной для КГБ. Чекисты были свободны в своих действиях. Крючков пытался придумать новый ярлык, чтобы заменить скомпрометированное понятие «враг народа». Да так, чтобы его можно было налепить на кого угодно: от уборщицы до академика и даже члена Политбюро. И наконец, вытащил из кагэбистского запасника древний ярлык — «агент влияния». Данное словосочетание собирался внедрить в общественное сознание еще Андропов, но не успел. Крючков же, видя, как почти вся страна превращалась в гигантского «агента влия­ния», попытался насытить его конкретикой, но все закончи­лось очередным конфузом. На самой Лубянке развелось «агентов влияния» больше, чем где бы то ни было.

Коснусь еще одного вопроса. Когда начиналась Пере­стройка, я лично возлагал определенные надежды на то, что Запад найдет возможным облегчить тяжелый переход Рос­сии от тоталитаризма к демократии. Конечно, я не ожидал «манны небесной», но надеялся на здравый смысл западных политиков. Но этого не произошло. Не исключаю, что запад­ные спецслужбы располагали информацией, что КГБ и его фундаменталистская опора в КПСС планируют вернуть свою власть. Эта надежда вылилась в мятеж, о котором американ­цы предупредили Горбачева заранее. Все это тоже сдержива­ло Запад, когда речь заходила о возможной экономической помощи СССР и России. Кроме того, военные промышлен­ники в США были вовсе не против усилий военно-промыш- ленных кругов в СССР и их родных братьев — спецслужб, направленных на сохранение гонки вооружений. Впрочем, в частном порядке было немало энтузиастов, желающих по­мочь нам.

Последние годы горбачевского правления были временем постоянных кризисов: то табачного, то мыльного, то еще ка- кого-нибудь. Я уверен, что эти кризисы не были случайными. Они создавались теми, кто выступал против Перестройки. Особенно мне запомнилась история с мылом и стиральным порошком. Вдруг в стране не оказалось этих товаров. Шум, гам, статьи в газетах. Горбачев выносит вопрос на Политбю­ро. Идет обсуждение, принимается какое-то решение, Горба­чева заверяют, что все будет в порядке. Однако положение остается прежним. Снова Политбюро. Повторяется все с са­мого начала. Горбачев в бешенстве. Опять Политбюро. Ми­хаил Сергеевич ужесточает свои высказывания. Спрашива­ет, в чем же дело? Может кто-нибудь сказать, что же проис­ходит?

И тут Александра Бирюкова, секретарь ЦК по легкой и пищевой промышленности, с наивным удивлением ответила:

— Так, Михаил Сергеевич, мы же десятки заводов, произ­водящих эту продукцию, закрыли.

— Как закрыли? — с не меньшим удивлением и даже с растерянностью спросил Горбачев.

— Из экологических соображений. Протесты жителей.

Михаил Сергеевич был буквально подавлен. Но вывода,

что за этим стоит не простое разгильдяйство, а политические махинации, не сделал и на этот раз. Хотя, по моим данным, митинги с требованием закрытия подобных предприятий проходили под «благожелательным контролем» местных КГБ.

Длинную историю имеет проблема конверсии. Она не один раз обсуждалась на Политбюро и на Президентском со­вете — и все без толку. ВПК вертелся как на шиле, но все же устоял, поскольку кукловодом ВПК были спецслужбы. Расхо­ды на вооружения продолжали расти почти теми же темпа­ми, что и раньше. Аргумент был один — конверсия дороже расходов на производство оружия. Я убежден: бездействие в области эволюционной демилитаризации нанесло огромный ущерб демократическим преобразованиям. Это сейчас при­знает и Михаил Сергеевич.

Однажды я внес предложение о том, чтобы самолеты Аэрофлота, обслуживающие эмигрантов-евреев, летали пря­мыми рейсами в Тель-Авив, а не через Вену. Договорился с министром гражданской авиации. Но мое предложение было отклонено. Во всех этих случаях с Израилем не обошлось без вмешательства КГБ, который упорно отвергал любые попыт­ки улучшения отношений с этой страной, ссылаясь на поли­тические интересы СССР. Влияние КГБ в подобных случаях было сильнее, чем мнение аппарата ЦК.

