Ониська Ерш, отрок, как раз из такой семьи был – из небогатой. Из холопов. Боярин-батюшка, точнее, тиун его – управитель Анемподист – когда-то в голодный год семейству Онисима земельку дал да жито. Вот и попались все в закупы, а долг вернуть не смогли – вот уже и холопы! Холопы, правда, не обельные, с правом выкупа, но все ж – не свободные люди…
Хорошо ли это, худо ли – как посмотреть. На эту тему Онисим с сестрицей своей старшенькой, Лелькой, беседовал. Ониське тринадцатое лето пошло, Лелька же года на полтора старше, да и вообще – девка умная, благоразумная… и красивая – заневестилась уже, скоро замуж выдавать. Девку замуж – для семьи плохо, лишние руки чужим людям уйдут. С другой стороны – и лишний рот. Да и приданое хоть какое – а надо! Чтоб как у людей… Девка Лелька красивая, работящая, вот только язык, говорят, дюже поган! Никакую обиду не стерпит – ей слово, она в ответ – десять, будто не холопка – боярыня. Уж и матушка, и старый дед-большак Никифор сколько ее били – учили уму-разуму – а все без толку. Побьешь – набычится, в лес убежит… Потом не дозовешься! Такая вот…
Брат с сестрою похожи – оба рослые, светлоголовые, светлоглазые, правда, у Ониськи все щеки в веснушках, у Лельки же веснушек поменьше, хотя тоже есть. Говорят – на радость. Только откуда радость-то? Какая у холопов радость? От зари до зари на хозяина спину гнуть?
Деревня-то не сама по себе была, не смерды жили, не своеземцы мелкие, а все зависимый люд – закупы, рядовичи, холопы. Зависели все от боярина-батюшки Гюряты Степановича Собакина! Богат батюшка-боярин безмерно, да и самовластец еще тот – без его дозволения шагу ступить нельзя! Что не по нему – мигнет только Анемподисту-тиуну. А уж тот зыркнет злым глазом да прикажет тащить к себе на конюшню – выпороть… Хотя по судной-то грамоте псковской не должно бы так! По судной-то грамоте – все права имели. Чай, холопы-то не обельные… а закупов да рядовичей и так трогать почем зря нельзя!
Вот и Лельку чтоб замуж выдать – у боярина разрешения спросить надобно! Ну, чуть подрастет девка… Гюрята Степанович сперва сам на нее глаз положит, затащит в овин… А уж опосля можно и замуж… Обычно не неволил – за кого хошь, за того и иди. И что с того, что первый раз – с боярином? Боярин ведь не чужой – отца родного роднее! Да и не страшно, что девка не девственна – лишь бы рожала справно да работать могла. А вот если не родит… вот тогда – горе, тогда – вековуха, никто замуж не возьмет, вечно в девках сиди и не высовывайся. Все равно как изгой, так-то! Так что лучше уж от боярина понести или даже от молодца заезжего, все увидят – справна девка, родила ведь! Такую и замуж. Да любой возьмет – проверенная.
Уже рассвет забрезжил, во дворе замычала корова – что и говорить, Гюрята Степанович холопов своих сильно-то не прищучивал, знал – коли холоп в прибытке, тот и хозяин – куда как более! Вот, прошло летось урожай был – купили теленка, выходили. Теперь и молочко, и сметана – и боярину-батюшке на оброк, и себе еще чуток оставалось. Не жизнь – малина. Сла-адкая! Как говорил дед Никифор – коровка, она богатым-то не сделает, но и с голоду помереть не даст. С коровкой-то все веселее!
Коровы в деревне были – целое стадо. Пусть небольшое – всего-то с десяток голов. Однако присмотра требует. Потому каждая семья выставляла пастушонка – по очереди. Эту седмицу очередь была – Никифоровым, вот – Онисиму. Ну, а кому еще? Братья – Иван с Голеславом – маловаты еще, пятый годок да шестой, Лелька-сестрица, наоборот – уже почти взрослая, работница – она и на сенокосе, и в поле, да и за птицами приглядеть… Птицы тоже у Никифора имелись – куры да утки. От птиц сих две корзины в месяц – боярину на оброк, за тем Анемподист-тиун следил строго, лично яйца считал – не утаишь, не обманешь! Из Ромашкова через день по деревням таскался – когда пешком, а когда и конно.
Проснулись уже все. Встали с рассветом. Похлебали на воде тюрю – жито крошеное, тем пока и сыты. Молочко-то с удоя – вечером.
– Ты пошто дремлешь, пащенок? – дед Никифор сразу как встал влепил внуку затрещину – подогнал. – Забыл про стадо?
