согласия, то это уже будет не обитель, не место для работы Господу Иисусу Христу, а скопище грешников. Лучше бы преподобный пожил ещё. За ним, как за каменной стеной.
Но что значила эта непонятная фраза его: «В четверг избавлюсь от немощи моей»? Может, спросить его самого об этом? А если не ответит, а осерчает, что тогда?
Когда наступило время утрени, Иннокентий, ещё до появления первых лучей солнца, взяв свечу, направился к келье настоятеля. Возле неё уже стояли несколько братьев, встревоженных вчерашним отсутствием старца на службе и нежеланием его принять их. Среди пришедших находились его лучшие ученики Иосиф и Герасим. Зная, что именно Иннокентий вот уже много лет будит по утрам преподобного и провожает его на службу, они расступились и пропустили его внутрь кельи. И снова игумен не смог идти в храм, велел лишь отослать туда собравшихся возле входа монахов. Иннокентию же приказал прочесть полунощницу и заутреню прямо в келье. Прослушал их, вновь стоя.
По окончании молебного правила, как и было приказано, вся братия и монастырские священники пришли повидать настоятеля и благословиться у него. Пафнутий разрешил всем беспрепятственно заходить в келью, а сам, поднявшись, начал у каждого просить прощения. Это бывало и прежде, но на сей раз все почувствовали, что происходит что-то необычное, особенно после того как старец отказался благословить оказавшегося по случаю среди братии чужого чернеца Дионисия из Кириллова Белозерского монастыря. Тот слёзно просил преподобного о такой милости, но старец упёрся и при всех с досадой сказал ему:
— Что ты от меня, господин мой, от грешного человека требуешь благословения и помощи? Я сам в сей час много нуждаюсь в молитве и поддержке!
А когда огорчённый послушник удалился из кельи, игумен, всё ещё переживая случившееся и будто отвечая на свои собственные сомнения, молвил:
— И о чём этот старец думает? Я сижу, сам себе не могу помочь, а он от меня благословящей руки требует!
Окружившие игумена монахи с удивлением и трепетом слушали эти неслыханные прежде слова. Никогда не отказывал Пафнутий в благословении доброму человеку, тем более монаху. И на тебе! Да ещё и себе помощи требует! Странно всё. Непонятно.
Они переглядывались, обменивались репликами, ждали, что будет дальше, не хотели расходиться. Но старец повелел всем отправляться по своим кельям. Сам же остался молча сидеть на постели, полностью погруженный в Иисусову молитву.
Неожиданно для Иннокентия и для Варсонофия старец засобирался на литургию. Он оживился, благословил, как и прежде было заведено, зашедшего к нему священника на службу, столь же дружелюбно принимал помощь учеников, среди которых был и Иосиф Санин. Игумен облачился в свою нарядную одежду, которая отличалась от обычной старой и штопаной лишь чистотой и свежестью, и самостоятельно, опираясь лишь на посох, дошёл до храма.
Отстоял всю службу и так же без поддержки, но уже более медленно, с большим трудом, с остановками двинулся в келью, окружённый братией, которая, зная его неприязнь к чужим прикосновениям, старалась без нужды не трогать его, но была наготове. Добравшись к себе, старец отпустил учеников, а сам лёг в изнеможении в постель, лишь встревоженный Иннокентий остался дежурить в сенях на тот случай, если что потребуется. И тут он вспомнил, что учитель вот уже второй день ничего не ел, лишь испил сыта — слабо подслащённой мёдом воды. Он подошёл к больному и спросил, не надо ли чего принести из пищи, но тот спал или делал вид, что спит. Инок вновь вышел в сени, усевшись поудобнее на лавке, он задремал: бессонная ночь давала о себе знать.
Как обычно, в самый неподходящий момент появился вездесущий пострел Варсонофий.
— Отец, — окликнул он уже задремавшего Иннокентия, — от князя Михаила дьяк приехал, спрашивает, что случилось со старцем, почему он не велел приезжать к себе? Что ответить?
— Погоди, я попробую спросить преподобного.
Инок встал и прошёл к Пафнутию. Тот лежал с открытыми глазами и внимательно глядел на вошедшего. Иннокентий объяснил причину своего появления и спросил, какой ответ дать гостю и князю.
— Нет у него до меня никакого дела, — ответил он и отвернулся к стене.
Иннокентий приказал послушнику дежурить у постели старца и не отлучаться, а сам направился к дьяку. Лихой молодец в красивых красных сапогах и при богатом поясе стоял возле трапезной, держа под уздцы горячего коня.
— Что, так и сказать князю, что старец не желает никого видеть и слышать? — изумился он.
— Занемог преподобный, может, оттого столь строг, — ответил осторожно Иннокентий, стараясь быть как можно приветливей и смягчить резкий ответ игумена старому и ближайшему покровителю монастыря.
— Ну, хорошо, — пожал плечами дьяк, — попробую объяснить князю.
Не успел он вскочить на коня и отъехать, как в воротах показались новые гости. Явились посланцы из удела тверского: пожилой боярин в кибитке, запряжённой доброй парой, и трое верховых. Неспешно сойдя на землю, боярин сразу же подошёл к Иннокентию, узнав в нём старшего, и сообщил, что прибыл к преподобному игумену с грамотой от тверского князя и вкладом — золотыми деньгами.
С тяжёлым сердцем пошёл Иннокентий докладывать о том учителю, неся в руках деньги и грамоту. Ох как нужны были теперь монастырю деньги! Начинался последний месяц весны, подходили к концу запасы хлеба — зимой много раздавали странникам и голодным, — не хватало зерна для сева, приспело всё покупать. А не дай Бог, помрёт игумен — неизвестно ещё, какие будут у монастыря доходы, кто станет его поддерживать, как пойдут дела!
Он приблизился к Пафнутию, который всё ещё лежал на постели и по выработанной годами привычке, как обычно в минуты досуга, творил Иисусову молитву. Увидев в руках вошедшего грамоту и деньги, прервался и глазами лишь спросил: «Что это?»
— Послание тебе от тверского князя. Разреши, прочту!
Пафнутий сузил свои и без того узкие монголовидные глаза:
— Отдай его принёсшему! Я не хочу ничего слушать!
— Но тогда разреши хотя бы принять деньги, они ведь нужны монастырю!
— Ты возьмёшь, всё равно, что я взял! Ишь испугался, что без хлеба останешься! Ещё, брат, у Пречистой есть чем братию кормить и поить. Они, думаешь, прислали золото просто так, для моей пользы? Они хотят от меня, грешного, получить молитву и прощение, а я, как видите, сейчас сам больше других нуждаюсь в молитве и прощении.
Он снова прикрыл глаза и отвернулся от Иннокентия, показывая таким образом, что разговор