«Такого головокружения не испытать и в обители богов на небесах! — подумала Ауриана. — После смерти этим людям некуда будет деваться, они и так живут как боги».
И даже если из высоких дверей одного из храмов появились бы сами три Судьбы, это ее не слишком бы удивило. Это было самым фантастическим проявлением магии Фрии, главного источника чудес, каких на родине ей почти не доводилось видеть. Виллы, метательные устройства, посылавшие снаряды на очень далекие расстояния — уже одного этого хватило бы для нее. Но теперь она оказалась в самом чреве, откуда все эти чудеса берут начало и где они кишмя кишат.
«Какими же примитивными мы должны выглядеть в глазах этих людей!» — мелькнуло в голове Аурианы, почти физически ощущавшей на себе взгляды любопытной толпы. Так обычно смотрят на диковинных животных.
Усилием воли она заставила себя вспомнить того человека в императорском саду. Марка Аррия Юлиана. Память о нем была своеобразным островком стабильности и покоя в гуще этого бешеного, пестрящего своими красками хаоса. Его образ оживил в ней давно умершие чувства, заставил ощутить их по-другому. Он дразнил ее возможностью избавиться от стыда, который въелся во все поры ее существа.
«Великий дух и друг», — так определила Ауриана место этого образа в своем сознании. Ему, носящему имя врага ее отца, суждено стать тем духом, который останется с ней до конца дней.
Рамис сказала бы, что во всем этом нет никакой тайны, просто это ее зеркальное отражение. Но может ли такое случиться на самом деле? Самые простые понятия в толковании Рамис получались расплывчатыми. Исключение только составляли любовные дела. Здесь у Рамис все выходило слишком просто.
Но как и откуда у него мог взяться священный амулет? Ведь их всего два. То, что он говорит по поводу его появления, не имеет никакого значения, потому что только Рамис могла дать его. И еще более странно то, что он отдал амулет ей. А может быть, это тот самый амулет, который она потеряла в бою?
«О, Бальдемар, если бы ты только знал! Мне ничего не понятно. Зачем я оказалась здесь? Освободить тебя? Но я не могу этого сделать, не пролив крови. Возвращение этого амулета — серьезное предупреждение для меня. Оно означает, что отныне я должна держаться подальше от мест, где идут битвы. Оно напоминает о том, что в жилах всех, кто стоит на Мидгарде, течет одна кровь».
Внезапно ей стало ясно, что течение, которое несло ее по жизни и всегда выносило из водоворотов на широкий простор, недаром занесло ее сюда. Здесь оно как бы ослабило свои цепкие объятия, стало медленным и глубоким. Сам город казался ей живым существом, способным чувствовать. Он наблюдал за Аурианой зоркими, поблескивавшими глазами. Он долго ждал ее.
Рядом с ней послышался странный звук, словно заскулил щенок. Ауриана удивилась, но вскоре поняла, что слышит голос Сунии.
— Сейчас они убьют нас… пришло наше время… — причитала она.
Ауриана слегка повернула голову и посмотрела на свою подругу, стараясь скрыть от нее свою собственную тревогу. Она уже заранее решила, что не доставит своим мучителям удовольствия видеть ее страх. Глаза Сунии помутились, а голова низко наклонилась вперед, на грудь. Она была похожа на тягловую скотину, идущую под ярмом.
— Суния! — резким голосом окликнула ее Ауриана, стараясь перекричать гвалт толпы. — Клянусь своим отцом и матерью, сегодня в жертву будут принесены только быки, но не мы.
— Откуда тебе это известно? Все племена на земле отдают своих пленников богам.
— Но не это племя. Нас пощадят для другой цели. Какой — я еще не знаю, но главное не это, а то, что мы будем жить. По крайней мере, пока.
Суния, казалось, слушала внимательно, но по выражению ее лица было заметно, что она не очень-то поверила словам Аурианы.
— Я… — Ауриана заколебалась. — Мне это сказал человек, более великий, чем их Император, человек слишком благородный, чтобы унизиться до обмана.
Но все было бесполезно. На лице Сунии оставалось все то же дикое, бессмысленное выражение.
Когда процессия проходила мимо Дома Весталок, приближаясь к конечному пункту маршрута, на ее пути оказалось много жителей Рима, принадлежащих к беднейшим слоям общества. Эти люди лучше других чувствовали на себе карающую десницу того, который обложил их непосильными налогами и ввел строгие ограничения свобод вольноотпущенных. Здесь же совсем недавно была совершена зверская расправа над актерами бродячей труппы и зрителями, собравшимися на ее представление. Толпа в этом квартале имела сходство с бурным потоком, который легко мог вырваться на какое-то время из берегов. Насмешки в адрес пленников отличались большим цинизмом и злобой.
— Да здесь не на что смотреть! — услышала Ауриана презрительное восклицание из окна верхнего этажа большого жилого дома.
По ее телу разлилась противная свинцовая тяжесть. В глазах этих людей она заметила хищный блеск. Так блестят глаза у зверей, готовых наброситься на свою жертву и растерзать ее.
Впервые она ощутила какой-то надлом в своей душе. Разве они недостаточно унизили пленников, заставив идти по городу в цепях, словно преступников?
«О, Фрия, дай мне силы идти дальше с поднятой головой!»
Шаги Сунии замедлились, она стала спотыкаться. Это встревожило Ауриану. Подруга могла потерять сознание, и тогда ее тело волочилось бы по мостовой на цепях вслед за их шеренгой. Ауриана нащупала руку Сунии и твердо сжала ее. В то же время низ ее живота свело неприятной, предательской судорогой страха.
Что вселилось в души этих людей и сделало их похожими на чудовища? Ауриана чувствовала себя, словно ее заживо освежевали. Проклятие несвершившейся мести перешло с нее на все племя хаттов.
«Мы живем в хижинах с крышами из тростника или соломы, а эти люди строят из камня дома, похожие на скалы. Неудивительно, что они смеются над нами Почему им доставляет такое удовольствие наступать ногой на горло беспомощному, повергнутому в прах врагу? Нет, римляне не могут не вызывать отвращения», — таков был итог горестных размышлений Аурианы.
Если истинная причина злобного недовольства толпы оставалась скрытой от Аурианы, то Домициану она была отлично известна. Рука, державшая скипетр из слоновой кости, задрожала от гнева. В его глазах, прежде пустых и отстраненных, теперь замерцали огоньки смертельной ненависти.
— Вернись туда и попробуй воевать по-настоящему! — раздался крик совсем рядом с императорской колесницей.
Это было дерзким вызовом, переходившим все рамки дозволенного, но Домициан не стал вертеть головой, опасаясь уронить себя в глазах толпы поисками обидчика. Ядовитые насмешки сыпались теперь со всех сторон, и он ничего не мог поделать, будучи связанным по рукам и ногам церемониальным ритуалом, словно пленник перед началом пытки. Про себя он возносил молитвы своей покровительнице Минерве, чтобы та помогла побыстрее и без лишнего шума разогнать бунтовщиков, чье шумное поведение наносило ущерб его августейшему авторитету.