Читать интересную книгу Прорыв - Григорий Свирский

Сергей закрыл лицо ладонями, затем шагнул к Геуле, протянул перед собой руки. - Не-эт! Нет! Я не буду жить, как в сирийском плену... Не буду!.. Да, правильно! Шауль заставляет одних евреев бить других... как этот рябой сириец. Я не смогу здесь жить! Уедем, Гуля!

-- Ку-уда?!

-- Куда глаза глядят! В Америку, Австралию. Чем дальше, тем лучше! Слушай, я... я не могу здесь жить. Я не врач с частным приемом, не Дов с его бетонным заводиком. Я не могу сказать Могиле: "Пошел вон!" Хотя он и не стреляет в ноги... впрочем, а что такое мой контракт, который перезаключают каждые два месяца? Он выбросит меня отовсюду... А -- тебя? Сколько они будут глумиться над нами? Уедем!

Геула встала, подошла к окну, долго молчала, глядя на Иудейские горы в розоватой дымке. Когда обернулась, в глазах ее стыли слезы... Заставила себя сказать: -- Ну, так, Сергуня. Я и ты, как пальцы на одной руке. Нас не разлучишь. Раз мы здесь не можем остаться самими собой, -- уедем! Пусть о "Черной книге" поступят запросы от еврейских общин в Штатах. Мы же знаем, к кому там обратиться! ...Только сразу уедем, Сергуня. Дальние проводы -долгие слезы.

-- Барахло все оставим, -- торопливо заметил Сергей. -- Дов продаст.

-- Что?.. Барахло? Да!.. -- И она подняла телефонную трубку, чтобы заказать билеты.

...Наум вылетел первым самолетом, который поднялся с аэродрома Лод. Он шел в Вену. Наум был так измучен, что заснул, едва лайнер "Эль-Аль" оторвался от земли. Проснулся от толчка. Соседи по ряду отстегивались. Схватив чемоданчик, Наум поспешил к выходу. Выскочил из кабины на трап, и словно его в сердце ударили.Задохнулся даже. Такое ощущение, что вернулся домой.

"Снег!" наконец понял он. -- Почти три года не видел снега... -- Наум сбежал с трапа, смял в ладонях снежок, холодивший руки, поглядел, в кого бы кинуть?.. Однако не кинул, отшвырнул снежок, бросился вздание Аэровокзала, к телефонам-автоматам.

У него был номер израильского посольства в Вене, где, возможно, его помнили. Действительно, фамилию Гуров знали. Когда Наум спросил адрес "Хаяса", с ним вдруг заговорили так, словно он был Ясером Арафатом. Он набрал тот же номер, сообщил властным голосом, что прибыл по просьбе господина Шауля бен Ами... Когда он вышел в город, его уже ждала посольская машина.

Шофер, мордастый кудрявый парень, извинился деловитой скороговоркой: он высадит гостя у отеля и сразу уедет. Наум попросил его доставить в ту гостиницу, куда привозят "прямиков".

...К гостинице подходили автобусы с вновь прибывшими евреями. Седой, с запалыми щеками человек поглядел на неправдоподобно чистые венские улицы и сказал торжествующе: - Ну, вот и свобода!

Свобода встретила их диким базарным воплем: -- Все вы воры! Вор на воре! -- Невысокая толстая женщина с рыхлым тупым лицом бандерши кричала, похоже, не на них, на приехавших ранее. Но и новички замерли, перестали двигаться. Наум шагнул к ней, приподняв над головой шляпу. -- Мадам, я тоже вор?

-- Вор! Ворюга! А кто ты еще? Скажи-прикинься!

-- Я Наум Гур, мадам, представитель Министерства иностранных дел Израиля, как ни странно...

-- Еще один?! -- взревела мадам, подперев бока морщинистыми, в кольцах, руками. -- Может, ты еще бумагу покажешь?!

-- Покажу! Пожалуйста!

-- Засунь себе в ж... -- И пошла-понеслась: -- Мошенники! Вор на воре! Где простыни?! Где три наволочки?! Воры!.. -- И далее уж отборным российско-польским матом.

Она распихивала новичков по страшноватым комнатам с полуобвалившейся штукатуркой и следами раздавленных насекомых по стенам. Седой, с запалыми щеками человек пытался возражать: -- Мадам, мы не заключенные!

Мадам в его сторону и головы не повернула.

Получить у этой мегеры какую-либо справку было делом бессмысленным, и Наум начал быстро обходить комнаты. Постучит, приоткроет дверь -- там целуются, ругаются. У семейных -- запахи борща, горохового супа. У каждого своя плитка, кастрюля. Никто из эмигрантов, похоже, в "заграничный сервис" не верил .

В угловую комнату набились ребята с альпинистскими рюкзаками. В тесноте, да не в обиде. Пьют из глиняных кружек и бумажных стаканчиков водку. Закуска -- анекдот. С каждого по анекдоту. Выпили -- послушали.

-- Как будет называться еврей, оставшийся в СССР к 1984 году?

-- Русский сувенир!

Посмеялись, налили еще по "полбанки". Опрокинули залпом. Из шкафа, в котором кто-то рылся, донеслось: -- Вопрос армянскому радио: почему жизнь в СССР так подорожала? Ответ: она перестала быть предметом первой необходимости...