Знатная вышла оплеуха, звонкая! Дед-то на руку тяжел, да и вполне крепок. Жаль отца немцы убили – как-то набегом рыцари явились, вот и… Жаль. На одного деда надежда, да вот – на Онисима с братовьями. Вырастут да в силу войдут… Вот тогда-то из нищеты и выбраться можно, вот тогда и выкупиться – коли батюшка-боярин дозволит.
– У-у-у! Не забыл я про стадо – помню!
Вскочив с сундука, отрок схватил со стены заранее приготовленный кнут да выбежал во двор, выгнал свою коровенку на улицу… Там уже мычало полстада… Народ недовольно ругался:
– Да где ж нынче пастух-то?
– Вот он – я! Здесь уж…
– Смотри, в заовражье коров не пускай – ноги поломают.
Ага… Учите ученого! Будто Онисим не знает про заовражье. Там сыро – трава сочная, густая… Однако ноги переломать можно. И не только коровам… Бывали случаи.
Да уж, стадо пасти – непростое дело, глаз да глаз нужен! Бывает, такие вредные коровищи попадутся – и бодливы, и забрести норовят во всякую неудобь – только смотри. Лучше б с лошадкой – в ночное. С другими-то ребятами – все веселей… Ну да и со стадом особенно-то не переломишься, чего греха таить? Это не пахать, не сеять, не на сенокосе стога метать… Сенокос нынче – по первой траве – закончили, теперь ждали, когда сено высохнет да новая трава нарастет… И тогда снова – косить. Пока жито поспеет. Еще у дома посажено всякого было – репа, лук, морковка, капуста… Капусту недавно садить стали, пока что – с опаскою. Посмотреть, как пойдет?
За овощами Лелька присматривала – пропалывала, когда надо, птицу отгоняла… Нынче же Лелька с дедом сначала на луг – сено поворошить, а потом в лес, корья надрать на лапти. Был бы Ониська нынче не в пастухах – пошел бы с дедом, повел бы гордо под уздцы лошадь, запряженную в зыбкие сани-волокуши. Телега – вещь дорогая, не у каждого в хозяйстве найдется, потому на волокушах и летом ездили – то есть что возили, когда было, чего возить, вот, как сейчас – лыко…
Ах, скорей бы ягоды да в грибы пошли! А то пока одна отрада – рыбалка. Да еще силки поставить на боровую дичь…
– Дед, я рыбку се вечер половлю? – услыхав, Онисим повернул голову – сестрица уже выводила со двора лошадь. Эх, повезло девке! Хотя лыко драть – та еще морока… А рыбка – это… Это славно!
– Дед! А можно и Ониська со мной пойдет? Ну, когда стадо пригонит… В две уды половим! Все одно ведь пока работы никакой нет…
– Да нашел бы я ему работы!
– Ну, дед! Ведь рыбки бы принесли изрядно…
– Рыбки… Ладно! Там поглядим… Смотрите, у тоней не ловите! Сами знаете – высекут, да мне еще перепадет.
Тоня – мостки с прикормом для рыбы, садки для рыбной молоди, сарай-коптильня – располагалась на берегу речки Наровы, у самого омутка. Вся рыба там принадлежала боярину, чужим на три версты рядом ловить запрещалось, за чем зорко следили тонники – «рыбные» боярские служки.
– Да помним мы все! Не дураки же…
– У тоней-то сазаны, лещи – во! – дед Никифор развел руки и, смачно прищелкнув языком, резко понизил голос: – Так, коли б там, рядом – лещей… или сазанов бы… А то натаскаете, как в прошлый раз всякий мусор – окуней да уклеек!
– Да, дед…
– Только, смотрите, не попадитесь!
Похоже, договорилась сестрица! Эх, на рыбалочку, да по вечерней зорьке – славно-то как! Однако сейчас надо за коровками последить…
Согнав с лица улыбку, отрок ловко щелкнул кнутом:
– А ну, скорее… Пошли! Пошли, говор-рю…
И все же забрела-таки одна коровенка в заовражье! Не уследил Онисим, на солнышке растащило – задремал малость. Вроде только глаза закрыл – и вот, на тебе… Пересчитал коровенок – одной не хватает. Так-то все на месте – и нетель, и два бычка… А вот одной – однорогой Матьки… Верткая таская, тощая… как молоко-то дает? Ну, верно, дает, раз на мясо не забили.
Вот ведь… Ладно бы – собака была, как у других. Без собаки-то пасти – худо. Всюду сам бегай, с кнутом…