— Как интересно… — шагнула в сторону и вперёд, оказавшись прямо передо мной, и вдруг сильно, болезненно ухватилась пальцами за мой подбородок, поворачивая голову и заставляя смотреть себе прямо в глаза. — Ты что-то почувствовала? Что именно?
Меня передёрнуло от отвращения, но вырваться из стального захвата пальцев не удалось. Я шумно выдохнула и вдруг вспомнила, где мне уже приходилось слышать этот чудовищный аромат смерти. Перед глазами появилась вильнувшая к горизонту дорога, чёрная воронка, затягивающая в себя, казалось бы, весь мир и встревоженный голос Стёпки на заднем плане.
— Это смерть. Веришь? — сказала я тогда.
— Смерть, — повторила сегодня и нахмурилась, заметив, как блеснули глаза Наталии Бьёри.
— Забавно, — усмехнулась она и, отпустив мой подбородок, наконец, отступила на полшага назад, словно хотела лучше меня рассмотреть. — Просто удивительно… И как ты это ощущаешь? Тепло? Холод? Может, голоса?
— Запах, — односложно ответила я и решительно развернулась к двери. — Знаете, мне как-то совсем не хочется чаю. Я, если честно, чай вообще не люблю. И пирожные тоже. Я, наверное, пойду…
Моя будущая свекровь неприятно хихикнула и тряхнула головой, частично разрушив идеальную причёску.
— Ой, ну ты наивная… — прыснула она. — Кто же тебя теперь отпустит, ведьмочка?
Я внутренне похолодела. Она знает? Но откуда? Я точно знаю, что Димка никому об этом не говорил. Ведь не говорил же?
— И чай мы с тобой тоже пить не станем, тут ты права, — продолжила говорить женщина, а на меня словно столбняк напал. Стояла и не двигалась. И, по-моему, даже дышала через раз. — А выпьем мы с тобой вина. Красного, крепкого, сладкого-сладкого… Только не здесь.
Наталия дотронулась до простого кулона на своей шее, и в то же мгновение запах гниющего мяса и сырой земли резко усилился, став почти невыносимым. Комната вокруг меня вдруг начала кружиться всё быстрее и быстрее, пока от тошноты у меня не потемнело в глазах и рот не наполнился противной вязкой слюной. Я задыхалась. Чувствуя, как почва уходит из-под ног, махнула рукой, пытаясь удержать равновесие, и тут же чьи-то тёплые руки довольно бережно обхватили меня за талию, не позволяя упасть. А мне выть хотелось от этой бережности. Орать дурным голосом от ужаса и отвратительного предчувствия.
Вместо этого прерывисто вздохнула, несколько раз моргнула, чтобы избавиться от тёмных кругов перед глазами, сплюнула прямо на пол невыносимо горькую слюну и только после этого подняла взгляд. И честное слово, я даже не удивилась, увидев того, кто удержал меня от падения.
— Вы как? Нормально? — шепнул мой самый отвратительный студент и бросил укоризненный взгляд мне за спину. — Обязательно было напрямую рвать? Ты же знаешь, как это тяжело в самом начале?
— Марьиванна? — это уже мне.
Я шокированно осмотрела комнату, в которой оказалась и бросила сквозь зубы:
— Руки убрал!
Брезгливо оттолкнула от себя ладони Вовочки И. Дрожащими руками провела по лицу, пытаясь успокоиться и придушить волну гнева и абсолютно необъяснимого разочарования.
Вовочка посмотрел на меня с самым несчастным видом и грустно опустил голову.
— Зачем вы так? — обиженно протянул он, а я сжала руки в кулаки, чтобы не ударить. — Я просто помочь хотел.
От желания наградить его чем-нибудь жестоким, болезненным и, возможно, даже смертельным, зазвенело в ушах, и я сипло попросила:
— Уйди от греха. Прокляну, — и вздрогнула, услышав за спиной мягкий смех Наталии Бьёри.
— Видал, какая воинственная? — хмыкнула она, глядя на меня, но обращаясь к Вовочке. — Чувствую, намучаешься ты ещё с ней, мелкий.
— Любаша! — парень выдавил из себя виноватую улыбку и погрозил маме Димона пальцем, и я всё-таки спросила, хотя заранее знала, что ответ мне не понравится:
— Что здесь происходит? Где мы? Как мы здесь вообще очутились?
И мысленно добавила: «Я домой хочу. К Димке. Пожалуйста».
Ответ мне действительно не понравился, потому что его мне никто не дал. Наталия многозначительно промолчала, а я посмотрела на Вовочку и хмуро спросила:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Давно знаешь?
