РПГ и, сев рядом, заткнуть руками уши в ожидании следующего выстрела. РПГ – противотанковый гранатомет – выглядел как полая труба с курком и прицелом, и Санданян решил сесть не сбоку гранатометчика, а сзади, чтобы посмотреть в отверстие трубы, куда полетит выстрел. Взводный в два прыжка оказался рядом, увидев, как
Санданян уселся на корточки позади хвостовой части гранатомета. Все произошло за доли секунд. Старлей ударил ногой в плечо солдата, тот рухнул в снег, и в ту же секунду выхлопные газы от выстрела ушли между взводным и дураком в армейской форме.
– Зачэм ударил? – обиделся армянин.
– Жизнь тебе, дураку, спасал. Выхлопные газы из РПГ башку метров на пять сносят. Независимо от того, сколько в этой башке мозгов.
– А что тут случилось? – повернулся к ним ничего не слышавший от звука выстрела гранатометчик.
После этого случая Санданяна больше "в поле" не пускали, сделав каптерщиком до конца службы, что его только радовало.
– Давай, помогай, – не желая наклоняться, нагло посматривая из-под полуопущенных век, вальяжно сказал мне Санданян.
– Ты работай, солдат, работай.
– Ротный приказал, чтобы наряд помогал, а наряд – это ты.
– Ротный тебе задачу поставил, вот и выполняй ее, душара.
Каптерщик приоткрыл глаза шире и схватил меня за рукав.
– Быстро, я сказал, – почти выплюнул он сквозь зубы мне в лицо.
– Отвали, – я дернул руку и тут же ударил армянина в грудь открытой ладонью.
Драку услышал ротный, выскочивший в коридор. Мы месили друг друга в пределах, не дающих возможность посадить себя в дисциплинарный батальон.
– Стоять! Обоим стоять! Что тут происходит? Ханин, дедовщину решил устроить?
– Каптерщик у нас больно бурый, в поле его давно пора, охладиться. Там как раз таких не хватает.
– Это я буду решать, кого куда. Санданян, ты почему полез драться с дежурным по роте? Кто дал тебе право поднимать руку на старшего по званию?
– Он помогать не хочет…
– Ты работать отвык, ара, – презрительно бросил я. – Привык, что
Тараман духов припахивает, а ты вечно филонишь? Сам собирай свои шмотки.
– У, еврей, – с ненавистью в голосе выдавил Санданян.
– Запомни, ара, что говорил армянский царь Давид, запомни и детям передай. Царь Давид перед смертью говорил: "Армяне, берегите евреев, когда добьют их – примутся за нас".
Санданян рассмеялся и протянул руку.
– Молодец. Про царя Давида вспомнил. Правильно вспомнил. Ладно, мир?
– Мир, – я хлопнул его по руке.
– Вот это правильно, – улыбка тронула губы ротного. – Ханин держит мешок, Санданян в него складывает. Так, надеюсь, не подеретесь.
Дня через три нас распределили по точкам стрельбы на время показательного учения. Присутствовали все офицеры части, кто был не в наряде. Я получил личные наставления ротного и комбата, чтобы не высовывался. Да и настроение ожидания не провоцировало меня на новые подвиги. На поле перед траншеями сели три боевых вертолета. Катать нас пилоты отказались, но внутрь давали залезть. Мне это лазание показалось детским ребячеством, и я отказался. Уйдя за палатки, я забрался в УАЗик командира полка и, согревшись в тепле, хорошо потрепавшись с водилой о Москве, где он жил до призыва, уговорил его дать мне покататься. Водила долго припирался, но наконец сдался.
Сошлись на том, что он уйдет попить чайку и "видеть ничего не будет". Остановил мое катание по кругу командир третьей роты.
– Ханин, у тебя права есть?
– Так точно, товарищ капитан, и еще масса обязанностей.
– Я про водительские права спрашиваю.
– На БМП.
– А УАЗик похож на БМП?
– Немножко. Тоже зеленый и тоже в армии.
– Вылезай быстрее, если еще не понял.
Я вылез из машины, перетаптываясь с ноги на ногу.
– Еще и в валенках залез. А если валенок с педали слетит? Вали отсюда, пока не огреб. Я сам на место поставлю.
Капитан забрался в кабину машины и начал наматывать точно такие же круги вокруг палаток. Я понял, что мне тут больше ничего не светит и, пиная куски слипшегося снега, пошел к палатке, где бросил свой гранатомет. На показательные учения я получил место гранатометчика на крайне правом фланге. К тому моменту я обеспечивал, в основном, три учебные точки: пулеметную, снайперскую и гранатометную. Последняя мне нравилась больше всего. Обучением занимался полковник Зарубин. Офицер специально не выделял себя, но выделялся многим. Когда в молчаливом споре с Герой мы пристреляли снайперскую винтовку так, что из нее можно было сбивать трехкопеечную монету на расстоянии двухсот метров, Зарубин попросил передать ему оружие. Стоя, он прижал нелегкую винтовку к плечу и нажал на спусковой крючок. Звонкий звук, разошедшийся далеко по полю показал, что полковник попал по коротенькому металлическому столбу стоявшему метрах в ста от нас. Это показывало, что полковник имеет высокий класс пулевой стрельбы. Но сошлись мы с Зарубиным совершенно на другом. Однажды он принес на полигон фотоаппарат "Зенит ЕТ", к которому был пристегнут фотоэкспонометр. Пока я объяснял курсантам через переводчика правила безопасности при стрельбе из РПГ, Зарубин щелкал экспонометром, поворачивая его во все стороны.
– Восемь на двести пятьдесят или шестнадцать на сто двадцать пять, – громко сказал я, посмотрев на солнце.
Полковник еще раз щелкнул прибором.
– А ты откуда знаешь?
– По освещению. Я бы ставил восемь.
– Ты в этом понимаешь?
– Немножко, как любитель.
– Слушай, сержант. Давай я тебе дам Зенит, а ты меня с курсантами сфотографируешь. Лады?
Фотогазета, которую сделал полковник, стала украшением стенда курсов "Выстрел". Зарубин специально водил меня посмотреть. Газета расстроила только одним – меня на ней не было. Но зато во время обеспечения учебного процесса по стрельбе из РПГ Зарубин просто требовал, чтобы я там присутствовал, отпуская всех офицеров нашей роты, "чтобы не мешали".
Вот это умение мне и следовало продемонстрировать, сбив мишени танков на правом фланге. Помощником мне был выделен Прохоров, который кроме выстрелов тащил на себе еще и автомат с запасом патронов на пару магазинов, так как его помощь мне, в общем-то, и не требовалась.
Уже в три часа мы сидели в окопе.
– Хаким, не спи, замерзнешь, – пнул я узбека.
– Я не сплю. На солнышке хорошо.
– Ты мне только не усни, а то потом не разбудим.
– Не боись, сержант, только вот яйцам холодно. Как бы не отвалились.
– Не страшно, потом из сапог вытащишь. Все оружие уберите в землянку.
– Чего его убирать? Будет обстрел – уберем. А сейчас дай погреться.
Объяснять узбеку, что именно под солнышком на снегу и замерзают, я уже не стал, просто пиная время от времени солдат, которые пытались вздремнуть. Часам к пяти начало темнеть. Я проверил подсветку оптического прицела. Батарейка еще давала свет, но надежды на ночной прицел не было никакой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});