Читать интересную книгу История России с древнейших времен. Книга VIII. 1703 — начало 20-х годов XVIII века - Сергей Соловьев

В ноябре 1715 года государь указал в Москве и в других городах при церквах, у которых пристойно, подле ограды, построить гошпиталии, в Москве — мазанки, а в других городах — деревянные, точно так же как «благотщательное и душеспасительное осмотрение учинил преосвященный Иов митрополит в Великом Новгороде». Указал избирать искусных женщин для сохранения зазорных младенцев, которых матери, стыда ради, отметывают в непристойные места, отчего эти младенцы безвременно помирают, а иные матерями умерщвляются, и потому объявить, чтоб младенцев не отметывали, а приносили б к тем гошпиталям и клали в окно тайно. Гошпитали построить и содержать из губернских доходов: приставленным женщинам на год давать денег по три рубля да хлеба по пол-осмины на месяц, а младенцам на день — по три деньги. В 1719 году в Московской губернии таких младенцев было собрано 90 человек, при них кормилиц находилось 45. В 1720 году младенцев было 125, кормилиц — 63. В 1714 году велено было собирать венечные деньги (венчальные пошлины) на содержание лазаретов. Полиция должна была наблюдать, чтоб на рынках не продавали испорченных съестных припасов, чтоб в Петербурге торгующие съестными припасами носили белый мундир и наблюдали бы во всем чистоту, в мундире, запонах и покровах на товаре; чтоб мера и весы были прямые, чтоб цену съестным припасам не в указную пору не поднимали; чтоб подозрительные дома, зернь, картежные игры и «все таковые мерзости были испровергнуты».

Но разумеется, одною из главных забот полиции были предотвращение и потушение пожаров. Для ослабления «Вулканусовой» силы велено было в городах и деревнях строить домы по предписанному плану, в известном расстоянии друг от друга, запрещено застраивать улицы лавками, для которых велено отводить особые просторные места. Как «Вулканус» продолжал свирепствовать в Москве, видно из описания пожара 13 мая 1712 года: пожар начался за Пречистенскими воротами, в приходе Пятницы Божедомские; сгорело 9 монастырей, 86 церквей, 35 богаделен, 32 государева двора, частных дворов около 4000; людей сгорело и от гранатного двора побито 136 человек.

Представленная борьба правительства с противуобщественными привычками и стремлениями людей из разных слоев общества вскрывает нам некоторые стороны нравственного состояния этого общества; но для большего уяснения дела мы должны обратить внимание по возможности и на другие стороны, поближе познакомиться с действующими лицами описываемого времени, с их воззрениями, бытом и взаимными отношениями. Начнем сверху, с главного деятеля, великого преобразователя государственного и общественного.

Мы видели, что в семейных отношениях Петра произошла важная перемена: он женился на Екатерине Алексеевне Скавронской. Не удивительно, что к сороковым годам возраста у Петра явилась потребность к семейной жизни; но при его деятельности и привычках ему нужна была подруга, которая бы сообразовалась с этою деятельностию и привычками, и такую именно подругу нашел он в знаменитой мариенбургской пленнице. Царь редко оставался долго на одном месте, он двигался беспрестанно, с необыкновенною быстротою пробегая громадные пространства; царица, не способная по своей природе к подобному движению, при всем сочувствии к нему, при всей преданности мужу могла быть только титулярною женою Петра; чтоб быть действительною его женою, подругою в полном смысле, царица должна была быть способна к такому движению, должна была быть походною, офицерскою женою. Такова была именно Екатерина; ей ничего не стоило разъезжать за мужем по всей России и за границу; ей ничего не стоило привыкнуть к любимому местопребыванию царя, к парадизу на болоте, представлявшему все неудобства только что начавшего строиться города; привычка к жизни самой простой, равнодушие к неудобствам, неизбежным особенно в то время, при постоянной перемене мест, всегдашнее спокойствие и веселость, уменье не теряться в затруднениях и опасностях, уменье прилаживаться к взглядам и привычкам мужа и уменье при этом сохранять свою свободу и самостоятельность, быть другом, подругою, а не рабою — эти свойства делали Екатерину драгоценною для Петра и заставили его решиться связать с нею навсегда свою участь. Мы видели, как печальные предчувствия перед Прутским походом заставили Петра серьезнее взглянуть на свои отношения к Екатерине Алексеевне; самый Прутский поход окончательно очистил для Петра эти отношения торжественностию страшного времени, пережитого им вместе с Екатериною. 19 февраля 1712 года был сдержан пароль, данный в 1711 году: брак царя с Екатериною был заключен торжественно. В воспоминание страшного прутского времени царица учредила от своего имени орден св. Екатерины, или орден Освобождения. В уставе ордена (24 ноября 1714 года) учредительница говорит: «Я возжелала утвердить вечную память сего знаменитого свобождения (при Пруте) и заблагорассудила учредить орден кавалерии. Помянутый орден называться будет Орден Свобождения ».