Науму парни понравились.-- Ребята, есть среди вас авиационные инженеры? Даю работу. Сходу!

-- Какая страна? - быстро спросили из шкафа.

-- Израиль.

И тут все, как один, затянули дурашливыми голосами: "...Пускай моги-ила меня нака-ажет за то, что я ее люблю-у!.. "

Наума как током встряхнуло. -- Ребята, почему вы запели эту песню? О чем речь?

Щербатый, с открытым лицом парень ответил: -- Босс, не придуривайся! Вся Россия знает, что есть на Обетованной город Ашдод. Есть?.. И что сделали с Гурами знает... Что именно? Отца убили в Бершеве... есть такой город? Двух сыновей объявили шпионами. Только один сын спасся, в Америке сейчас.

У Наума от изумления зачесался нос. А парень сыпал и сыпал фамилиями, именами, званиями известных в СССР математиков, физиков, режиссеров, певцов...

-- Где они, первопроходцы? Одних уж нет, а те далече... Чего, босс, темнишь? Я сотни писем видел из Израиля. Нас не хотят.

Наум полез в боковой карман, чтоб показать документы, мол, он и есть Гур, и он вовсе не в Америке, но тут поднялся с угловой кровати пожилой человек в меховой безрукавке и сказал, что он врач-психиатр.

-- Я много слышал о тех, кому в Израиле плохо, -- сказал он жестким тоном. -- Но для меня гораздо важнее, кому в Израиле хорошо. Вот одному моему пациенту по фамилии Подликин в Израиле очень хорошо. Для меня этого достаточно, чтобы в эту страну не ехать.

-- Что вы еще знаете об Израиле? -- вырвалось у Наума в раздражении, которого он не сумел скрыть.

Врач-писихиатр посмотрел Науму в глаза, внимательно, остро, как может смотреть лишь психиатр. Увидел, наверное, спор бессмысленен. Сказал с усмешкой: -- Вас, как я понимаю, прислали в Вену на должность Моше-рабейну! Вести русских евреев на землю Обетованную. Моше-рабейну, как известно, водил евреев по пустыне сорок лет. У нас, уважаемый товарищ Моше Рабейну, есть еще время...

За полчаса Наум обошел всю замызганную, с мокрыми грязными полами гостиницу. Наткнулся на щекастого агитатора. Настоящего агитатора, присланного Шаулем. Его, видно, довели уже до белого каления. Он стоял на лестничной площадке и кричал, ни к кому не обращаясь, о "бездуховности", о том, что у евреев нет "чувства своей страны"...

- Антипатриоты, значит? - с горьковатой усмешкой спросил Наум, задержавшись возле него.

-- Антипатриоты! -- убежденно воскликнул щекастый и встрепенулся:-- Ты кто?!

Наум сбежал с лестницы, подумав вдруг, что Шауль, несмотря на весь свой опыт и ум, -- идиот. Советский человек может поверить соседу по кафе или пивной, прохожему, слуху, сплетне, но только не агитатору. А, может, Шауль это понимает, но... крутит колесо. Надо же что-то крутить!

Наум заглянул даже на чердак. Ни Гули, ни Сергея не было. Нигде не было...

К счастью, Наум наткнулся на рыжую девчонку в модном пальто, похожем на ромбовидное одеяло с дыркой для головы. Пальто тоже было огненно-рыжим, в шахматную клетку. Наум уставился на нее, мгновенно сообразив, что шахматной доской может нарядиться только американка. "Из Хаяса она, иначе зачем ей торчать здесь?"; и поведал о том, кто он и кого ищет.

Американка посадила Наума в свою машину, привезла в конторку, откуда принялась звонить в разные фонды. -- В "Хаясе" нет!.. В "Джойнте" нет!.. -бросала она. Наум начал бледнеть, она коснулась пальцами его плеча. -- Не беспокойтесь! В Вене прорва фондов. Есть "Рав тов" -- крайние ортодоксы, не признающие Израиля.

-- Они туда не поедут! -- вырвалось у него. -- Они уже пообщались с ортодоксами.

-- Ортодокс в Вене -- не то, что ортодокс в Израиле... Да-да! Есть еще "Толстовский фонд". Есть "Каритас", который берет всех... брал всех! -поправилась она.

Ни в одном из фондов ни Геулы, ни Сергея не было. Американка заказала Науму билет на утренний самолет в Брюссель, где тоже был "Хаяс", и они вышли пройтись по Вене.

С мостовых снег сошел. На Брамс-плац еще лежал, Наум собрал с дерева, почище снежок, пожевал. В глубине скверика толпились эмигранты. У доброй половины в руках одинаковые бумажные пакеты. Изо всех пакетов торчали куры и зеленые бананы.

Американка покачала своей рыжей головой. -- Если б вы знали, как мне всех их жалко!

Внутри эмигрантской толчеи кто-то размахивал туфлей и сапожной колодкой. -- А, опять он! - раздраженно сказала американка.

Оказалось, здесь, на Брамс-плац, находятся и советское агентство, и эмигрантские гостиницы. Из советского бюро выходит раз-два в неделю чиновник, одетый под сапожника. Садится в скверике. Вначале проклинает советскую власть. А затем Израиль. Вот, де, удрал из Израиля и мучаюсь тут.