Не буду перечислять другие факты. Повторю лишь, что КГБ оставался достаточно мощной организацией, чтобы тор­мозить реформы. Централизованное управление умирало на глазах. Но его верные адепты продолжали поддерживать уже потухший огонь, старались всеми силами удержать позиции экономической власти — все планировать и все распреде­лять. Система сопротивлялась всеми силами и на всех уров­нях, а ее основной пружиной на фоне слабеющей партии становились спецслужбы, чем и объясняется, что они оказа­лись во главе мятежа в августе 1991 года.

Видимо, мы, реформируя Систему, не учли одного решаю­щего обстоятельства, я бы сказал, специфического для систе­мы двоевластия. Ослабляя власть партийного аппарата, надо было одновременно снижать силу открытого и тайного влия­ния аппарата КГБ на политические решения. Руководители КГБ ловко использовали этот просчет. Они начали активно окружать Горбачева своими людьми и компрометировать тех, кто им мешал. Активно собирались досье на наиболее известных деятелей демократического крыла в обществе — Г. Попова, А. Собчака, С. Станкевича, В. Коротича, Е. Яков­лева и многих других. Спецслужбам удалось спровоцировать ряд антиперестроечных провокаций: в Сумгаите, Фергане, Алма-Ате, Вильнюсе, Риге, Тбилиси. Были проведены спец- операции в армии по формированию там антиправительст­венных настроений. У руководства Перестройкой, таким об­разом, была одна линия, а у КГБ — противоположная.

О том, что КГБ удавалось удерживать систему двоевлас­тия еще и при Горбачеве, свидетельствует такой пример, причем далеко не единственный. Где-то в конце апреля — начале мая 1988 года возник вопрос о возвращении в СССР знаменитого режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова. Я позвонил в КГБ, поскольку возражения шли с той стороны. Там категорически возражали. Сейчас я уже не помню их аргументы. И все это происходило в обстановке, когда все слова о демократии и свободе были уже сказаны. Я позвонил Шеварднадзе. Договорились не тратить времени на уговоры, а написать в Политбюро официальную записку. Так и сдела­ли. Записку послали 4 мая 1988 года за двумя подписями. Со­гласие на выдачу визы было получено 7 мая. Вопрос был ре­шен вопреки возражениям спецслужб.

Повторяю, на дворе шел 1988 год, но двоевластие продол­жалось, что и было решающим тормозом реформ. КГБ к то­му же явно усилил работу по внедрению в демократическое движение своих людей. В психологии номенклатуры мало что менялось. Подспудное, тайное влияние КГБ доминирова­ло, мало того, оно ложилось на удобренную почву — на стра­хи и прямые связи спецслужб с номенклатурой. «Бойцы невидимого фронта» и сегодня весьма заметны в Думе, пра­вительстве, всюду.

«Кротовая тактика» КГБ часто одерживала верх. Горбаче­ва сумели напугать демократической волной. Он начал пя­титься, ища спасение во временном откате от реформ, счи­тая это тактикой. Крючков тем временем все делал, чтобы постоянно подогревать веру Горбачева в то, что он может по­ложиться на КГБ на любых поворотах событий. Не знаю, клевал на эту приманку Михаил Сергеевич или нет. Думаю, однако, что опасения у него в отношении главы КГБ посте­пенно укреплялись — таково мое ощущение. Так это или не так, но в любом случае Горбачев продолжал находиться под усиленным прессом спецслужб. Да и деваться ему было не­куда, поскольку с демократическими силами он многие связи уже потерял, а вокруг него сложилась преступная группа за­говорщиков, которая, не моргнув глазом, предала его, ибо со­стояла из лиц, тесно сотрудничавших с КГБ, или его прямых агентов.