Петр развелся с первою женою, потому что вместо отдыха, успокоения и удовольствия встречал в семье неудовольствия. Новая царица привязывала его к себе и к семье именно тем, что при них находил он себе отдых, удовольствие, мог повеселиться, посмеяться, отвести душу. В разлуке переписка мужа и жены отличается веселостию, шутливостию, но из-за шуток проглядывает сильная привязанность старика к Катеринушке, другу сердешнинкому, к матери его любимого шишечки (царевича Петра Петровича); так, в 1719 году Петр писал Екатерине из Ревеля: «Слава богу, все весело здесь; только когда на загородный двор приедешь, а тебя нет, то очень скучно». В другом письме: «Мы поминаем огород: чаю, теперь зело хорошо. Дай бог вам сие время вместо меня веселиться; а нам бог хотя сие время не велел, только чтоб впредь уж без отволочки быть». Или: «А что пишешь, что скучно гулять одной, хотя и хорош огород, верю тому, ибо те ж вести и за мною; только моли бога, чтоб уж сие лето было последнее в разлучении, а впредь бы быть вместе». Петру становилось скучно в отволочке от семьи: недаром он называл себя стариком. Екатерина в своих письмах шутливо отрицала эту старость и старалась показать, что живет с дорогим стариком одною жизнию, одними интересами. Если Петр поздравлял ее со днем Полтавской битвы, Русским нашим воскресеньем, то она спешила предупредить его и поздравить «предбудущим днем Полтавской баталии, т.е. началом нашего спасения, где довольно было вашего труда». Екатерина не забывала поздравлять Петра и с починкою корабля, зная, что это одна из самых приятных новостей для старика: «Поздравляю вас, батюшку моего, сынком Ивана Михайловича, который ныне от болезни своей, благодарить бога, совсем уже выздоровел, и хотя к кампании, так готов. Каким образом оный сынок свобожден, о всем о том будет вам известно от Брауна; а я вкратце доношу, как слышала, что учинена в нем самая малая скважинка возле киля и, конечно, от якоря». Мы привыкли видеть в Петре великого человека, иногда человека ужасного в выражении своих страстей, употребляющего крутые средства для достижения своих целей, человека с привычками дурного воспитания; в переписке его с Екатериною мы видим в нем доброго, веселого человека, и, разумеется, он не мог не быть благодарен женщине, которая поддерживала в нем эту доброту и веселость. Были ей благодарны и другие, которые обращались к ней с просьбами о своих нуждах, об избавлении от гнева царского; просьбы принимались приветливо, исполнялись: новая царица, видя еще непрочность своего положения, хотела и умела приобрести расположение многих.

К тону, господствовавшему между мужем и женою, старались подделываться и окружающие. Одною из самых приближенных к семейству Петра женщин была княгиня Настасья Петровна Голицына, жена боярина князя Ивана Алексеевича. Вот что писала она Петру из Ревеля 14 июля 1714 года: «Всемилостивый государь дорогой мой батюшка! Желаем пришествия твоего к себе вскоре; и ежели, ваше величество, изволишь умедлить, воистину, государь, проживанье мое стало трудно. Царица государыня всегда не изволит опочивать за полночь три часа, а я при ее величестве безотступно сижу, а Кириловна, у кровати стоя, дремлет; царица государыня изволит говорить: тетушка, дремлешь? Она говорит: нет, не дремлю, я на туфли гляжу; а Марья по палате с постелью ходит и среди палаты стелет, а Матрена по палатям ходит и со всеми бранится, а Крестьяновна за стулом стоит да на царицу государыню глядит. Пришествием твоим себе от спальни получу свободу».

Княгиня Голицына в этом письме не упоминает о карлицах, хотя в то время эти несчастные существа считались необходимою принадлежностию дворцов и знатных домов. Мы упоминали о ссоре Нарышкина с Мазепою по поводу бегства карлицы. Явление карлицы в семействе могло считаться не бедствием, а счастием; в сенатских делах находим бумагу о даровании отцу карлицы Устиньи Никитиной с семейством свободы от помещика его: счастливое семейство! Меншиков писал Яковлеву в 1716 году: «Понеже у одной моей дочери карлица есть, а у другой нет, того ради просим вас благовременно ее величеству государыне царице доложить, дабы из карлиц, которые остались после царицы Марфы Матвеевны, изволила определить мне указом одну карлицу взять». Кроме карлиц знатные люди увеселялись болтовнею попугаев, а иногда вместо попугаев служили и люди; в 1708 году Меншиков писал своей жене: «Послал я к вам ныне в презент двух шляхтянок-девок, из которых одна маленькая, может вам за попугая быть: такая словесница, какой еще из таких младенцев мало видал, и может вас больше увеселить, нежели попугай». Любили и великанов: король прусский Фридрих Вильгельм I собирал их отовсюду в свое войско, просил и царя прислать ему великанов из России, царь посылал, но так как нельзя было русских людей оставлять навсегда на чужой стороне, то великанов переменяли, посылали новых. Великаны находились и в русском войске: в 1718 году велено было при сенатской роте быть двоим великанам. Необходимою принадлежностию дворца и домов знатных людей считались также шуты — люди, у которых всегда были наготове остроты и шуточки, чтоб посмешить хозяина и компанию. У Петра в описываемое время главным шутом был иностранец Лакоста, по просьбе которого был сослан в Казань знаменитый впоследствии лекарь Лесток.