рот с прекрасными, как нити жемчуга, зубами. Ты покрыт шерстью, лишаями и язвами. Где же гибкий, изящный стан и безволосое тело королевского сына, истинное твое обиталище? Нет в мире существа более бесприютного, чем ты, заключенный в собачью плоть!
— Как тонко ты уловил мою боль, как проникся ею!
Ты не станешь медлить, о принц, ты сделаешь меня тем, кто я есть!
На это принц отвечал:
— В целом мире нет ничего выше, чем превращение безобразного в прекрасное и нечистого в чистое. Именно ради этого я неустанно сражаюсь и пересекаю моря. И тебе, пес, я тоже желаю помочь, если ты принц и это в моих силах!
— В твоих, о принц, в твоих, если ты выдержишь бой!
Джазанфар вскочил со своего ложа.
— С кем я должен вступить в бой? О, если бы с десятками, если бы с сотнями!
И снова он был опьянен предвкушением жарких битв и бранной удали.
— Ты должен выйти на поединок.
— С кем же?
— С джинном этого острова.
— Можно ли скрестить с ним мечи?
— Нет! Он держится в отдалении. Он лишь разговаривает с нами.
— Мне всё равно. Я готов к поединку!
— О, ты и впрямь будешь моим избавителем, если ты тот, кто ты есть.
Собака с буйной радостью прыгнула к Джазанфару и, виляя хвостом, пролаяла такие слова:
— Так идем же! Не упустить бы добрый час! Свершение так близко!
Джазанфар не заметил, как оказался на воле. Яростный ветер норовил свалить с ног. Но принц с непокрытой головой и даже без плаща, не дрогнув, устремился вперед, ибо с ним был его верный меч.
Пес бежал впереди, то и дело оборачиваясь на Джазанфара. Лай становился всё глуше и неразборчивее: рев моря, усиленный завыванием бури, рвал на части всякий иной звук.
Но как бы ни ярился ураган, Джазанфару казалось, что он парит над укрощенной стихией, что его ноги даже не касаются кремнистой тропы, столь неуступчивой и неверной. Его грудь гудела от избытка силы и радости.
Путь вывел вниз, к скалистому берегу, загроможденному огромными валунами. Принц перепрыгивал через них с такой легкостью, какая дается разве лишь в сновидении. Глаза его были закрыты: ведь он безошибочно улавливал впереди свистящее дыхание пса, его хриплый лай и старческое сопение.
Вдруг он почувствовал, как пес лижет ему руку. Принц открыл глаза, и в тусклом свете, разлившемся над водой, перед ним обозначился скалистый выступ, на котором они остановились.
Море, взбурленное упругими стремительными волнами, накатывалось на берег и вновь отступало, совершая свою вечную работу.
Что-то большое и черное всплывало и исчезало в волнах. Сначала могло показаться, что это — оторвавшаяся от берега скала, временами поглощаемая штормовым валом. Но когда Джазанфар вгляделся получше, он понял, что перед ним — разбитое судно с обрубленной мачтой. Оно то вздымалось под напором волн, то вновь уходило в пучину. Своей формой оно очень напоминало китайскую джонку. Киль высоким гребнем тянулся к самому носу и переходил в носовую фигуру, изображавшую двухголового истукана. Обе головы были непомерно велики по сравнению с корпусом судна и, следуя равномерному такту погружения и всплывания, являли собой невыразимо жуткое зрелище.
Внезапно фигура прекратила свое безостановочное качание, судно пошло по кругу и накренилось. Обе истуканьи головы вдруг оказались заключенными в огненные кольца, в которых мелькало нечто вроде снующих вниз и вверх звездочек. И громовой голос, родившийся из нестройного слияния двух голосов, точно два не в лад затрубивших рога, разнесся над водами.
Как только судно заплясало по кругу, собака залилась неистовым лаем, будто с чрезмерным усердием приветствовала кого-то. Но вот она замолчала.
Голос же, напротив, набирал силу, и Джазанфар мог разобрать слова джинна:
— Чего ты хочешь?
— Освободить пса, сделать его тем, кто он есть! — крикнул Джазанфар.
— А кто есть пес?
— Принц есть пес!
— А кто ты сам?
— Я — Джазанфар, принц и мореход. Милостью всеблагого и великого аллаха я избежал гибели.
— Ты убежден, что это так?
— Да, убежден.
— От чего ты хочешь освободить пса?
— От злых чар, заключивших его в собачье тело!
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Могу!
При этих словах Джазанфар выхватил меч и рассек им воздух над головой.
— Да, я могу! И если у тебя, джинн, достанет смелости, поди сюда, иди, иди же!
Долго не умолкавший хохот заглушил бурю.
— Убери свой меч. Я сражаюсь мыслью, а не булатом! Убери свой меч и уноси ноги!
— Чем бы ты ни сражался, я не двинусь с места, покуда не свершу то, что задумал.
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Да, могу!
— Тогда скажи, есть ли ты тот, кто ты есть?
— Я это я, Джазанфар!
— Ты не околдован?
— Я не околдован!
— Не заключен в чужое тело?
— Ни в какое чужое тело я не заключен.
— Пес околдован, а ты нет?
— Пес околдован, а я нет!
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Да. Я жду! Иди же наконец! Иди!
— Мое оружие — истина, а не костоломство.
— Ударь же им!
Новый шквал ветра обрушился на разбитую джонку. Она вновь начала свой великаний танец, носовая фигура опять заходила вниз и вверх. И вдруг наступил полный штиль. Фигура вздыбилась высоко над волнами. Звездочки, кружившие вокруг голов, стали множиться на глазах и слились в один светящийся шар, неподвижно воспаривший над чудовищем.
Джазанфар держал свой меч горизонтально у самых глаз. Он всё ещё ждал удара стали. И снова над водами загремел раздвоенный голос:
— Есть ли ты тот, кто ты есть?
— Я это я, Джазанфар!
— И ты ни капли не сомневаешься в этом?
— Ни капли!
— Не мерзок ли тебе этот пес, выдающий себя за принца?
— Этот пес мне мерзок!
— А сам себе ты не мерзок?
— Себе я не мерзок, себе я приятен.
— Чем?
— Тем, что я красив и благороден.
— Так ты не заключен в чужое тело?
— Я не заключен в чужое тело.
— Мне лучше знать!
— Что ты знаешь?
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Да замолчи же наконец, болтливый дух! И приготовься к бою!
— Против чего ты хочешь биться?
— Против смерти и против шайтана!
— Но против истины твой меч бессилен.
— Так говори же её, всезнайка!
— Ты тоже заколдован!
— Я? Джазанфар?
— И Джазанфар заключен в чужое тело! Но он этого не знает. И не желает знать, чтобы быть счастливым.
— Что? Что ты сказал?
— Пес — это принц, превращенный в пса. Пусть так! Но кто же Джазанфар? А Джазанфар есть некто, превращенный в Джазанфара. Глядя на пса,