не смотрела.
– Выходит, Адриано не соврал?
Этого вопроса он не ожидал.
– Адриано редко когда врет, сеньора. Придумывает – это да, но не врет.
– Вот как, – она хмыкнула. – Верно. Я тогда не очень-то внимательно его слушала, если честно. Когда он про «Голландец» рассказывал. А сейчас…
– А сейчас?
– А сейчас я очень надеюсь, что он врал. Я не хотела бы, чтобы меня кто-то туда увёл.
– Сеньора, – сказал он, чувствуя, как поднимается раздражение, – Адриано может и сочинять, но я не врал, когда сказал, что никого он не уведет. По крайней мере, пока не уводил. А если бы уводил, то скорее увел бы меня, чем всех иберийцев, проклятые они там или нет.
Наградой ему был озадаченный, а потом потрясённый взгляд: должно быть, в виду реального «Голландца» сеньора наконец задумалась, чему и кому он был наследником. Не желая разбираться и тем более отвечать на вопросы, он, успокаиваясь, сунул руки в карманы – оба были мокры донельзя, но в одном был его компас-артефакт. Касаться его было что гладить любимую собаку: вроде и не поможет напрямую ничему, но утешительно.
Он ожидал, что ощутит приятную теплоту и только, но тот его удивил: в ответ на прикосновение он вдруг стал почти нестерпимо горяч, и запульсировал – был бы он сердцем, Ксандер бы сказал, что он заходится. Хмурясь, Ксандер выудил его из складок мокрой шерсти и тихонько сжал, рассматривая.
Обычно ребис в своей причудливой оправе себя если и проявлял, то той самой теплотой и порой легким свечением, рядом с которым свет ночника показался бы многосвечной люстрой. Стрелка, как ей и полагается, показывала на север – но как будто немного лениво, словно выполняя скучную, но обязательную работу. До сих пор с самого Йоля Ксандеру и компас-то был без надобности, и он, удостоверившись изначально, что тот хоть и нехотя, но работает, по делу его не использовал. Порой он даже задавался вопросом, почему его артефакт принял именно эту форму, и додумался только до того, что магия Академии рассчитывала на целую жизнь, в которой компас ещё пригодится.
На том он и успокоился, благо остальные не то чтобы фейерверки запускали с теми, которые достались им. Если преимущества наруча Беллы он мог примерно угадать, то чем, например, был полезен Одили её гребень – кроме как скреплять волосы, которые она с Йоля старалась особенно не обрезать – он не знал. Адриано и вовсе ткнул своим кинжалом в стену, забираясь к очередной подружке, обломал самый кончик и страшно расстроился – пока не приспособил его к своей возне над деревянным огурцом. Впрочем, вряд ли магия одарила его кинжалом для того, чтобы он сделал из него отвертку.
Компас, пусть и ленивый, на этом фоне казался чрезвычайно полезным орудием.
Сейчас, правда, от его лени и следа не осталось. Ребис сиял так, что почти не видно было лежащей поверх него оправы, кованых карт – а стрелка вместо вальяжного колебания указывала твёрдо и даже напряжённо, чуть-чуть трепеща.
Только показывала она не на север!
Ксандер на всякий случай легонько встряхнул компас, потом крутанулся вокруг своей оси, сжимая компас в руке – но стрелку эти манипуляции не интересовали совершенно. Упрямо и решительно, дрожа от этой решимости, она указывала твёрдо в сторону окна.
– Принц? Ксандер?
Как будто голос Беллы был последним из нужных знаков, Ксандер вдруг с хрустальной ясностью понял, что хотел сказать артефакт.
– Мне нужно туда, – сказал он вслух.
– Куда?
– На корабль.
Она рассмеялась.
– Ты шутишь? – Когда он покачал головой, смех оборвался. – Ты сошел с ума!
Он удачно стоял, подумалось ему: ближе, чем она, у самого окна. Она не успеет его остановить, она не успеет договорить формулу Приказа – в том числе потому, что она сначала попробует вразумить его иначе, она не дон Франсиско. Вот уж кто бы не колебался! Впрочем, ему о своих намерениях Ксандер бы и не объявил.
Он повернул компас так, чтобы она увидела, и услышал, как она резко, со свистом вдохнула.
– Сеньора, – сказал он потому, что это слышал, – мне туда надо. Я не знаю, почему, не знаю, что там надо и что из этого выйдет. Я только знаю, что должен. Я не сумасшедший, мне тоже страшно. Но всё равно.
– Они перекинули эти, как их, сходни!
Он глянул в окно: так и есть – к проему от корабля была теперь перекинута доска, и с той стороны на неё бесстрастно смотрели пустыми глазами матросы в лохмотьях. Борясь с мертвенной тоской, он до боли сжал компас в руке и рванул оконную раму на себя.
Окно неожиданно легко поддалось и распахнулось, впуская холодный предрассветный ветер. Он подтянулся, протиснулся – это далось непросто, окно было явно не для того, чтобы его проходили иначе как взглядом – и ступил на доску. Та отозвалась скрипом, и он немного поёрзал ногой, чтобы вышло ловчее. Доска была неровной, местами – с обломанными краями, и он пошёл по ней, старательно балансируя и не глядя вниз.
Шаг. Ещё шаг. Доска скрипела, как и положено доске, которая давно должна была рассыпаться в прах. Хорошо бы она не сделала этого под его ногами. Ещё шаг. Полуразрушенный ветрами и течениями корабль покачивался, словно под ним была океанская глубина. Ещё шаг.
Очень не вовремя вспомнилось, что никому встреча с «Голландцем» не принесла счастья.
Ещё более не вовремя вспомнилось, что в те времена, когда его капитан и команда были живы, встреча с ними не приносила никому ничего, кроме горя.
Матросы по ту сторону доски расступились, давая место ему спрыгнуть – что он и сделал, оказавшись лицом к лицу с капитаном и не глядя по сторонам, как не глядел вниз, идя по доске. И всё равно он видел слишком много – холодный пот на мертвенно мерцающих лицах, и мертвые глаза. И от всего – от дерева и полуистлевшей ткани, от матросов и даже, казалось, от спокойного, словно нарисованного моря веяло сладковатой, тошнотворной гнилью.
Капитана он узнал сразу: тот был похож на его отца и дядю так, словно был им третьим братом.
За его спиной скрипнула доска, и капитан, всё ещё безмолвный, перевел взгляд туда, через плечо Ксандера. Ксандер обернулся – и увидел, как по доске идёт Белла.
Сюда. В гниль, смерть и жизнь в смерти.
Он было крикнул ей, чтобы поворачивала назад, но сообразил, что ей и так трудно, а от внезапного окрика она может и поскользнуться. Сам по