Тропический ливень с бурей у абармбо
Как в начале дождливого времени, так и в последний месяц, между 11 часами утра и 4 часами пополудни дули довольно сильные северо-восточные ветры. На 4 декабря я предсказал людям лунное затмение, наступление которого вызвало у всех величайшее изумление по поводу моего всеведения.
Все это время Рингио много бывал у меня. Он уже почти четверть века состоял на службе арабов и правительства и знал лучше других укоренившиеся безобразия. По своему служебному положению первого драгомана макарака и бомбе, которые в качестве наиболее надежных из вассальных племен больше всего привлекались к повинностям, он в первую очередь страдал от чрезмерных требований к людям. Уже раньше жаловался он мне на существующие условия и заявлял снова, что ничего не исправилось, что народ недоволен, а поэтому его положение «между молотом и наковальней» (народом и правительством) чрезвычайно тяжело. Он состарился на службе у нубо-арабов, выполнял подобно им свои молитвы и всегда производил на меня впечатление послушного и верного слуги правительства, хотя он в качестве посредника и не всегда был в состоянии исполнить строгие требования, предъявленные его народу.
Я тут видел его в последний раз и поэтому совершенно объективно высказал здесь свое мнение о нем, чтобы в свое время кратко сообщить о его дальнейшей судьбе.
К сожалению, между Багит-беем и Гауаш-эфенди не устанавливались лучшие отношения, и вероятно по этой причине Багит внезапно передумал и с половиной людей из Макарака двинулся в обратный путь, якобы для того, чтобы продолжать преследование Мамбанги. Но Гауаш и Башир, к которым примкнул и я, 9 декабря продолжали путешествие соответственно плану. Нас подкрепили Ганзи со своими людьми и многие абармбо новой области, а Буру со своими вернулся домой. Отряд, все еще очень внушительный, собрался у подножия холма Магарагаре и затем двинулся сомкнутыми рядами дальше, ибо ходили слухи о том, что западные абармбо собираются напасть на нас. За областью амубан-га, характеризующейся уже описанной выше холмистостью, следовали после короткого участка ненаселенной земли аба-ла, а за ними аганда, в области которых и расположился лагерь. Маршрут и в первый и в последующие дни шел с многочисленными поворотами на запад и снова отклонился от Уэле. Туземцы и здесь и дальше бежали, не осмеливаясь на нападение.
На второй день пути мы пересекли реку Уарру. Она имела около двадцати шагов ширины и пять футов глубины и должна была быть перейдена вброд. Многочисленные жилища и обширные обработанные земли заставляли предполагать довольно большую густоту населения.
Но и здесь заселенные участки были очень малы по сравнению со всей площадью и отделены друг от друга пустошью. К тому же заселены лишь лежащие около реки места, тогда как сама область водораздела между Уэле и Бомоканди представляет собой необитаемую пустыню. Время года чрезвычайно благоприятствовало маршу многочисленного отряда, потому что зерно телебуна было большей частью уже обмолочено и наполняло закрома. Но, к сожалению, наши люди не удовлетворились тем, что захватили его для пищи. И в этом проявился вандализм, так что немало зернохранилищ погибло в огне.
За областью аганда последовали снова после короткого пустынного участка амезима, и там вблизи второй лагерной стоянки снова появилась Уэле, примерно на расстоянии двадцати минут ходьбы. Острова от Каимба до амезима большей частью лежат группами. У амезима я снова соприкоснулся с абармбо, живущими в окрестностях Мамбанга-Занде. Это ведь были именно амезима, точнее их вождь Базингебанно, которые когда-то грозили Дзумбе.
Конечно, грабежи и разбои солдат не совсем способствовали впечатлению миролюбивости экспедиции, но уж таков образ действия арабов, дающих неграм почувствовать всю свою силу и унижающих их, покуда нужда и голод не заставят их подчиниться.
Когда мы прибыли к амезима, каждый поспешил как можно скорее запастись нужным провиантом, потому что глупец и лентяй всегда получают жалкие остатки.
К сожалению, и здесь не удалось справиться с духом разрушения у людей. В несколько минут под ударами ножей пали целые рощи бананов. Люди составляли пять или шесть столбов в пирамиду, прикрывали ее листвой и имели готовый приют на ночь. Порубка бананов остается прискорбным явлением при всех условиях, даже если учесть, что новые побеги за несколько месяцев заменят старые и если вообще порубка имеет смысл, как в данном случае. Но сколько сотен стволов срубалось на пути просто из жажды разрушения! Я должен во всяком случае отдать должное Гауаш-эфенди за то, что он дал солдатам строгий приказ воздерживаться от всякого насилия над личностью туземцев. Он выслал и посредников с мирными предложениями к вождям, часть которых без дальних проволочек пришла в лагерь и сдала свою слоновую кость. И тех же людей, которых удерживали вдали от меня их отягощенная совесть, боязливость, а также злобность, теперь гнал к подчинению настоящий страх и неизбежная необходимость, ибо они знали, что в противном случае на них направятся винтовки всех «турков». Я вскоре увидел Зену, раболепно передающего свою слоновую кость в качестве дани. Увидел и Бассансу, под испытанным руководством которого были украдены у меня многие ящики. Он, вероятно, надеялся, что я его не отыщу в толпе; ведь он переменил даже имя, но я его узнал уже издалека по несколько согнутой фигуре. Появился и Базингебанно, но его слова теперь звучали значительно менее высокомерно, чем ответ, посланный им мне когда-то через Дзумбе.
Я обычно держался в стороне от длившихся целые дни переговоров между Гауаш-эфенди и абармбо. В путанице недостатка, правда, не было. При нашем прохождении многие абармбо бежали на северный берег Уэле, где, однако, их поджидали новые враги. Очень скоро пришла и жалоба, что Мазинде, Мбиттима, драгоманы станции Османа-Бедауи и другие вожди с того берега похитили бежавших туда женщин. Это, естественно, опять воспламенило Гауаша, и он послал туда отрад, чтобы освободить жертвы, а Махмуда с драгоманами бонго по возможности взять в плен. Действительно, люди доставили из станции двенадцать рабов. На семи из них, просто детях, уже был знак раба, они имели по три еще свежих разреза на каждой щеке. Но Махмуд, как и большинство драгоманов бонго, Мазинде и Мбиттима, сумели скрыться до прихода солдат.
Другим последствием этого освободительного похода было то, что немедленно последовала встречная жалоба о том, что наши люди грабили и разбойничали. Короче говоря, имели место новые безобразия и у амади, причем, как мы увидим вскоре, ничего из начатого не было доведено до конца. Даже не все абармбо области приведены к подчинению, некоторые скрывались, припрятав свое имущество на островах. Следовало принять более твердые меры; имели место схватки наших людей, часто выступавших мелкими группами, с воинами абармбо. При этом лилась и кровь. Например, когда Дзумбе вскоре после нашего прибытия был послан с несколькими солдатами в Мамбанга-Занде и неожиданно подвергся нападению племени абукунда, он застрелил одного туземца и принес его продырявленный щит в качестве трофея на станцию. Мамбанга-Занде был, конечно, очень обрадован тому, что таким образом приближается к главной цели и теперь снова приобретает некоторую власть над абармбо.