— О том, что мы с вами… с тобой… что у нас…
— Об этом, — кивнула я. — И не мямли, будь любезен.
Женщина, которую я знала под именем Наталии Бьёри и которую Вовочка упорно называл Любашей, презрительно фыркнула и, не произнеся ни слова, дёрнула за свой кулон, а потом… просто растворилась в воздухе. Как долбанный Чеширский кот. И это меня не просто разозлило, это ввело меня в состояние такой неконтролируемой ярости, что я зажмурилась, скрипнув зубами, и выдохнула:
— Ну. Ты. Мне. Ответишь, — и сразу боль ледяными иголками вонзилась в мозг, да так сильно, что у меня снова подкосились ноги.
— Мария Ивановна! — воскликнул Вовочка, подскакивая ко мне и опасливо обнимая за талию. — Ну, что вы творите! Зачем? Всё равно же до неё не достанет.
— Что не достанет? — прохрипела я, упрямо отталкивая парня от себя.
— То, — буркнул он и отвёл глаза. — Проклятье. Зависнет в вакууме, в лучшем случае, а в худшем вернётся назад…
У меня от удивления глаза на лоб полезли.
— Ты… Ты откуда знаешь?
— Про что? — ворчливо переспросил он. — Про то, как проклятия действуют, или про то, что вы ведьма? Или о том, что мы с вами… с тобой…
— С вами, — на корню пересекла попытку сблизиться. — Об этом ничего не хочу слышать. Не от тебя.
Вовочка обиженно засопел и поджал губы. И вдруг стал так похож на Василису, что я зажмурилась изо всех сил, чтобы не взвыть от жгучего чувства, что сначала заставило болезненно затрепыхаться сердце, а потом защипало в носу. Демону, видимо, тоже понадобилось какое-то время на то, чтобы заткнуть рот своей обиде и прийти в себя. И я была почти благодарна ему за эту минутную паузу, которая дала мне возможность немножко прийти в себя.
— Так о чём… вы, — не сказал, выплюнул парень, — хотели бы услышать от меня, Мария Ивановна?
Если он хотел, чтобы мне стало стыдно, то он своего добился. Стало. Но не настолько, чтобы воспылать к внезапно нарисовавшемуся родственничку любовью. Не настолько, чтобы поверить ему окончательно.
— Эта Любаша, — произнесла я. — Кто она?
Вовочка скривился и посмотрел на единственную дверь в комнате.
— Идём…те. Я покажу.
Я была уверена, что мы выйдем в коридор или в какую-нибудь проходную комнату, и очень сильно удивилась, когда мы оказались в очень небольшой и, надо сказать, основательно загаженной уборной. Воняло здесь так, что у меня глаза заслезились. На Вовочку я посмотрела почти с ненавистью. Если он меня сюда позвал, чтобы поиздеваться и отомстить за мой отказ пойти на сближение, то я его точно прибью. И даже моя головная боль не спасёт его от острого несварения желудка.
— Прошу прощения за запах, — зажав нос двумя пальцами, прогудел парень. — Я не виноват. Это всё Любашкин раствор.
— Какой раствор?
Вместо ответа Вовочка отодвинул в сторону клеёнчатую занавеску, которая, как я думала, скрывала за собой ванну или душ. Я даже успела себе эту ванну представить: с отколовшейся эмалью, с рыжими следами на дне и чёрными, плесневыми в тех местах, где она крепится к стене. И обязательно побитая старостью кафельная плитка. Белая, с каким-нибудь унылым красным ободком…
Вовочка отдёрнул занавеску, и в тот же миг я закричала от ужаса. Завизжала, задыхаясь, поджимая от страха пальца на ногах, не в силах оторвать взгляда от открывшейся картины.
Ванна действительно была. Не такая ржавая, как мне представлялось, и плитка была с сиреневыми цветочками… Но орала я не из-за этого, а из-за того, что в этой ванне было.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Кто был.
Совершенно обнажённая девушка, молодая, не старше меня. Темноволосая, с очень красивой фигурой и россыпью задорных веснушек на лице и груди. Незнакомка лежала в жидкости неприятного желтоватого цвета, полностью погружённая в этот раствор. Мало того, видимо, чтобы тело не всплывало на поверхность, кто-то привязал её ко дну специальными широкими ремнями, похожими на эластичные бинты. И нет, даже не это было самым ужасным, а то, что девушка на меня смотрела. И — о, Боже! — в её глазах плескался такой заразительный ужас, что я не смогла удержать внутри себя крик.