— Они идут!
Первой, кто увидел пленников, была богатая хозяйка борделя, женщина с гордой осанкой по имени Матидия.
— Вряд ли вы видели таких животных в человеческом обличье! — воскликнула она.
Среди проституток начался такой ажиотаж, что они чуть было не столкнули друг друга вниз из-за своего неуемного желания посмотреть на диковинных иноземцев.
Когда пленники миновали Триумфальные ворота, и с крыши стал хорошо виден последний ряд, одна из проституток завопила:
— Вон она, та женщина!
— Посмотрите на нее — такая спокойная и мужественная, мне жаль ее! — воскликнула другая.
— Но ведь она не блондинка! — удивилась третья с таким видом, словно иметь другой цвет волос — было преступлением для Аурианы.
— Ты дурочка. Она — прехорошенькая, ей вовсе не надо красить свои волосы, чтобы угодить на твой вкус! — возразила Матидия, прищурившая от яркого солнца глаза. — Если бы мне удалось достать хоть клок ее волос, я бы подобрала бронзовую краску в тон ему и покрасила бы свои волосы.
Толпа оживилась, и все начали толкаться, стараясь пробиться вперед. Крик «Пленные идут!» вскоре полетел до самого сердца города.
Сабина услышала этот крик и села прямо.
— Что с ними будет? — спросила она Юниллу.
В ее глазах появился живой блеск, а дыхание участилось, как только перед ними показался первый ряд рослых воинов-хаттов.
— Надеюсь, их не собираются казнить?
— Нет, но они будут сражаться между собой на праздничных ристалищах.
— Юнилла, ты можешь повлиять на Добродетельного Зануду. Уговори его, пожалуйста, продать мне одного из этих воинов, что идут впереди.
Пленных было в общей сложности около пяти тысяч. Из глубины улицы наплывали все новые и новые ряды хаттов, двигавшихся подобно стаду животных, гонимых на убой. После прохождения первой части процессии, отличавшейся пышностью и переливами красок, пленные в своих грязных рубищах серо-коричневого оттенка казались такими же неказистыми, как воробей рядом с павлином. Почти все они шли с опущенными глазами, стыдясь своего положения. Были и такие, кто ошеломленно озирался вокруг ненавидящим взглядом, а были и вымаливающие милость победителей, воздевая к небу руки.
Отношение римлян к хаттам было неоднородным. Некоторые испытывали к ним враждебность, а многие скорее ощутили чувство смутного облегчения. Вид этих несчастных оживил страх, запрятанный в глубине подсознания почти каждого римлянина. Это был страх оказаться на их месте.
Ауриана шла в последнем ряду. Ее волосы были распущены, а голова гордо поднята. В ее осанке не было вызова, а только благородное чувство собственного достоинства, и прямой, бесстрашный взгляд только подчеркивал это. Ее вид вызывал симпатии в сердцах бедняков и обездоленных, и в первую очередь женщин. Из всей этой довольно жалкой компании она выглядела лучше всех.
В противоположность подруге Суния не поднимала глаз от земли. Ей казалось, что она и Ауриана остались совсем одни и попали в какой-то потусторонний мир, полный ухмыляющихся демонов. В дни, предшествовавшие процессии, Суния безуспешно старалась выспросить у Аурианы, что же, в конце концов, произошло в саду у римского царя, но та, похоже, еще не была готова разговаривать на эту тему. Изменения, произошедшие в настроении Аурианы, были слишком явными, чтобы ускользнуть от внимания Сунии. Прежде Ауриана казалась уставшей женщиной, пытавшейся стойко переносить удары судьбы, но потерявшей всякую надежду на перемены к лучшему в своей судьбе. Теперь же она стала походить на ребенка, который вот-вот вступит в новый важный этап своей жизни. Ей очень хочется сделать этот шаг, и в то же время неизвестность внушает страх.
Часто Суния заставала ее улыбающейся. Такая улыбка обычно бывает у женщин после первых родов. Суния считала это вполне объяснимым, потому что Ауриана получила хорошее известие — Авенахар жива.
Суния бросила украдкой взгляд на Ауриану, идущую рядом в цепях. Сила духа в этой женщине была для нее загадкой. Она идет навстречу унижениям и смерти так, как невеста идет к своему жениху.
Когда колонна пленников свернула с улицы Лата к цирку Фламиния[18], настроение толпы резко изменилось, став издевательским и враждебным. До ушей Аурианы долетело восклицание: «Что это? За кого он нас принимает?» Сделав несколько шагов, она услышала, как мужской голос проревел: «Посмотрите туда, назад! Это что, шутка?» Ауриану это озадачило, но все же она поняла, что над пленными насмехаются.
В куче проституток, столпившихся на крыше кабачка, раздавался голос Матидии:
— Я легко отличу парик от настоящих волос. Посмотрите вон на того мужчину в середине колонны! Если на нем не парик, то я — главная весталка[19].
Толпа встретила ее слова невеселым гоготом.
Внизу, в тени, отбрасываемой стеной таверны, стоял поваренок императорской кухни.
— Я узнаю его, парня, который идет вторым в пятом ряду! — закричал он. — Это же ученик дворцового пекаря! Это не пленник! Нас считают за дураков!
Его слова распространились по толпе со скоростью огня по сухой траве. Через час все собравшиеся поглазеть на триумфальную церемонию убедились, что Домициан разбавил колонну пленных более чем наполовину дворцовыми рабами, переодетыми в хаттских воинов.
Однако возмущение зрителей скоро улеглось. Даже самые горластые сочли за лучшее прикусить язык — приближался сам Император.
Впереди шли ликторы, расчищавшие путь великому человеку. Они уже миновали арку и двигались дальше мерной поступью. Количество ликторов, полагавшихся каждому магистрату, было пропорционально его авторитету.
Перед такими личностями, как, например, городской претор, шли обычно шесть ликторов. Домициан же назначил себе целых двадцать четыре, что, впрочем, никого не удивило. Каждый ликтор нес на плече фасции — пучки березовых розог с воткнутыми в них топориками и перевязанными кожаными ремнями. Они символизировали абсолютную власть человека, следовавшего за ликторами. Их прохождение сопровождалось барабанным боем, суровым и безжалостным. Всякий заслышавший его обязан был освободить дорогу.
Из-под арки показалась упряжка из четырех белых коней, нетерпеливо переступавших ногами не в такт бою барабанов и косивших в стороны. С Триумфальных ворот в воздух бросали шафран, который желтым порошком стал медленно оседать на землю, и из этого тумана вынырнула триумфальная колесница Домициана.
По рядам зрителей прокатился оглушительный рев. У Триумфальных ворот стояли в основном ветераны, легионеры, находившиеся в отпуске, а также торговцы из дальних городов. Все они пользовались значительными льготами при Домициане. В охватившем их экстазе они и в самом деле поверили, что в этой фантастической колеснице, сделанной из черного дерева и слоновой кости, разукрашенной золотом, едет божество, сошедшее на землю, их спаситель.